Священное наследие — страница 60 из 112

Мы наблюдаем сейчас, когда церковь участвует во всевозможных форумах, принимает бесконечные декларации, собирает всевозможные соборы с представителями власти и делает совместные заявления, что не может не выглядеть в глазах народа как определенная санкция современной политической системы со стороны церковных иерархов, что рождает чудовищное восприятие церкви как суррогата идеологического органа правящей верхушки, своего рода замполита при современных реформаторах.

С другой стороны, невозможен и уход церкви окончательно и бесповоротно из мира в духовные катакомбы. Паства церковная остается здесь, на ветру всех и всяческих политических, экономических и социальных перемен. Церковь может удалиться от мира только в том случаи, если в миру действует светская власть, выступающая не просто от лица Церкви, но и находящаяся под чутким духовным водительством последней. А такое положение вещей подразумевает исключительно симфонию властного индивидуума, лично отвечающего в нравственном ключе, за вверенный ему народ перед Господом и его церковью и ее поместным главой в лице патриарха.

Иными словами, идеалом светской власти для Церкви, при которой она максимально может охранять свою Божественную природу от вторжения светскости и вместе с тем активным образом участвовать в общественной жизни – ест монархия. Разговоры о том, что институт монархии в современном обществе уже не может возродиться и, по этой причине, церковь должна выстраивать отношения с властью, стоящей на позициях либерализма, есть всего лишь духовная капитуляция.

Выборная власть, тем более разделенная на множество ветвей никакой личной ответственностью не обладает, а значит, нравственно не нагружена, т. е. безнравственна по природе. С таким положением вещей церковь мириться не может и не должна. И дело не спасут совместные декларации, с представителями власти, о чести и защите личности, о защите нравственности.

Государственный принцип, проведенный в жизнь последовательно и до конца, неминуемо приводит общество к необходимости монархического типа правления.

С сожалением нужно признать, что современная Россия, в определенном смысле – политический шизофреник. Остатки традиционной духовности, культуры, церковные и исторические предания, национальный менталитет, наконец, все у нас насыщено символикой и понятиями монархического идеала. Традиционная монархическая государственность для России – это ДНК всей нашей национальной и культурной жизни. И все это подспудно сосуществует с чудовищной насильственной ломкой всего, что было священным для нашего народа тысячу лет, с навязыванием абсолютно чуждых нам форм власти и этики.

Разложение наших традиционных ценностей не ведет к автоматической замене их на новые, в чем мы убедились в XX веке сполна.

Заимствуя чужие образцы, даже не государственности, а всего лишь механизм устранения из политической жизни народов самого понятия государственности, посредством внедрения корпоративных институтов, раздирающих единый и живой организм общества на лоскутки омертвевших тканей, мы обрекаем себя на хроническую шизофрению нашей национально-политической жизни, в которой и прибываем. Мы будем без конца раздавать суверенитеты всем и всякому внутри РФ, а затем на развалинах пытаться воспроизвести вертикаль власти. Это уже не остановит сползание в системный хаос. Экономическая заинтересованность в качестве государственной спайки различных субъектов на территории современной России есть скрепа крайне ненадежная, подверженная колебаниям коньюктуры, колебаниям цены на нефть. Это ли есть истинный государственный фундамент?

Создание в современной России крупных регионов, которые формально подчиняются представителям президента – есть свидетельство краха демократических иллюзий по поводу того, что столь обширная территория, которой до сих пор является Российская Федерация, может управляться на корпоративных принципах, т. е. с помощью обветшалых демократических институтов. Сама постановка подобного вопроса уже свидетельствует о потере правящей элитой полноты власти, которую уже не удастся собрать и сфокусировать в рамках институтов, созданных для распыления ее. Борясь с коррупцией, преступностью, сепаратизмом нынешние власти борются со следствиями, причиной которых являются они сами и тот строй, который они олицетворяют.

Власть занимается непотребным делом, когда труп либеральной идеологии выдается собственным гражданам за цветущего юношу, подающего надежды, приговаривая своих сограждан к сомнительному удовольствию имитировать политическую активность на свалке отживших свой век, лживых идеологем. России навязана извне совершенно ложная идентичность и идеология, базирующаяся на ложных ценностях.

Россия родилась империей, и жизнь ее вне имперской традиции есть не жизнь, а агония. Такого разнообразия территорий, языков, традиций, укладов, религиозных верований, оставшихся даже после жесточайшего искоренения всяких традиционных институтов времен коммунистического периода, не отыскать даже в Индии.

Для России, в силу специфики укорененного восприятия власти большинством населяющих ее народов, многие из которых до сих пор живут, и жить будут по родоплеменным и клановым «понятиям», где национальная самоидентификация русских тесно сопряжена с национальной государственностью и традиционной духовностью, где государство исстари воспринималось как разросшаяся до огромных размеров семья или община, крайне необходим персонифицированный политический центр власти. Не секрет, что даже с утратой исторической государственности русские готовы видеть в любой власти персонифицированный властный и нравственно ответственный центр, даже если он таковым и не является. Пример Сталина весьма красноречив.

Чтобы людям не внушали со школьной скамьи, большинство абсолютно не понимают, каким это образом определенно единая по природе власть делится на равнозначные ветви. Для современного россиянина власть одна. Она сосредоточена в руках хорошего или плохого президента, пьющего или наоборот, дзюдоиста. Но она никак не может обретаться в думах, комитетах, продажных судах.

И в этой уверенности обыватель абсолютно прав. Источник власти надмирный, и он должен иметь на земле четкий, а не распыленный, фокус.

Безусловно, сегодня, перед любой серьезной истинно правой политической силой стоит насущная задача выработать новую опознавательную систему, новый понятийно-сигнальный язык, для того, чтобы оживить вечные и неизменные традиционные символы для народной массы.

Необходим новый терминологический аппарат, для того, чтобы за изношенными лозунгами не скрывалась и не девальвировалась реальность понятий. Не секрет, что за словом «демократия», при всей образованности и желании, человек уже не может видеть то, что это слово означало у древних греков, а именно народоправство. Но без народоправства, при условии правильно определенной сферы его применения и его кодифицированной компетенции, невозможно вернуть людям утраченное чувство живого соучастия в государственном бытии. Все слова о национальном суверенитете и национальных интересах будут пустыми фразами без восстановления суверенитета личности, в его неотъемлемом качестве органической государственной единицы.

Само понятие монархической власти нуждается в адекватном времени и месте выражения своей сути. Для огромного большинства граждан, монархия – это отживший, устаревший институт феодальной эпохи истории. Большинству внушена мысль, что все поиски новых государственных форм должны вестись в «трех соснах» разделенных властей, под «крышей» либеральной идеологии. И невдомек гражданам, что в этой упаковке им «торгуют» совершенно залежавшийся товар уже, даже, и не второй свежести.

Весь набор политического устроения жизни уже был испробован древними. Ничто не ново под луной.

Мудрые греки попробовали и поняли, что, вряд ли какая власть может соперничать с монархией по эффективности и нравственным достоинствам последней, даже если она сама не всегда на высоте монархического принципа, идеала. Вся критика монархии построена не концептуально, но лишь по принципу исключительного заострения внимания на частного характера историческом негативе.

Критика ошибок конкретного монарха не может являться веским основанием для отвержения самого принципа, тем более что последний в истории имел разные формы воплощения у разных народов, и, несомненно, ощущал на себе влияние времени и места. Монархия имела разные формы и именно этому институту не откажешь в творческой гибкости. Например, традиционное самодержавие в Московской Руси сочеталась с самым свободным местным самоуправлением, каковое не снилось никаким современным, задавленным тоталитарной либеральной доктриной, сообществам. Раз монархия имела в истории разные формы выражения, мы можем подозревать в этом факте залог того, что эти формы вполне могут быть насущной потребностью ближайшего будущего для нашего общества, только если оно ощутит нормальное человеческое желание жить, а не умирать.

Если мы живем в сообществе, построенному по примеру древних олигархических республик античных греков, существовавших в их многочисленных колониях, и легкомысленно считаем, что живем в суперсовременном обществе, то разве эта глупость есть причина для здоровой части нашего народа впасть в полное уныние и не попытаться делом доказать соотечественникам, что монархия в России была совсем недавно по историческим меркам, и что она для нас институт не только не старый, но и не исчерпавший своих творческих возможностей. Вспомним забавное соревнование Советской власти, когда она не только догоняла Америку, но и старалась достичь показателей по производству основных товаров народного потребления России образца 1913 года.

Этот последний мирный год Российской традиционной государственности так и остался неприступной экономической вершиной для Советов. А их успехи послевоенного периода это вообще сказочные показатели роста для сегодняшнего, не смешно ли, тотально ориентированного на экономику, либерального режима.