Поэтому я по-настоящему обрадовался, когда капитан Робертсон предложил отправиться на одно из болот, созданное, как я понял, одним из притоков Замбези, чтобы принять участие в охоте на гиппопотамов. В это время года эти огромные животные собираются там в большом количестве, и, перегородив узкий пролив, через который они туда попадают, их легко можно пострелять.
Капитан Робертсон организовывал подобные вылазки пару раз, но потом ему уже не хватало сил на такую охоту. Теперь же он хотел предпринять это снова, пользуясь моим присутствием, – частично чтобы добыть шкуры, которые можно было продать на побережье, частично из спортивного интереса. А еще мне кажется, что он просто хотел показать мне, что не окончательно погряз в лени и пьянстве.
Я был готов к такому приключению, хотя никогда в своей охотничьей жизни не участвовал в подобный охоте. Мне сказали, что экспедиция не займет больше недели, я надеялся, что за это время Ханс и другие больные поправятся окончательно.
Итак, начались великие приготовления. Все взрослые жители, которые жили у реки и чья земля была главной базой этой бойни, были собраны и отправлены в назначенные места у болота, чтобы действовать по сигналу ружейного выстрела. Были сделаны и другие приготовления, в которых я не принимал участия.
Затем пришло время разделиться и отправиться в назначенное место в двадцати милях от поселка. Мы должны были проехать это расстояние в фургоне. Капитан Робертсон, который на время расстался с джином, был таким активным, как будто снова командовал почтовым судном. Ничто не ускользало от его внимания, а своим отношением к делу и деталям он напоминал мне настоящего капитана большого корабля, выходящего из порта. Именно тогда я понял, каким человеком он был когда-то.
– Ваша дочь поедет с нами? – спросил я его ночью перед отъездом.
– О нет, – ответил он. – Инес будет нам только мешать. К тому же здесь она будет в безопасности, как и Томазо, который не является охотником и тоже остается в селении, чтобы присматривать за женщинами и детьми.
Позднее я увидел и саму Инес, которая сказала, что была бы рада пойти на охоту, хотя ненавидит смотреть, как убивают огромных животных, но отец против, потому что считает, что она может подхватить лихорадку. Поэтому ей лучше остаться дома.
Я согласился с ее доводами, хотя в глубине души расстроился, и сказал, что оставляю с ней Ханса, который еще не вполне поправился. С ним, как и с Умслопогасом, Инес подружилась. Тот будет присматривать за ней. Еще оставались два огромных зулуса, которые пока не выздоровели от болей в животе, поэтому ей нечего бояться. Она ответила с обычной слабой улыбкой, что ей действительно нечего бояться, хотя она с удовольствием пошла бы с нами. Затем мы расстались, и, как оказалось, весьма надолго…
Умслопогас «от имени Инкози-каас» торжественно передал Инес под защиту двух своих приятелей, попросив их охранять ее. Он делал это с такой серьезностью, что я начал подозревать: он боится чего-то, о чем не хочет говорить. Я припомнил предсказание Гороко, о котором, возможно, вождь тоже подумал. Пока Умслопогас выступал, его глаза с подозрением сверлили толстого и надутого Томазо. Я подумал, что, наверное, это и был предмет его сомнений.
Он мог подозревать, что Томазо станет докучать Инес в отсутствие ее отца. Даже если и так, мне казалось, по многим причинам, что он ошибается. Одна из причин состояла в том, что, даже если такая идея и пришла бы в голову Томазо, тот был слишком труслив, чтобы начать действовать. Но, все еще смутно что-то подозревая, я приказал Хансу приглядывать за Инес и за тем местом, где они находятся, и, если он увидит что-нибудь подозрительное, немедленно связаться с нами.
– Конечно, баас, – ответил Ханс. – Я буду присматривать за леди Печальные Глаза. – (Именно так наши зулусы называли девушку.) – Со всем вниманием, будто она моя бабушка, хотя я не знаю, что могло бы напугать мою бабушку. Но, баас, я бы лучше пошел с вами, как было мне сказано вашим преподобным отцом, ведь долг велит мне быть со своим господином, а не приглядывать за девицами. К тому же моя нога уже зажила, и я хотел бы пострелять водяных коров и… – Тут он замялся.
– И что, Ханс?
– И Гороко говорил, что будет большая битва, а если будет сражение, баас может пострадать, потому что меня не будет рядом и некому будет защитить его. Что тогда подумает обо мне предикант?
Все это могло означать две вещи. Во-первых, Ханс никогда не покидал меня, если только у него была такая возможность. Во-вторых, он предпочитал поохотиться, а не оставаться в этом странном месте, где нечего было делать, кроме как есть и спать. К такому выводу я пришел, хотя, возможно, мне была видна только верхушка айсберга. В действительности Ханс вел жестокую борьбу против искушения джином.
Как я узнал впоследствии, капитан Робертсон тайно давал ему выпивку, поскольку чувствовал симпатию к этому парню. Кроме того, он показал ему, где ее можно взять, и Ханс воспользовался этим. Оставить его наедине с выпивкой было равносильно тому, чтобы оставить вора в комнате, полной драгоценностей. Он знал это, хотя постыдился сказать мне правду, что и привело к проблемам.
– Ты все же останешься здесь, Ханс, будешь присматривать за юной леди и лечить свою ногу, – сказал я твердо.
Он вздохнул и попросил еще табаку.
Между тем капитан Робертсон принял на дорогу «стременную» и отправился прощаться с теми, кого он называл «деревня»; я видел, как он целовал детей и отдавал Томазо указания присматривать за ними и их матерями. Вернувшись, он позвал Инес, которая стояла на веранде, потому что она всегда подальше отходила от отца после его визитов в «деревню», чтобы «проявить твердость» и не чувствовать себя одинокой. Затем он скомандовал отправляться в путь.
Итак, мы двинулись. Около двадцати местных жителей с первым попавшимся под руку оружием маршировали впереди и пели песни. Затем ехал фургон с капитаном Робертсоном и мной на переднем сиденье, а за нами двигались Умслопогас и его зулусы, за исключением двух заболевших.
Мы ехали по дороге вдоль зарослей кустарника, таких же, какие были в Стратмуре, и эти низкие заросли привели нас прямо к Замбези. Незадолго до наступления ночи мы подошли к узкой полосе, где кустарник поворачивал южнее, приведя нас к притоку великой реки, где были болота, на которых мы собирались охотиться. Здесь мы разбили лагерь и, оставив фургон на попечение моего возничего-вурлупера и парочки местных жителей, поскольку погонщик должен был стать моим оруженосцем, прошли вниз, в гущу кустарника. Там было много дичи, но стрелять было нельзя, чтобы животные не испугались и не удрали.
Около полудня мы достигли того места, где должна была состояться охота. Здесь, окруженный крутыми берегами, покрытыми кустарником, виднелся небольшой участок суши, размером всего в двести ярдов, в центре которого находился довольно глубокий канал с водой, покрытой сверху тиной. Именно через него животные попадали на сушу, где любили собираться в это время года.
С помощью нескольких местных жителей и под руководством капитана Робертсона мы начали свои приготовления. Остальные местные жители, их было почти несколько сотен, ушли к устью болота, где должны были ждать условного сигнала. Наши приготовления были просты. Мы нарубили большое количество боярышника, придавили его корни тяжелыми камнями и опустили в воду, перегородив канал. К верхушкам, которые находились на суше, мы привязали разную старую одежду, которая была у нас в большом количестве. Это были красные фланелевые рубашки, когда-то цветные, но уже выцветшие одеяла и много еще разного тряпья. Некоторые из этих кусков материи были прикреплены к веревкам под водой.
Также мы выбрали места для засады вдоль крутых берегов, которые я приметил. Между ними как раз и пролегал канал. Предвидя, что может случиться, я выбрал для себя место за прочной скалой, которая находилась рядом с каменной стеной высотой в несколько футов на прибрежной стороне, поскольку туземцы, оказавшись рядом со мной, наверняка откроют бешеный огонь.
Эти приготовления заняли весь остаток дня, а вечером мы расположились на твердой земле, чтобы выспаться. Перед рассветом следующего дня мы вернулись и заняли свои места: часть на одной стороне канала, часть – на другой.
В случае непредвиденных осложнений мы рассчитывали добраться друг до друга при помощи каноэ, которое было предоставлено местными жителями.
Затем, перед самым восходом солнца, капитан Робертсон развел огромный костер из сухого дерева и кустарника, что было сигналом для местных жителей к началу действий. Затем мы сели и принялись ждать, после того как проверили, что все оружие в порядке.
На рассвете я залез на дерево рядом с моим убежищем и увидел вдалеке, на юге, широкий круг из маленьких огоньков и догадался, что местные жители начали жечь сухой тростник у болота. Постепенно эти огоньки слились вместе в тонкую стену пламени. Я понял, что настало время вернуться в убежище и приготовиться. Однако стало совсем светло, прежде чем я разглядел, что дело заварилось на всю катушку.
Оглядывая неподвижный канал, я заметил небольшую рябь на воде и поднимающиеся пузырьки воздуха. Внезапно возникла огромная голова самца гиппопотама, который, увидев наши заграждения на поверхности и под водой, высунулся, чтобы разглядеть, что это такое. Я всадил ему в голову пулю из ружья восьмого калибра, после чего он ушел под воду, видимо смертельно раненный; его огромное тело только увеличило и укрепило наши баррикады. Был и другой эффект. Я заметил, что гиппопотамы совершенно не в состоянии переносить запах и цвет крови, которые ужасно пугают их, поэтому они готовы делать что угодно, лишь бы только все это не проникло в их ноздри.
В воде еще не было заметно движения, а кровь от мертвого тела уже распространилась вокруг. Стадо, следующее за своим вожаком, начало подниматься наверх и почувствовало тревогу. Первые появившиеся животные, унюхав запах, пытались вернуться обратно в канал, но навстречу им уже двигались следующие. Началась паника и давка. Бегемоты поднимались на поверхность, мычали и боролись друг с другом в воде, а задние напирали на них все сильнее и сильнее, пока на этом узком пространстве не началось настоящее столпотворение.