Не вдаваясь в монотонное цитирование, возьмем лишь то, что свободно, без всяких натяжек, могло бы выйти у этого же автора с названием на титульном листе: «Русская идея и социализм».
Преобразуя под таким углом зрения идеи Шпенглера, позволим себе некоторые замечания, которые, действительно характеризуют русскую традиционную государственность.
Только оговоримся, что социализм Шпенглера противопоставлялся в его работе социализму Маркса. Шпенглер совершенно справедливо считал, что марксизм незаконно узурпировал этот термин для определения своей прогрессистской утопии, построенной на умозрительной картине классовой борьбы, и акцентировал исключительное внимание на вопросах экономики, не являющихся вопросами первостепенной важности для традиционного сознания и для традиционного понимания социализма, каковыми обладал не только Шпенглер, но и ряд выдающихся ученых того времени.
Лишь вкратце отметим, что и выдающийся отечественный мыслитель К. Н. Леонтьев усматривал для грядущей России возможность построения государства на социалистических принципах, в которых он видел возможность творческого возрождения «нового феодализма», говоря словами Бердяева, построения такого государства, которое будет увенчано институтом монархии.
Марксистский социализм, по Шпенглеру, это еретическое направление всей социалистической мысли человечества за многие века ее подспудного существования. Отсюда и современный буржуазный этатизм, а равно и этатизм советской эпохи Шпенглер понимал как искажение традиционного института государства.
Современный этатизм – это тотальное вторжение государства в те области, которые традиционно были для него вторичными, и полное пренебрежение всем тем, что и составляло его главную священную задачу, религиозно санкционированной организации бытия социума.
В традиционном государстве человек всегда на службе, понимаемой им как религиозный долг, послушание. В современной этатистской государственной машине человек у государства в коммерческом найме.
С незапамятных пор живет в русском народе укорененное державное сознание того, что государственное тягло – это осознанное подчинение единичного целому, в котором сосредоточено наше самое дорогое и святое достояние, наше сокровенное наследие, которое отличает нас от всех иных народов.
Мы другие! И этот факт есть краеугольный камень нашей национальной истории. Если француз, кем бы он в реальности ни был, в душе всегда мещанин и буржуа, если немец всегда рабочий, а англосакс предприниматель и торговец, то идеальный русский психологический тип – воин и крестьянин. Именно таковым и было подавляющее большинство наших пращуров. Когда читаем древних авторов, которые описывали славянское население Поднепровья как земледельцев, возделывающих землю, в то же время перепоясанных мечом, мы понимаем, что именно этот тип поселенца и война породили два основных сословия Московской Руси – дворянина-воина и землепашца.
Усвоив базовый факт того, что все население Московии было не совсем сословным, а скорее функционально разделенным, в сущности, равно включенным в ткань государства, не с равными правами и обязанностями, но и не отчужденными вовсе от государственного организма, с религиозно осознанным равенством в тягловом служении религиозно-государственной идее, мы двинемся дальше и вслед за Шпенглером повторим парадоксальную мысль: республиканская форма правления не имеет ничего общего с социализмом, в особенности прусского, да и древнерусского типов.
В действительности либерально-демократический парламентаризм и авторитарный социализм не являются чем-то новым в политической истории человечества. Это есть лишь обновленное в своей практике базовое проявление двух типов древних жизненных укладов народов, свойственных каждому в отдельности и не передаваемых от одного к другому.
Русский государственный инстинкт свидетельствовал о том, что источником всякой земной власти является Всевышний. На земле его представителем является монарх, олицетворяющий собой делегированную теократию, своего рода глава исполнительной власти, полученной Свыше, через церковное таинство миропомазания. Таким образом, в России издревле сложилась особая политическая система, которую не грех назвать «теократическим авторитарным социализмом».
Государство понималось русским национальным инстинктом как общее религиозное послушание. Суверенность государства несомненна, когда в нем правит православный Государь и все частное подчинено целому, имеющему не земную, но божественную инвеституру.
Царь – это первый по рангу слуга Божий. Такой теократический и авторитарно ориентированный социализм монархичен по своей природе. Самая ответственная должность в таком организме и самая ответственная служба у монарха. Но монарх не только слуга первого ранга, но и гарант того, что вся система весь организм будут едиными в своем служении и в своей национальной воле. Слугами Божьими являются и все его подданные. В таком государстве каждый служит на том месте, на котором он призван к служению фактом своего рождения. То есть его место и ранг не есть акт сословной несправедливости, но промысел Божий. Собственно говоря, в стране профессиональных воинов-чиновников и крестьян, из которых составлялось и духовенство, белое и черное, нельзя было четко определить жесткие сословные рамки, как это было в Западной Европе. И уж подавно, в этом достаточно гомогенном социальном организме не выделялось жестко ни третье сословие, ни четвертое. Отсутствовали сами предпосылки того структурного разделения национального организма, которые привели, например, во Франции к крушению монархии и созданию парламентской республики третьего сословия.
Наверное, не случайно февральский либеральный опыт в России закончился не просто крахом, но созданием жесткой парамонархической тоталитарной системы. Выбирать можно форму, внешний покров, но не дух народа. Можно написать и принять любые конституции, но важно только то, что извлекает из писанных и неписанных законов национальный инстинкт. Народ, исстари воспитанный в определенном духе, не может измениться, даже если он на время сам поддается этому обману. Русская исконная государственная идея – это особое ощущение жизни, особый инстинкт и воля, невозможность поступать иначе, совокупность уникальных духовных и душевных свойств, с глубокой древности сформировавших наш народ. Особый земский строй воспитал в русском человеке допетровских времен чувство личной независимости и ощущение значимости сверхличной общности, ставших основой «теократического социализма».
Если говорить о современных парламентарных формах государственности, которые насаживаются по всему миру, то родиной их была Англия. Шпенглер абсолютно прав, когда говорит, что английский народный тип и тип прусский, а мы добавим и русский, это различие между народом, один из которых развивался, чувствуя себя островитянином, и народом, который, или которые, вынужден был беспрестанно отстаивать свою суверенность с оружием в руках. В Англии остров заменил собой государственную организацию.
Английский народ созидал себя сам, вернее созидал особую буржуазную нацию, построенную на исключительно корпоративных, внегосударственных началах. Прусский народ – это плод усилий Гогенцоллернов. Народ русский – это творчество династии Рюриковичей, давших ему форму, также подвизавшийся на поприще, которое Шпенглер гениально назвал службой «монашеской идее государства» и Православной Церкви, давшей ему душу.
Россия и Англия – это два полюса, два разных заряда государственной идеи. Россия это максимум социалистической государственности, Англия – это минимум, если не вообще отрицание таковой. Характерная особенность английского либерализма состоит в том, что индивидуум почти не чувствует государства. Оно не ставит отдельных требований индивидууму, не доставляет ему никакого содержания, а служит ему исключительно подсобным средством. В Англии вроде как и нет государства, но есть общество.
Либерализм для континентальной Европы был, есть и будет неразумной, сумасшедшей, убийственной роскошью. Он не только не может дать континентальным европейцам то, что обычно обещает, но и отнимает то, что они всегда законно имели и что составляло предмет их гордости.
В основе духа англосаксов лежит дух викингов. Навсегда ушедших с Родины и живущих на корабле и кораблем. В основе Прусского государства лежал тевтонский монашеский орден. Русское государство изначально это и огромный государственный монастырь, и, одновременно, воинский стан. Да, у нас не было рыцарских монашеских орденов.
Но только потому, что само государство у нас было единым военно-монашеским православным орденом.
Этос англосакса – личный успех. Этос русака и пруссака – долг и совестливое послушание. В Англии аристократия определялась денежностью, в России и Пруссии военной службой. В этом проявляется глубинная этика двух разных основ жизнеустроения общества, капиталистического и авторитарно-социалистического. Это два строя человеческих отношений. Один базируется на богатстве, а другой на авторитете.
Для англосакса невозможно слушаться приказаний человека неимущего, для русского и пруссака нелепо преклоняться перед богатством.
Политические формы государства неразрывно и сущностно связаны с тем народом, в котором они исторически проявились. Они в крови этих народов, и только в этих формах национальная жизнь может протекать полнокровно.
Только историческая форма Государства дает народному организму здоровье, когда отсутствует опасность тромбов в национальном организме и его кровообращении. Монархическая форма не существует сама по себе, как не существует и кодифицированной формы облаков. Монархия и народ появляются в истории синхронно и неразрывно. Монарх создает народ, народ вживается в монархию. Инстинкт народа столь силен, что он способен перерабатывать любые внешние, заимствованные формы. Вот только нужно ли тратить энергию этноса на борьбу с всевозможными политическими вирусами, которыми его ради экспериментов заражают?! Английский либерализм делает бессильными и больными все государства, которым она под видом лекарства вводит яд собственных политических реформ.