71. Я же вернусь к тому месту, где чуть раньше я остановился и сказал, что пропущу рассказ, насколько явными в нем были знамения, деяния и попечение Бога обо мне. Север был наместником Азии, по-моему, за год до нашего товарища.[151] Это был человек гордого нрава. Что-то решив или постановив однажды, он никому не шел на уступки. И вот что он сделал, пока я находился вблизи Эзепа и храма Зевса.
72. В те времена от каждого города правителям ежегодно посылался список десяти знатных граждан. Просмотрев его, наместник должен был назначить одного из них — которого он выбрал — городским блюстителем порядка. Такой список кандидатов пришел к нему и из того мисийского города, который нет надобности называть.[152]
73. И тогда, еще ничего толком не зная о моих делах, но слышав, наверное, лишь о том, что мои поместья находятся в этой местности и что положение у меня достаточно высокое, он пренебрег всеми другими посланными ему именами и выбрал на эту должность меня. При этом он не посмотрел ни на то, что я был гражданином Смирны задолго до того, как у жителей той местности появилась надежда на отдельное гражданство,[153] ни на то, что мой случай был исключительным.[154] Он отправил письмо градоначальникам, адресовав его не им, а мне. Те пришли и отдали его мне. Письмо же повелевало мне блюсти мир и порядок.
74. Я был в очень трудном положении. Я не мог обратиться в суд, так как у меня не было противника: ведь наместник сам предложил и утвердил мое имя.[155] Я не мог придумать, с кем и против чего бороться в суде и как выиграть такое дело. Тогда, посовещавшись с градоначальниками, я решил подать в суд на них самих за то, что они отдали мне это письмо.
75. Когда наступил вечер, я спросил Бога, как быть и что мне делать, и услышал стих Дельфийского оракула:[156]
Я позабочусь об этом и белые девы.
И что же? Через несколько дней из Италии мне пришли письма от государей — от императора и его сына. В них, помимо прочих лестных слов, содержалось подтверждение моего освобождения от государственной службы по причине занятий красноречием, если я таковые устраиваю.[157] Вместе с письмами от государей пришли письма от наместника Египта Гелиодора — одно мне, а другое наместнику обо мне. Эти письма, полные уважения и почтения, были написаны задолго до этого, но пришли как раз, когда очень понадобились.
76. Тут я и понял, что под «белыми девами» подразумевались письма. Такое пророчество и такой неожиданный поворот судьбы ободрили меня. Но я не мог никуда ехать, потому что Бог велел мне оставаться на месте. Тогда я отправил письмо наместнику, изложив в нем суть моего дела и сказав, что мое имя в поданном списке было только одним из предложенных. Сообщил я ему и о тех, кто освободил меня от службы, и о недавно пришедших письмах. И я послал их вместе с моими письмами — в качестве рекомендации и доказательства моего освобождения от службы.
77. Пока мое дело ожидало своего решения, мне приходили разнообразные распоряжения от судебных властей, которые, хотя и казались настроенными ко мне дружественно, тем не менее делали свое дело. Сколь велика была власть наместника, я уже говорил: о том, что он был одним из императорских судий, о его упорстве и влиянии и о том, что он не менял своих решений. С ним не стоило ссориться понапрасну. Судебным же представителям я нарочно написал письма более пространные и дерзкие, хорошо зная, что они попадут в руки Севера: я слышал, что те были с ним достаточно близки. Но главное, о чем я написал и ему, — это что выполнить их требования невозможно.
78. Тем временем Север отправился из Верхней Фригии в Эфес, чтобы провести там судебные заседания, куда приказал явиться и мне. Я же послал к нему своих адвокатов. В назначенный день, когда объявили мое имя, вышли мои адвокаты. Но не успели они что-то сказать, как Север заговорил: «Я давно знаю Аристида и радуюсь его славе, и я согласен, что в красноречии нет ему равных. Об этом мне написали и мои друзья из Рима. Но я прошу, чтобы он вместе со мной принял участие в управлении провинцией. Право же его на освобождение от государственной службы я подтверждаю и сохраняю за ним». Это он произнес при всех и внес в протокол.
79. Когда были сказаны такие слова, посланные мною адвокаты решили, что они сделали все, чтобы уладить это дело, и возвращаются не с пустыми руками. Вместе со всеми они обрадовались оказанному мне почету и высоко оценили, что Север попросил меня о службе и что он утвердил мое освобождение на все остальное время даже в мое отсутствие. Но, не зная, как составить апелляцию, если человек назначил кого-то на должность не по судебному закону, а попросил об этом как об одолжении, как бы предлагая свою дружбу, они подчинились обстоятельствам, возвратились ко мне и обо всем рассказали. Между тем и срок, назначенный для апелляции, прошел.
80. Тут я оказался в еще более трудном положении, чем раньше, ведь пустых похвал мне было недостаточно. Я снова обратился к Богу, спрашивая и допытываясь у Него, как уладить это дело. Он же послал мне очень странный сон, подробности которого я рассказать не могу, но суть его была такова.
81. Мне приснилось, что я беседовал об этом деле с секретарем наместника, который сам пришел ко мне. Когда он обо всем услышал, то пообещал освободить меня от службы и изменить постановление, но потребовал с меня за это пятьсот драхм.[158]
82. После такого сна я сначала обрадовался, так как в нем было какое-то обещание и не было прямого отказа. Но потом мне показалось, что это все-таки отказ. Ибо где это видано, чтобы кто-нибудь заплатил за такое дело пятьсот драхм? И чтобы это предложил человек, настолько неподкупный, что легче реки повернуть вспять, чем его подкупить; человек, повторяю, настолько непреклонный в делах, что его ничем не обмануть? Обещание походило на отказ, так как это было невозможно.
83. Я недоумевал. В это время Бог снова призвал меня в Пергам. Оказалось, что в городе Руфин, который всегда старался услужить мне, сколько мог. Встретившись с ним, я рассказал о своих делах и попросил его помочь. Я сказал, что Север и сам признал мое освобождение от службы совершенно законным. Но этого недостаточно. Ведь тогда любой другой правитель сможет поручить мне еще что-нибудь, и точно так же отменит мое освобождение припискою, что в будущем право на него остается за мной. Мне же по здоровью моему не красивые слова нужны, а дела.
84. Руфин счел, что я говорю справедливо. Он вручил мне письмо к Северу, написав его в своей обычной манере с таким старанием, на какое только был способен. Изложив в нем иное в виде утверждения, иное в виде совета, он намекнул и на то, как худо может выйти, если тот не отпустит меня по своей воле.
85. Чтобы закончить, скажу, что я приехал в Смирну на Дионисии.[159] Присутствовал на празднике и Север. Так вот, был там один его легат,[160] очень близкий к нему и почти как секретарь, потому что он заведовал всею его перепискою. Встретив его тогда первым, я показал ему письмо, так как он служил еще и в правлении Смирны.
86. Все, что нужно было сказать устно, я ему сказал, чтобы он слово в слово передал это наместнику. Когда же я увидел, как он слушает мою речь и поддерживает мои права, то вспомнил сон о том, что секретарь обещал мне помочь. И я рассказал ему свой сон и умолял его послушаться Бога, говоря, что тот человек, который мне это пообещал, — это он сам. Он обрадовался этим словам, привел меня к наместнику и при мне отдал ему письмо.
87. Было видно, что Север читал письмо очень внимательно, часто останавливаясь и снова возвращаясь к уже прочитанному. Когда же он получил письмо от моего товарища и своего друга детства Парадала, который написал ему много похвального о моих речах, то, прочтя оба письма, сказал: «Никто не спорит насчет красноречия. Но одно дело — быть первым и лучшим среди эллинов в искусстве речей (так он меня назвал), а другое дело — заниматься этим постоянно и иметь учеников». И, помолчав: «Иди в Совет и убеди граждан!» Вместе с тем он призвал меня чаще выступать с речами и посоветовал принимать на обучение юношей. Я ответил лишь, что меня не нужно в этом убеждать: ради этого сам Бог послал меня сюда, а я обязан Ему повиноваться.
88. Таким было начало и положение этого дела. Это была моя первая поездка после судебного решения, принятого в Эфесе.
Но меж тем как дело еще рассматривалось, возникла вторая трудность, и вот какая. Перед тем как я пришел в Совет и состоялось обсуждение этого вопроса, проходили выборы пританов, и Совет по инициативе двух или трех человек предложил на эту должность меня. Дело приняло странный оборот: вместо того чтобы убеждать членов Совета (ради чего меня и послал сюда наместник), я вынужден был снова апеллировать к суду наместника. И вместо одного иска получилось два, а судьей был опять тот же, кто и вначале.
89. Мы прибыли в Пергам. Никто из нас не знал, когда иск должен был поступить на рассмотрение, так как день не был заранее объявлен. Но перед рассветом приснился мне сон с такими словами:
Сограждане-фивяне! Своевременно должно быть слово...[161]
И тогда мне сразу стало ясно, что предстоит состязание в речах, и я к этому приготовился. А немного спустя кто-то пришел и сказал, что меня вызывают в суд.
90. В то время, когда, подождав, глашатай повторил мое имя, я возвращался из храма в город. Севера заверили в том, что я приду и что спешить ему некуда. Когда же он увидел, что я подхожу, то немедленно выслал мне навстречу ликторов,