С другой стороны, республиканское, демократическое государство вмешивается во все, даже в «продажу спичек», и контролирует все стороны жизни, не имея возможности полноценно осуществлять долгосрочное государственное планирование и руководство. Все это ведет к неминуемой деградации общества и отдельного человека. Замкнутый, порочный и алогичный круг демократической государственности заключается в том, что те же люди, которые отучают гражданина мыслить политически и разрешать знакомые для него вопросы обыденной жизни, дают тому же самому гражданину-избирателю абсолютное право выбора и суждения в недоступных для него сферах государственного строительства. Впрочем, с этим мнением затем и не считаются. Такое положение вещей Моррас называл «самой поразительной из всех конституционных фикций».
Критика демократии у Морраса совершенно совпадает с мыслями нашего соотечественника Л.А. Тихомирова. Республика действительно не способна организовать социальные силы нации в здоровый государственный организм.
«При парламентском режиме социальный строй нации вырастает вне государства, которое признает себя лишь суммой отдельных граждан, а не суммой свободно сложившихся социальных групп. Поэтому опека над гражданином становится уделом администрации, поэтому «казенщина» вытесняет гражданство и самоуправление граждан осуществляется не в реальности местных условий, а лишь в тех исполинских рамках, в которых всякое самоуправление становится лишь фикцией, – в рамках общегосударственных».
Такой нелепый порядок вещей может быть устранен только при монархическом правлении.
Моррас полагал, что национальная монархия реально может сочетать в себе авторитетную центральную власть с широко развитым, свободным общественным самоуправлением. Такое видение монархического государства совпадало у французских роялистов со многими мыслями об органическом монархическом строе в трудах Л.А. Тихомирова, младоросской концепцией соборной монархии и с мыслями И.Л. Солоневича, изложенными им в труде: «Народная монархия».
Традиционная национальная монархия становится покровительницей и поощрительницей всего выдающегося и талантливого, что есть в народе. Именно по этой причине ей необходимо опираться на передовые, отборные элементы нации.
И в этом вопросе и западная и российская монархическая мысль возвращаются к истокам европейской цивилизации – к древнегреческой мудрости, давшей эталонные представления о сущности государственности как таковой.
Древнегреческий историк Полибий говорил, что страна поистине блаженна, когда в ней в гармонии пребывают верховная монархическая власть, аристократия и народ, обладающий действенными низовыми демократическими институтами самоуправления. Все эти воззрения, в конечном счете, восходят к седой арийской древности и нашли свое каноническое воплощение в трудах философа Платона.
По Платону, совершенное государство подобно перворожденному, корневому первопредку, давшему рождение другим государствам, которые, по природе вещей, являются вырожденными потомками этого совершенного, наилучшего, идеального, государства. Идеальное государство Платона не есть просто фантазия, мечта, игра нашего воображения, философская идея-матрица.
Учитывая его каноническую неизменность, можно утверждать, что оно более реально, чем все современные псевдогосударственные образования, которые пребывают в текучем состоянии и в любой момент могут исчезнуть.
Платон полагал, что закон вырождения включает в себя и морально-нравственное вырождение человечества. Политическое вырождение прямо связано с моральным вырождением граждан. А моральному вырождению предшествует физическое, как следствие смешанных браков и потери чистоты типа государствообразующего народа.
В своих трудах «Государстве» и «Тимее» Платон развивал мысль, что первоначальной, или исходной формой общества, которая в то же время в наибольшей степени была подобной форме или идее государства – «наилучшим государством» – было царство мудрейших и богоподобных людей. Этот идеальный город-государство был настолько совершенен, что трудно даже представить, как он мог вообще изменяться. И все же распря – движущая сила всех перемен привела к деградации первоначального государственного идеала. Согласно Платону внутренняя распря, классовая война, подпитываемая эгоистическими, материально-экономическими интересами, является главной силой социальной энтропии. Четыре наиболее характерных периода или «вех в истории политического вырождения», которые одновременно являются важнейшими разновидностями существующих государств, описываются Платоном следующим образом.
Первой, на смену совершенному государству, приходит «тимархия», – господство благородных воинов. За ней идет «олигархия» – правление богатых родов. Из нее возникает отличная от нее «демократия» – царство свободы, следствием которой является беззаконие. А четвертым и последним заболеванием государства является «тирания» – законное дитя демократии. Российская история с блеском продемонстрировала в двадцатом веке, как можно при жизни одного поколения пройти все этапы государственной деградации.
Платон выделяет в своей «Политике» шесть типов вырожденных государств. Существуют три консервативные, в определенном смысле, законные формы государственного бытия и три совершенно порочные. Монархия, аристократия и консервативная форма демократии являются в порядке убывания их ценности законным подражание совершенному государству. Однако демократия может вырождаться в беззаконную олигархию, что мы наблюдаем сегодня, а последняя заканчивается по Платону, все той же тиранией. Беззаконие немногих становиться беззаконием одного.
Каждая из характерных стадий вырождения государства – следствие соответствующих стадий вырождения человеческой души, телесной природы, человеческого рода вообще. Моральное вырождение, по мнению Платона, вытекает из биологического вырождения человека. История падения совершенного государства – это история вырождения человеческого рода.
Таков урок античной мудрости, принесший нам не только понятие о государственном совершенстве, но и связи его с человеческой природой, с духовным настроем общества.
Христианство, в целом, принявшее концепцию Платона, убедительно показало, что именно духовное падение народа предшествует биологическому вырождению, и ведет за собой исчезновение законных государственных форм.
На пути духовного обновления только и возможно построение процветающего органического общества, истинной государственности.
К сожалению, в Европе путь духовного обновления, возглавляемый реформаторами церковной жизни, привел в тупик не только в духовных ориентирах, но и в государственных. Реформаторство утратило не просто связь с неземным источником церковного организма, он полностью разорвало вековую связь духовной, интеллектуальной и культурной преемственности в Европе, нанеся смертельный удар ее традиционным институтам.
Именно в тот период Европа окончательно утратила понимание о природе и сущности Верховной власти и стала изобретать светские обоснования суверенному бытию государственных образований, возникших после кровавой Тридцатилетней войны. К сожалению, именно эти искусственные построения, принявшие форму новых незыблемых и авторитетных мифологем, легли в основу современных воззрений на государственность, воззрений превратных и противоречивых.
Закончивший Тридцатилетнюю войну в Европе Вестфальский договор 1648 года базировался на Аугсбургском договоре 1555 года, по которому, в духе новых реформаторских веяний, инициированных Лютером, германские князья становились абсолютно независимыми от католической церкви, т. е. объявляли о том, что более не нуждаются в духовной санкции для обоснования своих владельческих прав.
По Вестфальскому договору германские князья-суверены получили полные и неотчуждаемые права над контролируемыми ими территориями, полную и окончательную независимость от церковных властей и от светской императорской власти, получающей духовную санкцию на властные светские полномочия, на имперскую власть через традиционный обряд коронования императоров в Риме, благодаря которому император обретал окончательную легитимность в глазах подданных именно через признание со стороны папского престола. Вестфальский договор лег в основу того феномена Верховной власти, который известен как европейский абсолютизм. В результате Вестфальского мира сложилось такое превратное понимание Верховной власти, которое привело к тому, что в конце девятнадцатого века в международном праве суверенитет трактовался как «абсолютное право государства решать все внутренние вопросы, независимо от воли других, и вступать во всевозможные соглашения с другими государствами».
При этом подчеркивалось, что международное общение возможно при взаимном признании суверенитета сторонами. При этом устранялся сам вопрос, на основании каких таких особых прав деиндивидуализированная государственная машина наделяется столь неограниченными полномочиями. Вопрос этот обходился прямо по-воровски, по понятиям: «Ты признаешь меня, а я тебя». Вот именно из этих новых формулировок суверенитета, основанного на произволении заинтересованной во власти группы, или волевого одиночки вырастает тоталитаризм двадцатого века и криптототалитаризм «парламентского образца» века двадцать первого.
Уход от традиционного воззрения на природу власти, на духовный фундамент ее легитимности, обошелся Европе и России уже миллионами невинных жертв.
Понятийный аппарат государственности
Не постесняемся обратиться к богатейшему наследию нашего национального гения Ивана Александровича Ильина.
Итак, государство как совокупный субъект права, может быть или «корпорацией», или «учреждением». Такова мысль Ильина. Забегая вперед окончательных выводов ученого, скажем, что все, что касается «корпорации», никак нельзя признать функциональными особенностями иной, не учредительной, государственности. Скорее речь должна идти о псевдогосударственности, каковой она, т. е. корпорация, вполне и проявила себя в истории.