, он с трудом спускался со ступенек веранды, опираясь, как на трость, на плечо хрупкой девушки. На его руках и ногах по-прежнему еще висели обрывки веревок, а Белая Мышь держала наготове кинжал. В тени веранды я различил две мужские фигуры, а третий стражник, видимо, спал.
Оказавшись во дворе, Кенека грузно рухнул на четвереньки, но быстро поднялся и бросился к нам. Те двое на веранде встрепенулись, в тот же миг я заметил и третьего. Белая Мышь сбросила темный плащ и осталась вся в белом; в лунном сиянии она сильно смахивала на привидение. Возможно, именно такого эффекта женщина и добивалась. Что ж, это ей удалось. Двое стражей в ужасе взвыли, выкрикивая что-то о злых духах-афритах. Третий оказался смелее или же просто разгадал уловку. Стражник бросился на Белую Мышь; блеснул нож, и он упал, крича от страха и боли. Двое его товарищей исчезли: трусливо скрылись в доме, откуда доносились их крики. Кенека уже поравнялся с нами, а за спиной у него мелькал женский силуэт.
– Скорее в шахту, в шахту! – воскликнула Белая Мышь. – Спаси его, господин!
Мы бросились обратно, и Кенека с горем пополам спустился вниз.
Тут поднялся страшный гвалт. Стражники, несшие вахту снаружи, всей толпой ввалились через ворота во двор; понять, сколько их там, не представлялось возможным.
Ханс забрал мое ружье и подтолкнул меня к отверстию шахты. Мой храбрый слуга в этот раз не пожелал идти первым. Я кубарем скатился вниз, призывая Ханса тоже спуститься. Он выказал такую прыть, что чуть ли не рухнул мне на голову.
– А где Белая Мышь? – вскричал я.
– Не знаю, баас. Видать, толкует с теми ребятами.
– Прочь с дороги! – возопил я. – Мы ее не бросим! Они убьют ее!
Я влез мимо него по лестнице и выглянул наружу.
Белая Мышь неистово бранила набежавших арабов, размахивая во все стороны кинжалом, а те съежились в страхе, содрогаясь от ее проклятий. Продолжая неистовствовать, женщина медленно пятилась к отверстию шахты, а затем бросилась навстречу стражам ворот. Думаю, она хотела задержать их, чтобы мы успели спуститься по лестнице. В этот миг толпа как будто очнулась.
– Это же Белая Мышь, а вовсе никакое не привидение! – закричал один.
Другой воззвал к Аллаху.
– Убьем иноземную колдунью, это она наслала на нас болезнь и похитила нашего звездочета! – закричал третий.
Стражники наступали, ощетинившись копьями; другого оружия, судя по всему, при них не было.
– Дай мне ружье, – велел я Хансу, позабыв в суматохе, что у меня в кармане есть пистолет. Я намеревался стрелять в них с верхней ступеньки лестницы до тех пор, пока Белая Мышь не присоединится к нам.
– Сейчас, баас, – отозвался Ханс и принялся взбираться ко мне с ружьем.
Он продвигался медленно, тяжелая ноша затрудняла движения. Я наклонился, пытаясь дотянуться до оружия, но краем глаза по-прежнему видел, что происходит во дворе.
Как раз когда я коснулся ствола винчестера, Белая Мышь метнула кинжал в одного из преследователей и побежала к спасительному проходу вместе с толпой, следующей за ней по пятам. Кто-то поймал беглянку, но она выскользнула из цепкой хватки и увернулась от другого стража, едва не схватившего ее за одежды, и добралась до камня, который возвышался над мощеным покрытием двора на каких-то три фута.
У меня мелькнула догадка. Вовсе не пути к отступлению искала эта отважная женщина – она хотела опустить каменную плиту и избавить нас от погони. Я похолодел от ужаса, ведь теперь Белая Мышь останется врагам на растерзание.
Слишком поздно: не успел я это сообразить, как она уже навалилась всем своим телом на камень, должно быть отбросив опору ногой. Плита качнулась вниз, и я машинально пригнулся, как раз вовремя, не то бы мне размозжило голову, а так досталось только верхушке моей шляпы. Послышался лязг, и мы оказались в темноте.
– Ханс! – закричал я. – Принеси лампу и помоги мне поднять этот камень!
Готтентот повиновался, хотя ему пришлось вернуться на лестничную площадку, а это заняло какое-то время. Затем, стоя бок о бок на лестнице, мы уперлись в камень, однако ни на волосок его не сдвинули. Там имелось нечто наподобие засова, но сколько мы ни бились над ним, успеха так и не достигли. Похоже, мы просто не знали секрета механизма, если, конечно, таковой имелся. Тут я вспомнил о Кенеке, который все это время оставался внизу, и послал к нему Ханса – разузнать, как быть. Тот вскоре вернулся и сообщил, что если камень закрыл проход, то поднять его теперь можно только снаружи, да и то Кенека в этом не уверен.
Вне себя от ярости, я вмиг спустился с лестницы и нашел Кенеку, с ошеломленным видом сидевшего на площадке.
Я принялся бранить Кенеку, заставляя немедленно поднять камень, говоря, что он наверняка знает секрет и должен помочь нам ради женщины, которая спасла его. Кенека слушал меня с каким-то унылым спокойствием.
– Господин, ты просишь о невозможном, – наконец ответил он. – Уверяю тебя, я бы помог Белой Мыши, если бы она нуждалась во мне и если бы это было в моих силах. Однако устройство тут очень хрупкое, и оно, скорее всего, сломалось, когда камень закрыл проход. Даже если нам и удастся поднять его, женщины уже наверняка нет в живых (коли смерть властна над нею), и, без сомнения, эти сатанинские отродья поджидают сейчас снаружи, надеясь расправиться также и с нами.
Мне это показалось неубедительным, и, грозя застрелить Кенеку в случае неповиновения, я потащил его наверх. Он с неохотой подчинился. Сказать по правде, в тот момент я с легкостью мог бы выполнить свою угрозу, ибо был невероятно зол и напуган происходящим и винил во всем лишь его одного, пусть и не совсем справедливо.
На месте Кенека кое-что объяснил мне относительно устройства замка (признаться, эти технические подробности я уже позабыл), мы толкнули камень со всей силы, так что деревянная лестница под нами заскрипела, но, увы, все было тщетно. Очевидно, каменную плиту сверху заклинило или же сломался поддерживающий ее штырь. Я этого точно не знаю, да и какая теперь разница.
«Все кончено, – подумал я, – мы более не в силах что-либо предпринять. Несчастная женщина, что с нею теперь станется?»
Я чуть не плача вернулся на лестничную площадку и присел отдохнуть. Ханс, судя по всему, тоже огорчился, ибо, против обыкновения, не отпускал своих дерзких колкостей.
– Баас, – заговорил готтентот, – худо бы нам пришлось, если бы мы смогли выбраться из этой дыры: нас бы тут же застрелили. Мне кажется, баас, Белая Мышь с самого начала задумала принести себя в жертву. Ей было важно спасти вон его, – последовал кивок в сторону Кенеки, который сидел напротив, задумчивый и безучастный, – или же выполнить свою миссию, и она справилась с этим. Не исключено, баас, что эта женщина и вправду бессмертна, как, похоже, думает наш приятель.
Я рассудил, что Ханс, пожалуй, прав: Белая Мышь и впрямь всегда говорила лишь о спасении нас троих, а о своем собственном ни разу даже не заикнулась; но эта женщина так уклончиво и туманно выражалась, что я тогда не обратил на это внимания. Не все ли равно, позволила она себя убить или просто знала, что умрет: результат-то оказался один и тот же. Хотя, вполне возможно, тут было и что-то еще, не доступное моему пониманию.
– Баас, – продолжал Ханс, – здесь вполне подходящее место для могилы, но я не желаю, чтобы меня в ней похоронили. К тому же масло в этих арабских лампах не будет гореть вечно. Это тебе не кувшин с неубывающим маслом, который пророк Илия даровал бедной вдове. Помните, ваш преподобный отец рассказывал нам эту историю? Не лучше ли нам продолжить путь, баас?
– Ты прав. А как быть с Кенекой? Видать, плохи его дела.
– О, баас, пойдет он с нами или нет, мне все равно. Я повешу корзину с лампой на спину, по примеру Белой Мыши, и двинусь первым, а вы следуйте за мной. Кенека же пусть отправляется обратно, когда ему вздумается, или останется здесь и покается в своих грехах.
Все это время Ханс говорил на голландском языке.
– Хотя нет, я передумал, – добавил готтентот, немного поразмыслив. – Пусть Кенека идет первым. Он такой тяжелый, еще, не дай бог, рухнет нам на голову. Уж лучше мы сами в случае чего упадем на него.
Озадаченный поведением Кенеки, я решил с ним поговорить, а Ханс тем временем возился с корзиной, поправляя лампу таким образом, чтобы та светила прямо на бывшего узника. Сейчас лицо спасенного от казни казалось совсем другим. Когда я расспрашивал его о штыре в камне, он выглядел ошеломленным и до крайности изможденным, теперь же явно ожил, и вид у него был одухотворенный, как у человека, погруженного в молитву. Большие круглые глаза устремились вверх, словно наблюдали видения, а губы шевелились, беззвучно произнося слова, и временами замирали, как будто выслушивая ответ.
– Да будет мне позволено осведомиться, чем это ты занят, друг Кенека? – изумленно уставившись на него, преувеличенно вежливо спросил я по-арабски.
Он вздрогнул, и на лицо его будто бы легла тень.
– Господин, я воздавал Небесам хвалу за свое спасение.
– Это ты поторопился, мы еще в опасности, – ответил я и добавил с горечью: – А ты поблагодарил своих богов за великий подвиг той, что сама не спаслась, самоотверженной женщины по имени Белая Мышь?
– Откуда ты знаешь, что она не спаслась?
– Ты сам говорил, что этой женщине суждено умереть, если она смертна, а в этом сомневаться не приходится.
– Да, говорил, но теперь я вспоминаю ее слова. Хотя, разумеется, за нее мог говорить дух.
– Послушай! – воскликнул я раздраженно. – Скажи честно, кем приходилась тебе Белая Мышь: женой или, может, дочерью?
– Ни той ни другой, господин, – ответил Кенека; при этом его била мелкая дрожь.
– Тогда немедленно объясни, кто она такая? Или что такое? Говори правду, а не то я прикончу тебя.
– Господин, она посланница с моей родной земли. Однажды Белая Мышь явилась ко мне и велела возвращаться обратно. Вот почему арабы так возненавидели меня: им казалось, что через нее я получаю свою волшебную силу и насылаю на них зло.