[225] то в Экбатану,[226] словно пастухи,[227] которые не могли и не хотели удержать их в своей власти на все времена.
19. Поистине кажется, что они не верили, что эта держава принадлежит им. Они не думали о ней, как о собственной, и не умножали красоту и величие ее городов и деревень, но, как захватчики чужого добра, расточали его без стыда и совести, стремясь лишь к тому, чтобы их подданные были беспомощны. Соревнуясь друг с другом в убийствах, словно в пятиборье,[228] следующий всегда старался превзойти предыдущего. И это состязание заключалось в том, чтобы убить как можно больше людей, разорить как можно больше семей и родов и нарушить как можно больше клятв.
20. Вот каковы были их удовольствия от их видимого могущества — а с ними и всё, чего закон природы велит избегать: ненависть и заговоры угнетенных, измены и гражданские войны, бесконечная вражда и непрерывное соперничество.
21. Сами цари этим наслаждались так, словно они стали царями благодаря скорее проклятьям, чем молитвам, а их подданные терпели все то, что приходится терпеть от таких правителей, как о том было сказано. Ибо родителям было страшно за красивого ребенка, а мужу — за красивую жену. На казнь был осужден не тот, кто больше нагрешил, а тот, кто больше накопил. И нечего говорить, что городов разрушалось и уничтожалось тогда больше, чем теперь основывается.
22. Легче было спастись тому, кто сражался против персов,[229] чем тому, кто им покорствовал. Ибо в сражениях победить их было легко, но в собственных владениях их бесчинства не знали границ. Тех, кто им служил, они презирали, как рабов, а тех, кто был свободен, карали, как врагов. Поэтому жили они, ненавидя сами и ненавидимые другими. И, боясь своих подданных зачастую больше, чем врагов, они пускались в войну, чтобы уладить споры.
23. Все это потому, что ни персы не знали, как управлять, ни их подданные — как этому соответствовать. Ибо подданные не могут быть хорошими, когда ими правят дурные правители.[230] Власть и деспотизм больше не различались, а слова «царь» и «господин» значили одно и то же.[231] И понятно, что цари не покидали свои области, так как слово «господин» живет вне собственного дома. А когда оно простирается на города и народы, то скоро ему конец.
24. Опять-таки Александр,[232] который основал самую большую державу, какая была до вашей, и столько опустошил земель, был скорее похож на основателя государства, чем на его правителя. С ним, мне кажется, случилось то же, что бывает с обычным человеком, который приобрел большой и хороший надел земли, но умер, прежде чем собрал с него плоды.
25. Александр прошел почти весь мир, опрокинул всех своих противников, одолел всевозможные невзгоды. Но не смог он ни укрепить державу, ни завершить труды, а умер в разгар своей деятельности. Так что всякий может сказать, что он больше всех побеждал, но меньше всех правил, что он славно бился за власть, но не получил от нее никаких плодов, достойных его мысли и искусства. Это как если бы кто-то, участвуя в Олимпийском состязании и победив своих соперников, внезапно умер бы в миг победы, прежде чем принял победный венок.
26. Ибо какие законы он установил? Или какие прочные уставы дал налогам, войску и флоту? Или какой порядок он наладил в делах, сам собою приносящий привычные плоды в урочную пору? Какой способ управления он избрал для подданных? Единственный труд и памятник, достойный его гения, — это город в Египте, носящий его имя:[233] основал он его для вас, чтобы вы владели самым большим городом после вашего. Так что власть персов он ниспроверг, но сам почти не властвовал.
27. Когда же он умер, то держава македонян тотчас распалась на множество частей, и своими действиями македоняне показали, что держава эта была им не по силам. Они не умели управлять даже собственной страной, а пришлось им покинуть свою землю, чтобы властвовать над чужими. Они были больше похожи на изгнанников, чем на властителей, и это казалось загадкою: македоняне правили не в Македонии, а кто где мог, в городах и странах своих они были похожи скорее на гарнизонных солдат, чем на правителей, и казались царями, лишенными отечества.[234] Не подвластные великому царю, но предоставленные сами себе, это были, так сказать, сатрапы без царя. Как сказать, на что это было больше похоже — на царскую власть или на разбой?
28. В наше время все державные границы расширились — не измерить даже расстояния между ними. Но кто начнет свое путешествие на запад с того места, где когда-то кончалась Персидская держава, для того оставшаяся часть нынешней державы оказывается гораздо больше, чем прежняя. Нет ничего, что осталось бы за ее пределами, — ни города, ни народа, ни озера, ни урочища, кроме разве тех, которые вы считаете непригодными для жизни. И Красное море,[235] и Нильские пороги, и Меотийское озеро,[236] которые прежде слыли краями земли, стали теперь вокруг Города, как ограда двора вокруг дома. Некоторые писатели не верили в Океан,[237] что он существует и обтекает землю, и говорили, будто это слово придумали поэты в своих стихах для развлечения слушателей. Но вы этот Океан исследовали так зорко, что ни один его остров от вас не ускользнул.
29. Но вся эта держава, столь огромная и обширная по своим размерам, гораздо больше поражает совершенством своего устройства, чем охватом своих земель. Ибо не управляют ею ни мисийцы,[238] ни саки,[239] ни писиды,[240] ни другие племена из срединных земель, вторгшись силой или восстав неодолимым мятежом. Не слывет она владением царя, но принадлежит всем, кто способен ею управлять. Ни наместники здесь не ведут войну друг с другом, словно нет над ними царя, ни города не разделяются, те — ратуя против этих, а эти — против тех, ни гарнизоны не посылаются в одни города, будучи изгнаны из других. Но весь населенный мир, звуча согласнее, чем хор, молится о том, чтобы эта держава жила во веки веков, — так хорошо ведет ее этот вот предводитель хора.[241]
30. Всеми повсюду эта песня ведется одинаково. Жители гор покорствуют вам смиреннее, чем жители долин; с другой стороны, в плодородных равнинах равно землепашествуют первообитатели и переселенцы;[242] нет разницы между материком и островом, но все, словно единая страна и единый народ, безмолвно вам повинуются.
31. Все приказания исполняются по одному вашему слову и знаку легче, чем бряцание струн, и если что нужно сделать, то достаточно только подумать, как все уже исполнено. Наместники, посылаемые городам и народам, правят своими подчиненными, но и сами между собой в равной степени находятся среди подчиненных. Можно сказать, что они отличаются от своих подчиненных лишь тем, что первыми показывают, как должны вести себя подчиненные. Таков в них страх перед великим правителем, который стоит над всеми.
32. Они верят, что ему известно об их действиях больше, чем им самим. Поэтому они боятся и почитают его больше, чем раб господина, который разом и следит за ним, и приказывает. Ни один из них не столь самоуверен, чтоб не дрогнуть при имени государя:[243] он встает, он благоговейно его славит и возносит одновременно две молитвы: одну к богам — о его благополучии, а другую к нему — о своем. И если наместники хоть немного сомневаются в справедливости общих или частных жалоб своих подданных, то немедленно посылают ему письма, вопрошая, как им поступить,[244] и ждут ответа, словно хор — своего предводителя.
33. Поэтому не нужно ему утомляться, объезжая всю свою державу, и являться то одним народам, то другим, чтобы усилить свою власть, топча их землю.[245] Оставаясь на месте, он управляет всем населенным миром при помощи писем, которые, как на крыльях, прилетают к нему, раньше чем наместники успевают их написать.
34. Теперь же я скажу о том, что прекрасней всего, удивительней всего и зовет нас к благодарности словом и делом. Ведь вы, кому принадлежит эта великая держава, управляете ею уверенно и властно; именно в этом вы достигли высшего успеха, и он принадлежит только вам.
36. Вы единственные из всех правите свободными людьми. Это не Кария, отданная Тиссаферну,[246] Фригия — Фарнабазу,[247] а Египет — кому-то еще. Нельзя сказать, что народ этой страны кому-то повинуется, словно отданный в рабство тому, кто и сам не свободен. Но как граждане одного города назначают правителей, чтобы они защищали и заботились о них, так и вы, управляя всем населенным миром, как единым городом, назначаете ему правителей на основании выборов[248] для защиты и заботы, а не для того, чтобы слыть его господами. Так что когда кончается срок службы одного, то он уступает свое место другому без сопротивления, даже не дожидаясь встречи со своим преемником и не споря с ним о земле, которая ему не принадлежит.