— Чего ты от меня хочешь? Знаешь ведь, как мы с тобой запутались.
— Так пора уже выпутываться, ты не находишь? А на всех остальных мне плевать, пусть катятся к чертям собачьим. Спрашиваешь, чего я хочу? Хочу наконец чувствовать себя спокойно и уверенно. Ты платишь за квартиру — замечательно. А что будет, если завтра ты угодишь под автобус? Нарочно держишь меня на поводке, чтобы я сидела смирно и пикнуть не смела.
— Это неправда. Ты прекрасно знаешь, я был бы рад…
— …чтобы я убралась в какую-нибудь Австралию и там сгинула? Сейчас, разбежалась.
— Я совсем не то хотел…
— Даже думать боюсь о будущем, ты понимаешь? А мне нужна уверенность в завтрашнем дне. Надоело жить подачками.
— Какими подачками, о чем ты говоришь? Я выплачиваю тебе постоянное содержание…
— Угрохала на тебя всю свою жизнь! О Боже, мне тридцать один год, а я трепещу от страха перед бедностью и старостью. Вот до чего ты меня довел!
— Ты прекрасно знаешь, что твое финансовое положение совсем не…
— Ага, сидеть в дерьме по уши и не высовываться — замечательное положение! Я хочу дом. Да, хочу, чтобы ты купил мне дом.
— Но ты же знаешь, сколько сейчас стоит недвижимость.
— Продай что-нибудь. Продай ту свою буржуйскую недвижимость, пускай твоя матрона поживет для разнообразия в квартирке.
— Прошу тебя, Эм, перестань, пожалуйста! Нельзя же так, каждую неделю одно и то же, слово в слово…
— Таких слов я тебе раньше не говорила. Не забудь: во-первых, я ушла с работы, и во-вторых, я уже сыта по горло…
— Ну, прошу тебя. Когда ты начинаешь так говорить, мы оба тут же заводимся — будто машины, а не люди.
— Ну и что? Мы и раньше заводились, и заводили друг друга — а как нам, двум машинам, было хорошо!
— Ложись спать, а?
— Может, лучше в гроб? А что, я бы рада. А уж для тебя-то какое облегчение, представляю!..
— Что ты несешь, прекрати.
— Спать он меня укладывает! Дудки, мы теперь с тобой оба не уснем.
— Послушай, малыш, мне завтра на работу.
— Ой, не смеши меня! Сидеть трепаться с женщинами про их сексуальные проблемы — это ты называешь работой? Где бы мне найти такую работу!
— Ради бога, умолкни.
— Ага, уснуть хочешь, чтобы я опять осталась наедине со своими мыслями? Нет уж, не выйдет.
— У меня тоже мысли…
— Зачем вообще спать, когда и тут и там один кошмар и ад?
— Мы вместе с тобой в этом аду, будем же милосердны друг к другу.
— Я девять лет была к тебе милосердна. Вот за то и получила по зубам.
— Что могу, я делаю для тебя.
— Смотрите, какой он великодушный! Делает, что может! Ничего, скоро мы посмотрим, что ты «можешь» и что «должен». Чтобы заставить жлоба заплатить по счету, на него надо как следует надавить. Вот ты мне скоро и заплатишь. По-моему, самое время.
— Могу предъявить тебе свою банковскую книжку…
— А я вообще не про деньги. Я про все, что ты мне должен, про плоть и кровь. Боже, во что я с тобой превратилась! Даже не верится, что это я. Такая стала скромница, смиренница — что ж тут удивляться, что ты меня разлюбил. Ничего, немножко насилия — и я, может, еще вернусь к реальности.
— Ну хватит, хватит, малыш. Ты все это уже говорила.
— Вот-вот, давай, смотри на часы. Скоро начнешь ныть, что тебе пора. Никуда тебе не пора. Захочешь, можешь тут торчать хоть весь день. Просто ты не хочешь.
— Думаешь, мне лучше, чем тебе? Думаешь, мне нравится такая ситуация?..
— Поменяй ее на другую.
— Но ты же знаешь, мы ничего не можем сделать.
— Ах, мы не можем? Ну так я могу. Черт возьми, как ловко ты меня обработал, я стала как кукла тряпичная, аж самой противно. Моя жизнь всегда была борьба — а ты превратил меня в какую-то тряпку. Никогда тебе этого не прощу! Я не тряпка, я всегда умела постоять за себя, но из-за любви все терпела, со всем мирилась, ни разу даже не пикнула. О Боже, с чем мне пришлось мириться! Столько лет сидела тихо как мышка. Ты уже, видно, решил, что теперь можно из меня веревки вить? Черта с два.
— Ты не сидела тихо как мышка, ты вопила и орала. Ты и сейчас орешь, а твоя подружка слушает и радуется.
— Зато будет свидетельница, когда ты меня придушишь.
— Эм, не говори ерунды.
— Я знаю, ты хочешь меня убить. Я кошмар твоей жизни. Будешь меня душить, да? Ну давай, не стесняйся!
— Ты пьяна.
— Ты тоже. Посмотрел бы сейчас на свою рожу. Бандит бандитом, честное слово. Ну скажи теперь, а я на кого похожа?
— Эм, сколько можно! Возьми себя в руки.
— Ты раньше говорил, что твоя жизнь с миссис Флегмой такая серая, потому что в ней насилия мало.
— Я устал от насилия.
— Ты хочешь сказать, устал от меня. Значит, я тебе была нужна, только чтобы пинать меня ногами.
— Ну, Эм, ну, милая моя…
— Заюлил, заюлил, хорошеньким быть захотелось. Зря стараешься! Одна только Пинн мне помогает в трудную минуту.
— Да влюблена в тебя твоя Пинн, ты что, не видишь? У нее же одни гадости на уме. Я уже сказал тебе, я ее тут терпеть не намерен.
— Не нравятся мои подруги — не приходи.
— Не хватало еще, чтобы она тут постоянно крутилась, вынюхивала!
— А что, ты все равно приходишь все реже и реже, вот и хорошо, и не приходи совсем. Ты же сам этого хочешь.
— Знаешь же, что я никогда тебя не брошу, всегда буду верен тебе…
— Ну, опять завел свою любимую пластинку! Надоело. Одно и то же, одно и то же, лучше бы каждый раз выдавал мне вместо этого мелочь на расходы. Какая к черту верность? Тратишь на меня столько, что меньше уже просто нельзя, ты сам это прекрасно знаешь. Вся твоя верность в том, чтобы не дать мне найти порядочного человека, который бы любил меня и по-человечески обо мне заботился. О Господи, угораздило же угробить всю жизнь на такое…
— Эм, пожалуйста. Ну не надо, пожалей меня хоть раз.
— Думаешь, я огорчусь, если ты начнешь тут реже появляться? Да я иногда просто счастлива, что тебя нет, — ну пусть не счастлива, про счастье я уже не говорю, но хоть довольна какое-то время. А потом являешься ты — и опять все сначала. Я в расстройстве, Люка в расстройстве, и никому это не надо…
— Эм, постарайся…
— Как было бы хорошо не любить тебя, просто взять и не любить! Каждый день только о том и мечтаю.
— Ну прошу тебя, давай уже вырвемся из этого круга.
— Хорошо, давай! Вот иди завтра и расскажи своей миссис Флегме про нас с Люкой! Скажи ей, что будешь жить с нами в доме, а ее навещать раз в неделю, в квартирке.
— Ты же знаешь, это невозможно…
— С чего ты взял, что я это знаю? Ничего подобного я не знаю! Ты хоть раз пробовал взглянуть на всю эту дерь-мовщину моими глазами? Почему бы твоей миссис не пострадать немного для разнообразия? Почему все я да я?
— Это ничего не даст. Если она тоже будет страдать, тебе ведь легче от этого не станет.
— Не станет? Да я буду на седьмом небе от счастья!
— Тебе же не месть нужна…
— Почему бы и нет? Ненавижу твое гнилое буржуйство, разнесла бы его к чертовой матери!
— Ладно. Ты просто кипятишься, на самом деле у тебя и в мыслях ничего такого нет.
— Ты так думаешь? Подожди немного, скоро я тебе устрою войну во вражеском стане. Да, это будет война против всех вас, богатеньких. Я знаю, что делает бедность с людьми. И с тобой связалась только из-за бедности этой проклятой — страшно было. Насмотрелась в свое время на отчима, как он каждый вечер мою мать бил, бил, пока совсем не убил.
— Я не отвечаю за твоего отчима.
— Ты за все отвечаешь. Потому что ты — главное зло в моей жизни. Ты мой перевоплощенный отчим, вот ты кто. Нравится тебе такой психоанализ?
— Послушай, может, хватит переругиваться, как на базаре, а? Я знаю, как ты кичишься тем, что «вышла из низов», но ведь вышла уже — ведь можно теперь хотя бы вести себя прилично…
— Прилично — это значит как леди? Как твоя дражайшая миссис Флегма? А мне классовые предрассудки не позволяют. Это она у тебя такая богатенькая, такая родовитенькая…
— Да никакая она не…
— Да, я хочу мести! Пусть знает, какой у нее муж подлец.
— Но она ни в чем не виновата…
— Мне какое дело? Я тоже не виновата.
— Ты виновата. Больше всего тут, конечно, моей вины, но есть и твоя тоже.
— Ты нарочно меня выводишь? Хочешь, чтобы я завизжала на весь дом?
— В конце концов, она тоже страдает. Пусть даже о нас с тобой она не догадывается — но ведь понимает же, что моя любовь для нее потеряна.
— Велика ценность! И еще неизвестно, может, те времена давно прошли. Может, ты к ней вернулся. Спишь с ней, говори?
— Конечно, нет!
— Я тебе не верю! Ты ее обманываешь. Значит, можешь и меня обмануть. А через пару лет бросишь нас обеих, найдешь себе кралю помоложе, и только тебя и видели. Ты самец-шовинист, все вы такие.
— Ну начинается! Это все Пинн со своими дурацкими теориями. Ты хоть думай своей головой.
— Жалко, я как-то обозлилась, порвала в клочья все твои любовные письма — а то можно было сейчас отослать посылочку твоей миссис Флегме. Пожалуй, я ей завтра утром позвоню.
— Никому ты не позвонишь, ни завтра, ни послезавтра. Потому что прекрасно знаешь, что на этом наши с тобой отношения кончатся.
— Да пошел ты со своими запугиваниями! Вот дойдет до дела, тогда и посмотрим, что кончится, а что не кончится. У меня тоже есть свои права, и мне надоело ждать и ждать, оберегаючи сыночка твоей миссис Флегмы. Сколько еще ждать? Пока ему не стукнет тридцать? Нет уж, пусть тоже хлебнет немножко лиха. Моего сына, между прочим, никто не оберегает. Видел сегодня, во что он превращается?
— Он хоть стал побольше говорить?
— Нет. Со мной уже неделю не разговаривал. Только с Пинн иногда.
— О чем?
— А я откуда знаю? Правда, пару дней назад я случайно подслушала, Люка ей выдал целую тираду про то, как извиваются какие-то головастики. Но стоит мне подойти, он тут же прикидывается немым. Представляю, что с ним дальше будет. А ты даже не соизволишь сходить в школу.