А самым сладким куском оставался по-прежнему крошечный Змеиный остров, расположенный в Черном море и принадлежащий Украине.
Сначала, разумеется, Запад попытался перетащить Украину на свою сторону, и вроде бы даже на какое-то время в этом преуспел, но Украина на удивление быстро опомнилась, тем более что экономические отношения с Россией её более чем устраивали, а все авансы Запада, как выяснилось, не стоили и выеденного яйца. В итоге по стране прокатилась короткая гражданская война, результатом которой стало присоединение Украины к России в качестве независимого субъекта.
Западу это категорически не понравилось.
Для начала России начали рубить экономические связи, но тут на сторону России вдруг перешел Китай, и с экономикой пришлось слегка притормозить.
Немногим позже штатники начали потихоньку вводить войска в страны, граничащие с Россией, и появилась информация о первых вялых стычках: стороны потихоньку огрызались друг на друга, но дальше этих стычек дело не шло.
До первого срыва. До первой серьезной провокации Штатов, которые в Черном море напали на российское судно.
Большегрузные БЛЗ всё так же ходили по всему миру через сложные системы межконтинентальных океанских и морских дамб, но военные за последние пятьдесят лет получили на вооружение совершенно новые машины: чаще всего это были корабли на воздушных подушках, в обход всех пактов снабженные антигравами. Такому кораблю было всё равно, над какой поверхностью идти, ему были нипочем и море, и суша, но согласно всё тем же бесчисленным пактам и соглашениям, эти корабли использовались как морские.
И вот на один из таких кораблей, патрульный, штатники выпустили четыре свои машины, причем гораздо более мощные и маневренные.
О том, что корабли находятся в акватории Черного моря, Россия знала.
Но какая-то «добрая душа» отключила на этих кораблях положенные по соглашению маяки-пеленгаторы и включила антилокационную защиту, которую по условиям мирного времени положено было выключать…
Российский флот за сутки выбил все четыре корабля и сообщил в международное сообщество о неправомерных действиях США.
США тут же объявили о начале военной операции против России и начали мобилизацию.
Война была развязана.
Парадокс этой войны заключался в том, что Официальная служба воевала на обоих фронтах одновременно. С правительством каждой страны у неё был еще в незапамятные времена заключен пакт, и, согласно этому пакту, она была обязана оказывать поддержку в военных операциях той стране, которая этого требовала.
Разумеется, в соответствии с регламентом.
Разумеется, с ограничением технических средств.
Разумеется, с поддержкой.
В Ливийский портал, через планету Риден-15, заходили официалы, «работавшие» на стороне Европы и США.
В Домодедовский портал заходили официалы, «работавшие» на стороне России.
Отряды формировались в лагерях рядом с порталами, а затем развозились по трём основным фронтам: Южному, в Черное море, Северному, на Балтику (там атаки шли со стороны Скандинавии, которая сама не воевала, но войне не препятствовала), и Западному – под Смоленск. Беларусь тоже не принимала в войне участия, но через её территорию шли войска Белого Альянса.
– Уму непостижимо, до какого идиотизма может дойти человеческое существо в своем стремлении чем-то владеть. – Берта, которой удалось подцепить со стола начальника научной группы свежую «Правду» и которая последние десять минут эту «Правду» изучала, сидела, пригорюнившись, положив газету на колени. – Зачем им эти порталы? Что это за разработки?
– Так они нам и сказали. – Джессика потёрла виски. – Фэб, что ты думаешь об этом всём?
– Пока что ничего, – Фэб пожал плечами. – Думаю, что у меня чешется нос. Бертик, если тебе не трудно…
– Сейчас, – Берта пересела к нему. – Справа? Слева?
– Кончик, – Фэб шмыгнул носом. – Спасибо. Интересно, им когда-нибудь надоест сковывать мне руки?
– Не думаю, чтобы им это надоело. Ты – страшный и ужасный агрессивный рауф, и если тебя не сковать, ты поотрываешь головы всем, кому сумеешь, а потом побежишь искать Огдена со товарищи, чтобы довершить своё черное дело, – сообщила Берта с невозмутимым видом.
Джессика прыснула.
Фэб горестно вздохнул.
– Не побегу я никуда. Попробую завтра попросить Амселя, чтобы мне не надевали хотя бы «ошейник». Без него я бы мог о плечо почесать себе нос, а с ним боюсь, вдруг среагирует.
– Скажи спасибо, что тебе сняли «химию», – вздохнула Джессика. – Это уже большое достижение.
– И не говори, – согласился Фэб. – С «химией» было совсем плохо.
Сейчас они втроем ждали, что еще на сегодня придумает научная группа. Охрана, которая привела их в лабораторию, откровенно скучала, сидя на стульях у двери, Джессика, Берта и Фэб тоже заскучали: за последние полчаса они поговорили, кажется, на все возможные темы, на которые можно было говорить в присутствии посторонних.
– Бертик, что там еще в газете было? – спросила Джессика.
– Посмотри сама, – Берта протянула подруге «Правду». – Джесс, я не информбюро.
– Ага, ты не информбюро, ты противная старая тётка, которой лень рассказывать. – Джессика развернула газету, страницы зашелестели. – Заявление, заявление, сводка, еще сводка, завод переоборудовали… посевная… слушайте, а с едой неплохо. В двадцатилетнюю было хуже.
– Это да, – кивнула Берта. – В двадцатилетнюю жрать мы отвыкли, причем существенно. А сейчас вполне себе. Даже нас нормально кормят.
– Очень хочется молочного чего-нибудь, – признался Фэб. – Творожных сырков, например. В глазури.
Творожные сырки во время жизни на Земле-n стали его тайной слабостью. Рауф мог «под чай» запросто навернуть штук десять, а то и пятнадцать. Сырки он обожал, отдавая предпочтение вариантам с начинкой из вареной сгущенки или варенья, не очень любил только кокосовые, но если не было других, то и кокосовые ел с удовольствием.
Скрипач и Ит, зная об этой его слабости, во время масштабных семейных закупок брали сырков чуть ли не по сто штук, «Фэбу на недельку»…
– Нету сырков, – строго сказала Берта. – Терпи, Фэб. Что делать.
– Только мечтать и остается, – рауф тяжело вздохнул. – Действительно, тоска. Работы нет, сырков нет. Какая-то чудовищная жизненная несправедливость.
– Вся жизнь – одна большая несправедливость, – констатировала Джессика, откладывая газету. – Хотела бы я знать, чем эта война кончится.
– Думаю, этого бы многие хотели. – Берта нахмурилась. – Россия не сдастся. Она никогда не сдавалась и в этот раз не сдастся, потому что мы никогда не были рабами, и никогда ими не будем.
Фэб кивал в такт её словам, Джессика тоже.
– Мы победим, – Берта улыбнулась. – Вот только неизвестно, каким образом…
– Бертик, а как думаешь, что могло бы переломить ход этой войны? – спросила Джессика. – У меня есть кое-какие мысли, но сперва я бы хотела услышать тебя.
Берта задумалась. Прикусила губу, нахмурилась.
– Ммм… знаешь, мне кажется, что кардинально что-то могло бы измениться только в том случае, если… если что-то изменится в порталах.
– Что? – тут же спросил Фэб.
– Кабы я знала. Что-то. Какой-то фактор. Метапорталы не действуют, что наши, что американские. Нет системы. Нет включения.
– …и быть не может, – вставила Джессика.
– Теперь я в этом сомневаюсь. – Берта отвернулась. – Пока нас не было, они действительно продвинулись. И совсем не в ту сторону, в которую шли мы, когда исследовали.
Фэб едва заметно нахмурился, и взглядом показал сначала на ученых, оживленно о чем-то разговаривающих в соседней комнате, дверь в которую была открыта, а затем – на охрану. Берта понимающе кивнула.
– В общем, примерно так, – сказала она, давая понять, что разговор окончен. – Что-то должно произойти.
– Надеюсь, оно произойдет без нашей помощи, – передернула плечами Джессика.
– Как знать, – туманно ответила Берта.
На допрос к Амселю Фэба повели следующим утром, как всегда, сковав руки и нацепив «ошейник» с молекулярной нитью, который Фэб за последние месяцы стал ненавидеть тихой, но при этом лютой ненавистью.
В допросной Фэб привычно сел на привинченный к полу стул, подождал, пока конвоиры прикуют его так, как положено, затем со вкусом зевнул. Амсель почему-то запаздывал. Подремать, пока его нет? Или не стоит? Наверное, всё-таки не стоит. Лучше лишний раз осмотреться.
Абсолютно пустой стол, тоже прикрепленный к полу, на окне – усиленная решетка, пол бетонный, стены бетонные. Даже плинтусов и тех нет. Да и вообще ничего нет, кроме стола, стула, лампы в железной сетке под потолком да железной двери.
Тоскливо.
Фэб вздохнул, попробовал сесть поудобнее, но ничего не вышло – и руки, и ноги прикованы, пошевелиться практически невозможно. Страшный и ужасный Фэб, ну а как же.
Конечно, он бы мог выбраться из этой «сбруи», мог бы с одного удара вынести дверь; мог бы выйти из этой опостылевшей за несколько месяцев комнаты… но Фэб слишком хорошо знал, что нужно, необходимо терпеть.
Чтобы они ничего не сделали с ребятами, которые сейчас… с которыми сейчас непонятно что. Которые непонятно где. Которые, сделай он что-то, обречены…
«И которых шантажируют тем же самым, – добавил про себя Фэб. – Потому что каждый из них сейчас думает: если я сделаю что-то не то, я убью тех, ради кого живу. Мразь и мерзость. Будь это всё проклято. Но если невозможно сделать что-то так, как хочется, я буду пробовать иные методы».
Замок защелкал, дверь заскрипела. Ага, Амсель явился, понял Фэб. И точно, через несколько секунд в допросную вошел Амсель в сопровождении охранника. Коротко кивнул Фэбу (тот тоже вежливо кивнул в ответ) и принялся выкладывать на стол какие-то бумаги.
– Вы свободны, – Амсель глянул на охранника. – Через полтора часа подойдите. Десятый пост не снимать.
– Есть, – козырнул охранник.