правда дышать тяжелее, но есть еще и рот. Быстрее, быстрее, а то… Уже появились царапины и порезы, но, слава богу, эти твари не намного шустрее обычных людей. Да и еще стало светло — последний день июля, упырь от солнца может упреть, и видимо колдун не ожидал от витязя-воеводы прыти гепардовой. Они тут уже десять лет и всего пара дней сверх этого — немного, но зато продуктивно! Абдула-Обамма продолжал завывания, тряску скрюченными пальцами, его зловонное, косматое войско стремительно редело, любая человеческая армия при таких больших потерях давно обратилась бы в бегство. Наконец чародей замер и членораздельно проорал.
— Все надоело! Вентилятор заело! — В голосе мага чувствовалось отчаяние. — Бросай мечи щенок, иль я тебя испепелю.
Григорий, четко чеканя слог, ответил:
— Чурбан тебе в висок, я гада разрублю!
Подхватив отрубленную, когтистую в ядовито-зеленой слизи лапу вурдалака Григорий Кулаков запустил ею в колдуна. На сей раз, защита не сработала, видимо вурдалак был свой и точный бросок разбил чародею лицо. Брызнуло неестественно черной для человека кровью, которая словно фтористая жидкость задымилась в воздухе.
— Получи фашист гранату, спой на память серенаду! — Остроумнейшим образом высказался неунывающий Григорий.
Абдула-Обамма и впрямь запел, и его завывающий, лающий голос был подобен смертоносному с сухим пеплом ветру Сероко;
Как зародилось во вселенной зло?
Создатель верно тут и сам не помнит…
Возможно, что и вечное оно,
Не гаснет словно пламя преисподней!
Не первым знайте, согрешил Адам,
Не первой совратилась плоть Ева…
Алкашь что тянет из горда «Агдам»,
Пацан, что курит «план» на перемене…
Все кто познал, что есть такое зло —
Привык без страха нарушать законы…
И для кого обуза лишь добро,
Кто хочет для себя лишь бить поклоны!
Еще с пеленок хочется урвать,
Еще младенцем тянет так нагадить…
За что клянет ребенка злая мать,
Куда уходят в брани жесткой рати?
Один лишь вишню в саде летнем спер,
Другой купцов с безменом убивает…
Кому сечет башку кривой топор,
Кого палач на колесо бросает.
Ворует плюнув в совесть казнокрад,
А кто у попрошайки снес медяшки…
Иной одной полушке даже рад,
Другим утеха женские кудряшки.
Да многолико, многогранно зло,
В любом оттенке чудны его лики.
А тяга все равно в душе добро,
Хоть мир вокруг, увы, ужасно дикий!
Вдова рыдает, сирота пищит —
Наш мир на сковородку ада тянет…
Неужто, сердце Бога монолит,
А людям нету места в Божьем рае?
Ответ найдешь ты лишь в себе самом,
Когда сумеешь в мыслях срезать злобу…
Когда на подлость ты воздашь добром,
И перестанешь набивать утробу!
Пока чародей пел, Григорий Кулаков отчаянно пытался развить успех, швыряя в колдуна массивные отрубленные конечности. Юный воитель проорал:
— Сила витязя в смекалке делающей бессильной самых могучих врагов!
Натиск царевича-терминатора сродни горному потоку в весенних Альпах.
Однако на сей раз, ничего не срабатывало, видимо колдун умудрился изменить параметры магической защиты. Когда заунывная песнь кончилась, воздух изрядно погустел, меч, словно наткнулся на бронированное покрытие, вернее бронестекло сдавило со всех сторон. Да ты себя ощущаешь — словно мушка в янтаре, не рукой, ни ногой. А что остальные монстры — упыри и вурдалаки, а их словно тоже залило гипсом. Вот только что носились родимые, визжали, кусались, и нет их, словно сгинули. Правда, несколько упырей превратилось в каменные статуи. Причем воплотившись в мраморе и граните они уже не казались такими омерзительными.
А вот главный чародей Африки и Аравии мог вполне закономерно ликовать, похлопывая в ладоши:
— Хорошо сработало, в коконе замотано. Злобный царь окаменел, нас избавил от проблем. Теперь можно и Шереметом связаться, старый хрыч перестанет лягаться.
«Почему окаменел, я все вижу и слышу»: подумал Григорий Кулаков. Правда, не шевельнуться, словно полный паралич и лишь глаза сохраняют способность двигаться.
Абдула-Обамма хлопнул в ладони, и они оказались в подземной пещере, густо уставленной дорогими в орнаменте из бриллиантов свечами и магическими светящимися рожками. Могучий колдун важно уселся в золоченое выполненное в форме императорского трона кресло. Словно сквозь стену в помещение прошел еще один человек. Он был высок ростом, широкоплеч в богатом, но изрядно изношенном убранстве. Чем-то он напоминал гордого волка посаженого на цепь. С явной неохотой поклонился опасному чернокнижнику. Тот небрежно словно собачке кивнул, мол знай свое место. Григорий сразу узнал князя Шереметьева, рода знатного, но впавшего в немилость. Служба Малюты свирепствовала, и знатный вельможа едва не сгинул в пыточном подвале.
Кто помог ему бежать? Это стало предметом многочисленных разбирательств и новых допросов с истязаниями. Но князь сгинул из хорошо охраняемой темницы словно призрак прошел через булыжники скрепленные замешанным по древним, русским рецептам бетоном.
Вот теперь понятно кто его вывел, ну что же не пойдет измена на пользу неприятелю, как бы тот не рассчитывал.
Князь тихо произнес:
— Я разговаривал с немногими уцелевшими от репрессий боярами из числа знатных родов. — Родовитый изменник тревожно оглянулся и продолжил. — Они готовы на все чтобы избавится, от царя-деспота и особенно палача Малюты Скуратова.
Абдула-Обамма щелкнул пальцами, из темноты возник большущий котел, большой серебряный черпак стала сам собой размешивать в нем варево. Адский же чародей воспроизвел в воздухе трехцветную лягушку, прямо налету изрезал её длинными ногтями и снова забросил куски рубленого мяса в громадный жбан.
Казалось само по себе разгорелось под дном жаркое пламя. И стало вариться, наполняя едким запахом помещение зелье. Благородный Шереметьев невольно поморщился. Затем заметил:
— Главная сила русской империи: бессмертная пятерка и особенно такие жуткие по своей мощи бойцы как царевич Григорий и принцесса Лея!
Пока их не уберешь любой заговор обречен на провал!
Обамма с ехидной усмешкой заметил:
— На этот счет я сам позабочусь. В данном случае у меня есть чем ответить этим русским демонам. — И в котел полетел изрезанный на мелкие кусочки паук, от чего пар стал еще гуще, а голос бандита глуше. — Думаешь, что у мне не припасены для них сюрпризы?
Князь нашел нужным сообщить:
— Хотя Православная церковь и не одобряет колдовство, но царь Иван Васильевич фактически легализовал волшебство Родоверия. А это значит, что противник имеет у себя и магическое оружие.
Абдула-Обамма немного снизил свой энтузиазм, и с уже меньшим душевным порывом пробурчал:
— Это я к сожалению знаю. Есть там одна из очаровательных ведьм, достигших больших высот мастерства. — Ногти-кинжалы великого чернокнижника легко располосовали таракана с кроваво-алым хитиновым покровом, швырнув его туда же в котелок. В голосе чародея снова возникли нотки презрения. — Но она всего лишь травница и целительница, а боевой магии и темной стороне гиперсилы — нуль палочки и черточки.
Тут чародей издевательски пропел:
— Доля предателя кол острый в спину, скоро зароют князюшку в землю!
Князь гордо выпрямился.
— Я не слуга Джихангиру, а равный союзник и твой грубый тон не приемлю.
В ярости Шереметьев сделал несколько шагов и приблизился к бессмертному пленнику.
Григорий Кулаков с сочувствием глянул предателю князю в лицо. Большой нос с горбинкой придавал ему хищное выражение, из-под густых бровей горели темные, глубоко сидящие глаза, в густых волосах видна проседь.
«Вроде есть в нем и ум и воля, и как же он, знатный князь опустился до роли бандитской татарской шестерки». Сказать бы в лицо, да язык онемел.
— Не досуг мне твой статус обсуждать, я привык и знатных побеждать! Ты хорошо потрудился князь, на деньгу — получи!
Абдула-Обамма расстегнул кошель и, не глядя, сыпанул Шереметьеву полную горсть золота. И опять выразился рифмой:
— Ну, теперь ты доволен? Молчи! И будь скромен!
Тут князь совсем не по царственную залепетал:
— Маловато чародей, может, добавишь…
Полный саркастического яда голос ответил изменнику:
— Злодей! Гробовщик добавит.
Проси деньги у Бурунная. Доля предателя злая!
Князь хотел, было швырнуть блестящего лимонного цвета динары на пол, но соблазнительная тяжесть золота сковала руки крепче стальных оков. Золото мягкое, но придает твердость оковам почище булатной стали!
— Это мало, мы еще на земле формально принадлежащей России, путь до орды далек. — И Шереметьев унижено проклянчил. — Дай великий хоть на дорогу.
Абдула-Обамма шпаря рифмой оскалился.
— Кулаком в висок! Ты просто жалкий вымогатель, добавит кнутом тебе истязатель! Я тебе ничего не дам, а что касается орды, я туда тебя сам заброшу вместе с твоим ворованным конем, пространство и время мы разорвем.
Седой чародей пробормотал залихватское заклинание, и князь Сергей Шереметьев в мгновение ока исчез унесенный едва заметным вихрем.
— Наконец я избавился от липучки, а что делать с тобой, разбросать может в кучки! Перенести тебя к Урылю или…
Абдула-Обамма тяжело зевнул, глаза сверкнули вялой злобой. Крупный колдун вдруг стал ниже ростом, сгорбившись.
— Я так устал, никогда еще я не сбрасывал столько магической энергии. Зря я переместил этого ордынского холуя. Все ухожу спать, сон черного лотоса вернет мне силы.
«Лучший отдых тебе с червями могилы!» — Подумал безмолвный Владимир Кулаков. Должно быть, уловив в глазах плененного витязя-клона гнев и надежду, Абдула-Обамма широко зевая, добавил: