– Щенки из одного помета часто похожи между собой, но, когда вырастают, сражаются друг с другом, – вежливо ответил Санта-Клаус. – По крайней мере, эти пришли, чтобы спасти, а не убивать вас. Но кто вот это? – спросил он, удивленно глядя на зловещего Умслопогаса и маленького Ханса. – Впрочем, не отвечай ничего, вы, должно быть, устали и нуждаетесь в отдыхе. Потом поговорим.
– Да, кстати, мы не успели позавтракать, – ответил я. – И должны еще заняться этими людьми. – И я указал на наших раненых.
Старик кивнул и стал разговаривать с вождем своих воинов, преследовавших врагов, – я видел группу, которая шла по их следам. Затем, сопровождаемый Хансом и оставшимися зулусами, среди которых был Гороко, я отправился к своим людям. Задача была проще, чем я ожидал, потому что смертельно раненный боец уже умер или умирал, а раны других были легкими, поскольку колдун мог лечить их своими собственными, известными ему способами.
После этого, взяв Ханса для охраны, я спустился к речке и умылся. Затем вернулся и поел, удивляясь, откуда у меня такой аппетит после всех опасностей, через которые нам пришлось пройти. Да, мы преодолели их: Робертсон, Умслопогас со своими тремя воинами, Ханс и я остались невредимыми. За это я в тишине возносил похвалы Провидению.
Ханс тоже помолился в известной лишь одному ему манере и только после этого зажег свою кукурузную трубку. Только Робертсон молчал. Перекусив и отдохнув, он встал и прошелся по нашему лагерю, потом остановился, глядя на расселину в горе, где, как он видел, исчезли носилки, которые несли в неизвестность его дочь.
Даже непомерные тяготы, которое мы преодолели, и победа, которую одержали над превосходящими силами, не впечатлили его. Он лишь смотрел на гору, в сердце которой находилась похищенная Инес, и грозил кулаками. Поскольку она исчезла, все остальное не имело смысла, он даже не предложил помочь раненым зулусам и не общался с человеком, который нас освободил.
– Баас, – сказал Ханс, – Великий талисман оказался даже более могущественным, чем я думал. Мало того что мы вышли целыми и невредимыми из сражения – выбывшие зулусы не имеют значения, мне просто придется меньше готовить, поскольку они ушли. Но еще и ваш благословенный отец появился из-за облаков! Что-то изменилось в нем с тех пор, как я в последний раз видел его, но, без сомнения, это он. Когда я обращусь к нему лично, если он поймет мою речь…
– Перестань молоть чепуху, сын ослицы, – перебил его я, потому что в этот момент показался старый Санта-Клаус, улыбаясь еще более искренне, и направился к нам, радушно улыбаясь.
Расположившись на маленькой стене, которую мы построили, он пристально посмотрел на нас, поглаживая свою белую бороду, затем сказал, обращаясь ко мне:
– Конечно, вы должны гордиться тем, что в таком небольшом количестве выдержали сражение с таким большим числом врагов. Если бы я не получил приказа поспешить, думаю, что вас постигла бы такая же судьба. – И он посмотрел на груду мертвых зулусов, которые лежали на некотором расстоянии, как будто спали, пока их товарищи искали место, чтобы похоронить их.
– Вы получили приказ от кого? – спросил я.
– Есть только один человек, который может приказать, – ответил он со странным выражением лица. – Та, чье слово закон. Та, которая вечна.
Мне показалось, что это арабское выражение, обозначающее Вечную женственность, но я лишь внимательно взглянул на него и сказал:
– Видимо, есть те, кем эта вечная не может командовать. Те, кто напал на нас, и те, кто ушел вон туда. – И я махнул рукой в сторону горы.
– Любая власть не абсолютна, в каждой стране есть мятежники, даже, как я слышал, над нами, в небесах. Но как тебя зовут, странник?
– Бодрствующий в ночи, – ответил я.
– Хорошее имя для того, кто должен хорошо видеть ночью и днем, чтобы достичь страны, где живет Та, чье слово закон. Она сказала, что ни один человек с таким, как у тебя, цветом кожи не подходил к подножию горы много лет. Я думаю, что прошло две тысячи лет с тех пор, как она говорила с белым человеком в городе Кор.
– В самом деле? – воскликнул я, внезапно закашлявшись.
– Ты не веришь мне? – продолжал он смеясь. – Та, чье слово закон, может объяснить все лучше, чем я, поскольку я не жил две тысячи лет назад, чтобы помнить все это. А как мне называть того человека, который все время держит при себе топор?
– Его зовут Воин.
– Тоже хорошее имя. Судя по ранам, нанесенным им, некоторые из мятежников уже разговаривают друг с другом в аду. А что это за желтый человек, если он человек? – Он с сомнением посмотрел на Ханса.
– Его зовут Светоч во мраке. Почему – ты узнаешь позднее, – ответил я нетерпеливо, поскольку начинал уставать от допроса, и спросил: – А как зовут тебя, если ты можешь сказать нам свое имя, и что заставило тебя прийти к нам в столь счастливый час?
– Меня зовут Билали, – отвечал он. – Я слуга и посланник Той, чье слово закон. Меня отправили к вам, чтобы спасти отряд и в целости и сохранности доставить к ней.
– Как это может быть, Билали, если никто не знал о нашем приходе в горы?
– Та, чье слово закон, знает все, – ответил он с доброй улыбкой. – Я думаю, что она узнала об этом несколько лун назад по тому сообщению, которое было ей послано, и устроила все так, чтобы вы могли безопасно пройти к ее секретному дому. А как иначе вы могли бы пройти через непроходимое болото, потеряв всего лишь одного человека?
Теперь я с изумлением смотрел на старика, потому что не мог взять в толк, откуда он знает про смерть нашего зулуса, укушенного болотной змеей, но продолжать дальнейший разговор было бесполезно.
– Когда вы отдохнете и будете готовы, – продолжал он, – мы отправимся в путь. Сейчас я должен покинуть вас, чтобы приготовить носилки для раненых и для тебя, Бодрствующий в ночи, если пожелаешь. – Затем с величавым видом он повернулся и исчез в ущелье.
Следующий час был занят погребением мертвых зулусов. Участвуя в этой церемонии, я лишь молча стоял, сняв шляпу, поскольку считаю, что аборигенов лучше оставить в такие моменты наедине с собой. Я думал об истории, рассказанной Зикали, о прекрасной Белой королеве, которая жила в горном укреплении, нарисованном им в золе, и о слугах этой королевы, которые, оказывается, знали о нашем приходе и появились, чтобы спасти нас.
Кроме того, этот древний и благородный старик по имени Билали говорил о ней как о Той, которая вечна. Что он имел в виду, называя ее так? Возможно, то, что она была очень старой и на нее неприятно смотреть? Это было бы для меня разочарованием…
И как она узнала, что мы приближаемся? Я не мог понять этого, и когда спросил капитана Робертсона, он просто пожал плечами и притворился, что этот вопрос его не интересует. Ничто не могло сдвинуть с места человека, который был погружен лишь в мысли о спасении своей дочери или о мести за нее в случае ее смерти, о своей любимой дочери, с которой он, по правде сказать, не всегда обходился хорошо.
Этот человек, потерявший интерес к жизни, стал настоящим маньяком, более того, религиозным маньяком… У него с собой была Библия, которую ему подарила мать, когда он был еще маленьким мальчиком, и он читал ее постоянно. Я часто видел его стоящим на коленях, а ночью он молился и громко рыдал. Вне всякого сомнения, ему удалось избавиться от увлечения алкоголем, и теперь инстинкты и кровь суровых контрагентов, из которых он происходил, все-таки взяли верх. Иногда это было даже хорошо, хотя временами я боялся, что он сойдет с ума. И конечно, как компаньон он более уже не подходил мне, все осталось в прошлом…
Перестав думать о бесполезных вещах и забыв о том, что люди Билали совершенно такие же, как те, с кем мы сражались, я заснул прямо у них под боком, как делаю это всегда, чтобы проснуться через час совершенно отдохнувшим. Ханс, когда я заснул, уже спал, свернувшись у моих ног, как желтая собака. Когда солнце начало пригревать, он поднял меня с криком: «Проснитесь, баас, они идут!»
Я вскочил, схватившись за ружье, потому что подумал, что на нас снова напали, но увидел Билали, который шел во главе процессии, несшей четыре пары носилок, сделанных из бамбука, с травяным пологом для тени. Носилки несли крепкие амахаггеры. Две пары носилок были предназначены для Робертсона и меня, другие – для раненых. Умслопогас, оставшиеся в живых зулусы и Ханс должны были идти пешком.
– Как вам удалось так быстро все сделать? – спросил я, оценив красивую и мастерскую работу.
– Мы не делали их, Бодрствующий в ночи, мы принесли их с собой в свернутом виде. Та, чье слово закон, посмотрела в свой бинокль и сказала, что нужно четверо носилок, кроме моих, вон те – двое для белых господ и двое для раненых чернокожих, отсюда и такое число.
– Да… – ответил я неуверенно, удивляясь тому биноклю, который дал той женщине такую информацию.
Перед тем как я смог задать еще один вопрос, Билали добавил:
– Я был бы рад сообщить вам, что мои люди поймали тех мятежников, которые осмелились напасть на вас, в самом деле восемь или десять из них были ранены вашими пулями или топорами, и мы предали их смерти так, как надо. – И он чуть улыбнулся. – Но, увы, остальные убежали чересчур далеко, и было слишком опасно преследовать их среди скал. Пойдемте сейчас, мой господин, потому что дорога крутая и опасная и мы должны двигаться быстро, если хотим засветло достичь древнего священного города, где живет Та, чье слово закон.
Объяснив все Робертсону и Умслопогасу, который сказал, что никому не позволит нести себя, как старую женщину или как тело на щите, и, проследив, чтобы раненые зулусы были хорошо устроены, мы с Робертсоном уселись в носилки, которые оказались очень удобными и легкими.
Затем, когда наши вещи уже были собраны крючконосыми носильщиками, которым мы были вынуждены доверять, хотя и несли сами свои ружья и часть снаряжения, мы отправились в путь. Сначала шли люди Билали, затем двигались носилки с ранеными, по обеим сторонам которых шли Умслопогас и три нераненых зулуса, затем носилки с Билали, затем мои, рядом с которыми бежал Ханс, затем носилки Робертсона и, наконец, оставшиеся амахаггеры и свободные носильщики.