– Значит, мужчины узнали еще одно бесполезное занятие, с тех пор как я ушла от мира, и, надо сказать, довольно смрадное, – произнесла она, принюхиваясь к дыму и помахивая рукой перед лицом.
Я бросил трубку в карман, где она прожгла в моей накидке большую дыру.
Я запомнил это замечание, поскольку оно показало мне, насколько она хорошая актриса, которая талантливо изобразила свое незнание этой привычки, неизвестной в Древнем мире.
– Ты чем-то обеспокоен? – продолжала она, быстро меняя тему. – Я прочла это на твоем лице. Один из вашей компании исчез. Кто это? Ах, я вижу: белый человек, которого вы называете Мститель… Куда он ушел?
– Это я хотел спросить у тебя, Айша, – осмелился я ей сказать.
– Как я могу дать тебе точный ответ, Аллан, если у меня с собой нет стекла, в котором я вижу вещи, происходящие далеко? Впрочем, позволь мне попробовать…
И, прижимая руки ко лбу, она какое-то мгновение молчала, а затем медленно заговорила:
– Он перешел горный кряж в направлении к владениям поклонников Резу. Я думаю, что он сумасшедший. Тоска по дочери и что-то другое – я не понимаю, что именно, наверное какая-то высшая сила, – перевернули его мозг. Я думаю, что мы должны вернуть его к жизни, хотя бы на некоторое время. Но я не уверена, поскольку не могу читать будущее, мне подвластно только прошлое, а также события, которые происходят в настоящее время, хоть и далеко.
– Отправитесь ли вы на его поиски, о Айша? – спросил я с тревогой.
– Нет, это бесполезно, потому что он уже далеко. Кроме того, он может наткнуться на форпосты Резу. Знаете ли вы, что́ он пошел искать?
– Примерно, – ответил я и перевел ей письмо, которое Робертсон оставил для меня.
– Иногда душевнобольные люди оставляют после себя очень глубокие произведения, но они вовсе не ниспосланы Богом, эти письмена. В мозге, пусть больном, имеется множество тайных мест. Хотя в это трудно поверить, Аллан, но нетерпение души преодолевает завесу расстояний, и он способен видеть сквозь времена, а дураки могут подумать, что это безумие чистой воды. А теперь следуйте за мной, с желтым мужчиной и воином племени топора. Дайте мне посмотреть на топор.
Я перевел ее желание Умслопогасу, тот протянул ей топор, но отказался снять его со своего запястья, к которому он был прикреплен кожаным ремешком.
– Не думает ли черный воин, что я его убью его же оружием, я, такая слабая и нежная? – спросила она, смеясь.
– Нет, Айша, но это его право – не расставаться с этим оружием. Он его называет Пьющим жизнь, Тем, кто заставляет стонать, и держится за него днем и ночью, крепче, чем за жену.
– Действительно, он мудр, Аллан. Этот дикий командир может получить больше жен, но никогда – такой же топор. Вещь древняя, – добавила она задумчиво, изучив каждую деталь. – И кто знает, может быть, именно с его помощью ему суждено победить Резу? Теперь спроси этого воинственного вождя, может ли он найти в себе мужество столкнуться лицом к лицу с сильнейшем из людей, к тому же еще и колдуном, про которого легенда говорит, что только топор может заставить его вкусить пыль дороги.
Я повиновался. Умслопогас мрачно усмехнулся и ответил:
– Скажи Белой колдунье, что нет человека, живущего на земле, с кем я побоялся бы встретиться во время битвы, даже если это и приведет меня к вратам смерти… – И он коснулся большого отверстия на лбу. – Скажи ей также, что у меня нет страха перед поражением, ибо я еще далек от него. Хотя Открыватель дорог и сказал мне, что я умру на войне среди чужих людей.
– Он хорошо говорит, – ответила она с восхищением в голосе. – Скажи ему, Аллан, что, если он победит Резу, он получит великую награду. Я сделаю его вождем амахаггеров.
– Скажи Белой колдунье, Макумазан, – ответил Умслопогас, когда я перевел, – что я не ищу никакой награды, кроме славы, а вместе с ней и той, которая потеряна для меня, но кем мое сердце все еще живет. Если, конечно, эта колдунья в силах разрушить стену тьмы, возникшую между мной и ею.
– Странно, – отозвалась после некоторого молчания Айша, – что это мрачное существо, этот разрушитель может быть связан узами любви и боготворит ту, во имя которой не жалеет отдать жизнь. Ну хватит разговоров, за мной, раб. – (Эти слова были обращены к Билали.) – Охранники приведут вас к лагерю рабов Лулалы.
Мы прошли через молчащие руины. Айша шла, вернее, скользила в темноте шага на два впереди Умслопогаса и меня, в то время как в нашем арьергарде следовал Ханс, который старался не отставать от нас и находиться в сфере защиты не столько Великой колдуньи, в чьи чары он верил так же мало, как и я, сколько топора и ружья.
Так мы продвинулись в сопровождении охраны от четверти до половины мили, пока наконец не поднялись на обломки могучей стены, которая когда-то охватывала город. В лунном свете мы увидели внизу огромную полость, где когда-то, в незапамятные времена, находился огромный ров, наполненный водой.
Теперь, однако, было сухо, и вся его поверхность была усеяна многочисленными круглыми кострами, вокруг которых двигались воины и женщины, занимавшиеся приготовлением пищи. Неподалеку, на противоположном краю рва, вокруг большого камня стояли люди в белых одеждах. На самом же камне была растянута шкура то ли овцы, то ли козы, а вокруг собралась толпа зрителей.
– Жрецы Лулалы приносят жертву Луне, ночь за ночью, за исключением случаев, когда она умирает, – объяснила Айша, поворачиваясь ко мне, как будто в ответ на мой немой вопрос.
Что поразило меня во всей этой сцене, так это быстрая сменяемость персонажей. Все люди вокруг костров и вне их двигались как-то быстро и с такой живостью, какую можно было бы наблюдать утром у обычных людей. Казалось, будто они перепутали день с ночью – эту характерную особенность амахаггеров в свое время заметил Ханс. Остается только добавить, что их было намного больше, чем противников.
Спускаясь зигзагами по искореженной стене, мы наткнулись на форпосты их армии под нами. Поначалу те наставили на нас оружие, но, когда увидели, с кем имеют дело, упали ниц, отбросив свои копья, похожие на масайские[101], а потом вообще воткнули их в землю.
Мы прошли между костров, и я отметил, как торжественны и одновременно мрачны, хотя и красивы, были лица людей возле огня.
Действительно, они были похожи на обитателей другого мира, дружественного роду человеческому. Казалось, они никогда не смогут отделаться от древнего проклятия их народа, их лица оставались непроницаемыми, за исключением некоторых случаев, когда они бросали на нас любопытствующие взгляды. Только когда Айша проходила мимо, они падали ниц, как, впрочем, и все остальные.
Мы продолжали идти дальше, пересекли ров, стали подниматься по склону и тут вдруг наткнулись на отряд воинов, собравшихся в каре, по-видимому, с тем, чтобы встретить нас. Они стояли в рядах по пять-шесть человек, и наконечники их копий мерцали в лунном свете как длинные полоски стали. Когда мы вошли в открытую сторону каре, эти копья поднялись разом. Так повторялось трижды и каждый раз сопровождалось громким арабским криком «Хейя!» – «Она!», что, я полагаю, было приветствием Айше.
Она прошла к центру каре, не обращая никакого внимания на церемонии. Там группа мужчин опять упала ниц перед нами в обычном порядке. Жестом приказав им подняться, она обратилась к ним с речью:
– Вот уже два часа длится наш поход против Резу и солнцепоклонников, ибо, если мы не сделаем этого, как подсказывает мне мой опыт, они пойдут против нас. Та, чье слово закон, бессмертна, это известно вам уже несколько поколений, и это незыблемо, но вы, мои верные подданные, вполне смертны, и Резу, который также испил из Чаши жизни, приготовил другую королеву, которая будет править его народом и теми из вас, кто останется в живых. Хотя, – добавила она с презрительным смехом, – любая белая женщина может занять мое место.
Она замолчала, а один из вождей сказал:
– Мы слышим, о Хейя, и мы понимаем. Что ты посоветуешь нам делать, о Лулала, сошедшая на землю? Армия у Резу большая, а он с самого начала ненавидел и тебя, и нас. И сила его волшебства равна силе твоего. Как же мы, которых всего несколько тысяч человек, можем выстоять против Резу, сына Солнца? Разве не было бы лучше принять условия Резу, ведь они достаточно легки, и признать его в качестве нашего царя?
Услышав такие слова, Айша не выдала своего волнения, не проявила ни страха, ни ярости. Вместо желания драться и победить они захотели подчиниться и сдаться Резу! Тогда ее власти неминуемо придет конец! Айша ответила тихим голосом:
– Мне кажется, что я слишком мягко обращалась с вами и вашими отцами, дети Лулалы, тенью которой я сегодня являюсь здесь, на земле. Вы видите только ножны и забываете о мече внутри их, забываете, что он может сверкать и разить. Я могла бы проявить гнев и бросить вас прямо здесь, на этом месте, чтобы через некоторое время вы обратились в скотов. Я могу отдать вас в руки Резу, который бросит вас на жертвенные камни одного за другим и отдаст ваши тела богу огня, который пожрет их. Но я помню о ваших женах и детях, о ваших предках, что сейчас мертвы, как тени, и я хочу спасти вас от себя самих и ваши головы от испепеляющего гнева солнца. Решайте сейчас, будете драться против Резу или побежите. Если выберете второе, то завтра на рассвете мы с ними, – и она указала на нас, – уйдем навсегда, а ваши тела будут растянуты на жертвенных камнях, а женщины и дети попадут в вековое рабство к Резу.
– А где Хейя, которой служили наши отцы? Она не вернется и не спасет нас от этого ада?
– Вы будете звать ее и плакать, но она не ответит, потому что отправится в свое жилище на Луну и никогда не вернется. А теперь быстро совещайтесь и решайте, потому что я устала от вас и от дороги.
Командиры разошлись и стали шептаться вполголоса. Айша тихо стояла с равнодушным видом.
Я попытался взвесить наши шансы. Было очевидно, что эти люди были на грани мятежа против своей необычной правительницы, чья власть была чисто духовного свойства и исходила лишь от