– Но ведь никакого Хоу-Хоу на самом деле не было! – упрямо возразил Гуд.
– Знаете, Гуд, – ответил Аллан, – вы, конечно, человек умный и, как Ханс говорил про меня, очень хитрый. С какою беспримерной проницательностью вы докопались до истины! Разумеется, никакого Хоу-Хоу в действительности не существовало. Но если вы доживете до моих лет, Гуд, – язвительность в тоне Аллана показывала, что он сердится, – да, если доживете до моих лет, то усвоите, что на этом свете полным-полно обманщиков, а Древо видений растет – точнее, росло – не только на священном острове. Как вы сами сказали, настоящего Хоу-Хоу не было, зато имелось его великолепное подобие, сотворенное с великим тщанием и искусством, достойными лучших мастеров пантомимы. И подобие сие выглядело столь совершенным, что и с пяти десятков ярдов невозможно было отличить эту фигуру от того изваяния, которое пряталось в пещере.
Итак, по склону вышагивал на негнущихся ногах косматый и грозно скалившийся Хоу-Хоу ростом в добрую дюжину футов. Или, раз уж мы решили придерживаться истины, шагал на ходулях Дака, искусно закутанный в звериные шкуры и напяливший на голову что-то вроде корзины с клыками, а также изготовленную из холста маску, разрисованную таким образом, чтобы она походила на личину его обожаемого божества.
Благочестивые гребцы на нашей лодке мгновенно склонились в поклоне, выказывая должное почтение живому богу. Даже Иссикор поклонился, и я заметил, что при этом движении Драмана и влюбленная в молодого красавца Сабила вознаградили его взглядами, в которых негодование смешивалось с толикой презрения. Во всяком случае, оба этих чувства ясно читались во взгляде старшей сестры, которая долго прожила на острове и знала местные тайны, а вот Сабилой, возможно, двигали иные соображения. Быть может, она верила, что Хоу-Хоу и вправду существует, но полагала, что Иссикору надлежит поменьше предаваться религиозному пылу и не слишком почитать того самого бога, жертвой коего она чуть-чуть не стала. Наверняка все вы тоже замечали, друзья мои, что рано или поздно наступает миг, когда любая женщина, сколь бы благочестивой она ни была, становится особой сугубо практичной.
Между тем Хоу-Хоу продолжал идти вперед, перемещаясь ходульной (в прямом смысле этого слова) поступью, а облаченные в белое женщины, что следовали за ним, распевали, должно быть, свадебную песню; далее же ковыляли, переваливаясь с лапы на лапу, «пажи» из числа лесных демонов. В подзорную трубу я рассмотрел, что на самом деле эти женщины нисколько не радуются предстоящему развлечению – в отличие от Даки, скрывавшегося под шкурами и маской. Они испуганно глядели на поднявшуюся воду; одна было повернулась, норовя сбежать, но ее схватили и вернули обратно. Полагаю, бегство с подобной церемонии считалось серьезным преступлением. Словом, они все вместе достигли столба, к которому мы привязали мертвую женщину, и далее, по обычаю, «подружки» принялись освобождать невесту, а волосатые встали сзади.
В следующий миг одна из «подружек» внезапно застыла как вкопанная. А затем испустила столь пронзительный вопль, что он раскатился над озером подобно паровозному гудку. Другие женщины тоже начали истошно вопить. Хоу-Хоу приблизился и вгляделся в свою невесту – вгляделся хорошенько, ибо кто-то сорвал платок, которым я укрыл лицо погибшей. Много времени, чтобы узреть подмену, Даке не потребовалось, и он устремился обратно к пещере, широко вышагивая на своих ходулях.
Это было уже слишком. Подле меня лежала верная двустволка, заряженная разрывными пулями. Я достал ружье из чехла, поднял и прицелился в голову Хоу-Хоу, выше того места, где, по моим прикидкам, должна была находиться человеческая голова; я не собирался убивать его, хотел только напугать. К тому времени уже совсем рассвело, видно было хорошо, и разрывная пуля угодила точно в цель, напрочь снеся маску и верхнюю часть корзины с клыками. Никогда прежде не бывало в истории столь внезапного разоблачения духовного лица во всем великолепии его одеяний!
Все словно замерло, как замер и сам Дака, слетевший со своих ходуль и совершивший достойный запечатления художником прыжок, результатом которого стал расплющенный о лаву нос. Какое-то время Дака лежал в неподвижности, потом отбросил ходули и побежал, следом за вопящими женщинами и волосатыми обезьянами, обратно в пещеру.
– Вот, – произнес я назидательно, обращаясь к старому Валлу и прочим в лодке, напуганным грохотом моего ружья, – теперь вы и сами видели, из чего слеплен ваш бог!
Валлу не нашелся с ответом; по-видимому, он пребывал в полнейшем изумлении – сами знаете, сколь больно разочаровываться в вере. Однако тут один из сопровождающих, игравший, похоже, роль придворного блюстителя времени, сказал, что солнце взошло, Священная свадьба состоялась, хоть и прошла необычно, и теперь закон позволяет вернуться домой.
– Ну уж нет! – возразил я твердо. – Я долго вас ждал, а теперь вы подождете меня. Я хочу видеть, что будет дальше.
Блюститель времени, явный приверженец порядка, напрочь лишенный любопытства, окунул свое весло в воду, как бы подавая сигнал другим гребцам, но Ханс стукнул его по пальцам рукоятью револьвера, а затем приставил ствол к его голове.
Этот довод убедил блюстителя, что благоразумнее будет подчиниться. Он отпустил весло и вежливо извинился перед Хансом, а остальные гребцы последовали его примеру.
Лодка осталась там, где была, и мы продолжили наблюдение.
А посмотреть было на что, ибо вода начала наконец заливать Скалу приношений. Она достигла негаснущих костров, и те мгновенно утратили право называться таковыми, окутавшись клубами дыма и пара. Три минуты спустя поток хлынул со склона в пещеру. Прежде чем я успел досчитать до сотни, из пещеры принялись выбегать люди, причем мчались они сломя голову, огромной толпой: так вылетают осы, если расшевелить их гнездо палкой. Среди бегущих я узнал Даку, у которого была неплохая возможность спастись.
Верховный жрец и тот, кто мчался следом за ним по колено в воде, оторвались от остальных и устремились вверх по склону. Зато прочим повезло гораздо меньше, потому что поток уже имел в глубину несколько футов и им оказалось не под силу ему противостоять. На мгновение их головы мелькнули среди пены и обломков, а потом этих людей унесло обратно в пещеру, где они в последний раз удостоились милости узреть своего Хоу-Хоу. Далее, словно по команде, все дома поселения, включая и тот, где мы накануне ночевали, разом обрушились – просто сложились и исчезли, словно их никогда и не было.
Казалось, все кончено. Я прикидывал, не всадить ли мне пулю в голову Даки, который стоял на краю обрыва и, заламывая руки, наблюдал за гибелью храма, бога, поселения, женщин и слуг. В конце концов я решил, что стрелять не буду, ибо что-то подсказывало мне: этого мерзавца следует предоставить его собственной судьбе. Я хотел было отдать приказ грести к берегу, когда Ханс окликнул меня и указал на вершину горы.
Я посмотрел и увидел, что из жерла вулкана поднимается огромный клуб дыма, наподобие того, что выплывает из трубы паровоза, котел которого раскалился, только многократно увеличенный. Паровой двигатель в таких обстоятельствах начинает свистеть, и гора тоже издавала звук, громовой рокот, жуткий для человеческого уха.
– Что там еще стряслось, Ханс? – крикнул я.
– Не знаю, баас. Наверное, вода с огнем говорят между собой внутри горы, баас, твердят, как они ненавидят друг друга, будто сварливые муж с женою в маленькой хижине, откуда им не выбраться. Жена шипит и плюется, баас, а муж топает и кричит… – Ханс сделал паузу, уставился на вершину горы, а потом закончил свое весьма образное объяснение: – Ну да, топает и кричит. Вы только поглядите туда, баас!
В этот миг с оглушительным грохотом, который походил на несказанно усиленный раскат грома, вулкан будто бы раскололся надвое, и вершина его унеслась куда-то в поднебесье.
– Баас, меня зовут Владыкой огня, верно? Так вот, этим огнем я не повелеваю, и сдается мне, что чем дальше мы от него окажемся, тем лучше для нас будет. Allemachte! Смотрите!
Ханс указал на широкий поток пламенеющей лавы, что вырвался из клубов дыма и пара и помчался к озеру. Лава вонзилась в воду всего в паре сотен ярдов от нас, подняв в воздух фонтан пара и пены, как торпеда при взрыве.
– Гребите скорее, если вам дорога жизнь! – крикнул я валлу, и те торопливо схватились за весла.
Когда лодка развернулась – на это ушла, казалось, целая вечность, – моим глазам предстало поистине поразительное и пугающее зрелище. Дака уже не стоял на краю обрыва; нет, он стремглав несся к озеру, а за ним тек поток раскаленной лавы. Верховный жрец приплясывал на бегу, словно его конечности обжигал горячий пар. Вот он с головою нырнул в воду, и в тот же миг над озером вздыбилась громадная волна, порожденная, должно быть, каким-то подводным взрывом. Волна двинулась на нас, и Дака был на ее гребне.
– Этот жрец напрашивается на то, чтобы его проучили, баас! – сказал Ханс. – Он вдосталь порезвился на своем острове, а теперь желает пожить на берегу.
– Неужели? – отозвался я. – В лодке места для него не найдется.
И достал револьвер.
Волна двинулась на нас, и Дака был на ее гребне.
Волна приволокла Даку почти вплотную к нам. Жрец сумел выпрямиться, верно подкинутый давлением воды, и чудилось, будто он стоит на гребне волны. Вот он, увидев нас, принялся выкрикивать проклятия и потрясать кулаками, грозя, похоже, Сабиле и Иссикору. Жуткая была картина, друзья мои.
Однако Ханс нисколько не устрашился. В ответ он показал Даке сперва на меня, потом на Сабилу и, наконец, на себя, после чего, поддавшись свойственной туземцам неистребимой вульгарности, приставил палец к носу и, что называется, состроил верховному жрецу козью морду.
Волна обрушилась, и Дака исчез – «пошел искать Хоу-Хоу», как выразился Ханс. Таков был конец этого незаурядного злодея.
– Знаете, баас, – произнес готтентот, – я рад, что жрец Дака успел узнать, кто именно отослал его к его богу, с которым он точно свел близкое знакомство, иначе не был бы таким злым. Скажите, баас, ну разве мы не молодцы? Ведь все наши придумки оказались удачными! А я уж было решил, баас, что нам конец. Это когда я влез на лодку, а вон те болваны отказались плыть за вами и за женщинами, потому что это якобы против закона. Баас, когда я надевал одежду – она ничуть не промокла, я ведь хитрый, баас, а потому попросил их помочь вам, еще когда был совсем голый, – так вот, я все думал, что, может, мне стоит пристрелить одного из них и тогда остальные образумятся. Но я сказал себе, баас, что надо подождать и посмотреть, как будет дальше; если я пристрелю одного, другие могут стать только упрямее: возьмут да сдуру и убьют меня, а потом уплывут прочь. Я ждал, и баас должен согласиться, что это было правильно, ибо все получилось как надо. Это достопочтенный отец бааса постарался, глядя на нас с небес.