сыра-земля. —
Говорят калики перехожия:
– Принеси-ко нам пива во третей након. —
Он принес-то сходил да во третей након.
Ай ведь попили они, немного этот раз оставили.
– Допивай, – ему сказали, – пиво сладкое. —
Он ведь допил у их да пиво сладкое;
Говорят они ему все таковы слова:
– Ты ведь много ли собе теперь имешь все силушки,
Ай ты слышишь по своим-то могучим плецям? —
– Я ведь цюю в себе, слышу силы в половиночку:
В половины у миня все силы сбавилось.
(Марков, 1901, № 42).
Не адаптированная под «массовое восприятие» русская сказка, известная по целому ряду сборников и переданная А.Н. Афанасьевым, вторит былине почти слово в слово: «И говорят ему калики перехожие: сходи-ка за пивом, да напой нас! И взял Илья братину великую, пошел в подвалы глубокие, наливал братину пивом крепким и подносил каликам перехожим. – Выпей-ка сам! – в ответ молвят калики перехожие. Хватил Илья братину зараз – только и видели пиво! И взял Илья братину больше прежнего, пошел в подвалы глубокие, опускался ниже того, наливал братину пивом крепким пуще того…» и далее по тексту (Афанасьев, 1995, т. 1, с. 154). Даже если замена в части сюжетов подвалов на колодезь не есть плод позднейшей переработки, «оприличивания» сказки (былины), суть повествования, его скрытое содержание от того едва ли изменятся. Мы имеем дело с образным (закодированным?) описанием посвятительного действа, вернее даже, с переложением некоего древнего мифа, который стал объяснением последовательности инициатических действий. По крайней мере, это толкование напрашивается.
Надо признать, что далеко не во всех записях былин о чудесном исцелении Ильи Муромца непременно присутствует пиво или иной хмельной напиток. Иногда Илье достаточно подать нищему милостыньку или самому принять кусок ковриги. В таких случаях он либо сам тут же встает, либо ему мажут ноги ковригой. Иногда все же поят, но водой, а чаще отправляют принести воды самого Илью.
Осмелимся все же предположить, что в наиболее древнем варианте сказания присутствовал именно хмельной напиток, то есть напиток жизни и смерти или его мифологический прототип:
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал:
«Слышу в себе силушку великую».
(Исцеление Ильи Муромца,
1988, с. 104–107).
Илье дают пить сразу или поят в обмен на совершение им неких предварительных усилий, как бы испытывая, проверяя крепость желания исцелиться:
Да одне́жжа-однежжа как в жаркой день
А приходит под окошко где старой человек:
«А стань-ко, стань, да доброй молодець;
Ты подай-ко, подай да мне напитисе».
Говорыл где Илеюшка Муромець:
«Не могу я где встать дак и подвинуцьсе». —
«А стань-ко ты, стань, дак доброй молодець!»
И стал он ставать дак понатужылсэ;
А взял он где цяшецьку медную,
Наливает где квасу холодного,
А подает он где чяшу квасу старому.
А напилсэ старой, благодарствует:
«А напоил ты меня квасом холодныем;
А на-ко ты, выпей из моей бутылоцьки!»
А выпил Илеюшка из бутылочьки, —
А силушки у Илеюшки фтрое прыбыло:
Стал он ходить – дак не шатаицьсе,
Ище за углы он не запинаицьсе,
А пнет он о угол – да вот и угол прочь.
(Исцеление и первая поездка
Ильи Муромца, 2003, с. 471–476).
В прозаической записи часть древних мотивов, например, спуск Ильи за хмельным в подвалы (то есть в Нижний мир), остается, тогда как другая их часть претерпевает изменение. Так, вместо хмельного меда может называться вино, но все равно хмельной напиток он получает снизу, куда раньше, до прихода посредников-калик, не имел доступа:
«Говорят эти калики убогие: «Спустись-ко ты в ренские погреба глубокие, налей цяру зелена́ вина́ и принеси к нам сюда». Вот он спускался и вино им поднял, не велику цяру, не малую – ровнехонько полтора ведра. И калики и говорят: «Ну-ка, выпей, Илья Муромец, эту цярочку в полтора ведра на единый дух». Вот он и эту цярочку выпил на единый дух и не прикорчился. Вот он и подвыпил. А калики его и спросили: «Много ли чуствуешь силушки?» А он и ответил: «Во мне силушки много-множество». – «А ну-ко ещо, старой Илья Муромец, спустись в ренские погреба, подними цяру зелена вина, не малу, не велику, а в два ведра ровнехонько».
Вот он и спустился, опять налил вина виногранного два ведра и подал. Калики опять приказали выпить. Он и выпил. Они спросили: «Много ли чуствуешь могуты́-силы?» – «А во мне, говорит, силы стало много-множество. Было бы в матушки во сырой земли столб от земли до неба, а в столбу колечко золотое заверчено, поворотил бы нижний конец вверх, а верхний вниз». Эти калики говорят и в третий раз: «Спустись ты, Илья Муромец, в ренские погреба, налей цяру зелена вина, не малу, не велику – в три ведра ровнехонько». Вот он поднял третью цяру вина. А они и говорят: «Выпей-ко эту цяру в три ведра». Вот он эту цяру выпил, третию-то. А калики его на третий раз спрашивают: «Много ли чуствуешь могуты́-силы богатырской?» – «А во мне стало, говорит, силушки – половинушка» (Исцеление Ильи Муромца, 2001, с. 282–287.)
Для архаических сюжетов характерно, что напиток, которым излечивается Илья, отличен от воды, фигурирующей в пересказах для детей по вполне понятной причине, и это даже не квас да «пьяное пиво», а вино и водка. Кстати, и глубокий подвал, где хранится семейно-родовой напиток Ильи, не иначе как ледник (в крайнем случае колодезная холодная вода черпается им из глубокого колодца, из потустороннего мира):
Говорит сиротина убогая:
«Поди сходи во погребы глубокие,
Налей ты цару зелена́ вина,
Не ма́лу, не вели́ку – в полведра». —
«Уж ты гой еси, кали́ка перехожая!
Выпей-ко с того с уста́тоцку тяжелого,
Со той дорожецки со дальнией».
Говорит ему кали́ка перехожая:
«Не пью я зелена́ вина,
Не кушаю я сладкой водочки,
Уж ты выпей сам для здоровьица».
Взял едино́й рукой Илья Муромец,
Выпил он чару зелена́ вина.
Говорит кали́ка перехожая:
«Много ли ты силы чувствуешь?» —
«Чувствую, как изможе́нье есть».
Говорит сироти́на убогая:
«Сходи поди в по́гребы глубокие,
Налей-ка чару зелена́ вина,
Не малу, не велику – в полтора ведра». —
«Уж ты гой еси, кали́ка перехожая!
Уж ты выпей-ка зелена́ вина».
Отвечает калика перехожая:
«Я не пью зелена́ вина, выпей сам для здоровьица».
Выпил он полтора ведра.
Говорит калика перехожая:
«Много ли в себе силы чувствуешь?» —
«А чувствую силы в себе:
Была бы в матушке сырой земле кольчужина,
Поворотил бы мать сыру́ землю кругом».
(Исцеление Ильи Муромца,
2001, с. 301–307).
Наиболее интересны те варианты былины, в которых, чтобы исцелить Илью и наделить его силой, калики или стар-человечище используют хмельное, а вот чтобы убавить его непомерную силищу, заставляют Илью испить воды колодезной.
Вообще этот маленький фрагмент эпического предания содержит достаточно материала для защиты диссертации – словом, для отдельной книги…
Но раз уж в данный момент мы рассматриваем образ сосуда для священного напитка, стоит обратить внимание читателей и на скифскую версию легенды о происхождении чаши для священного напитка, сохраненную для нас Геродотом:
Праздничный рог для питья. Из археологических раскопок в Скандинавии
«По рассказам скифов, народ их – моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колаксаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но, когда подошел третий, младший, брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему» (Геродот, История, IV.5).
Именно это сообщение позволило знаменитому фантасту Ю.А. Никитину в цикле «Трое из Леса» со свойственной большим писателям прозорливостью провести аналогию между чашей Грааля и наследием Таргитая. В романе «Трое и Дана» герой Таргитай на глазах своих спутников Олега и Мрака перековывает меч бога войны в чашу и дарует ее «волхвам» всех племен, отвечающим за связь смертных и богов, за сохранение обычая…
Миф о борьбе за медовый напиток как вариант «основного мифа»
Чаша, она же – «котел перерождений» является таким же мировым архетипом, как Мировое древо или Скала Времен (Мировая Гора).