Архип Иванович овладел собой и пригласил всех к столу. Сел Сеня на краешек стула, и стало ему стыдно, что он забыл слова, и страшно. Вдруг Пелагея Федоровна не вытерпела, быстро подошла к Сене и погладила его по голове. Он поднял на нее глаза. Руки и ноги затряслись у бедной женщины — на нее смотрел ее любимый сын, когда ему было столько же лет. В волнении она обняла Сеню и прижала к себе. Исстрадавшееся по любви сердце наконец нашло себе утешение. Она покрывала его лицо поцелуями, а слезы текли у нее из глаз. В комнате стало тихо. Наконец Архип Иванович поднялся и сказал:
— Жена, будет тебе! Раздень внука да покорми его! — и, чтобы скрыть свою радость и волнение, он сказал: — Ишь ты, какой большой! А глаза-то Семена!
Сеня вдруг осмелел и сказал:
— А я маме на валенки наславлю!
Опустила руки Пелагея Федоровна, отошел и Архип Иванович при упоминании о Фросе, но через некоторое время Архип Иванович спросил:
— А разве у нее нет валенок?
— Есть, да плохие, а ноги болят, распухают, ей трудно ходить.
Опять замолчали. Наконец Архип Иванович спросил:
— Сеня, а ты бы остался у нас жить?
— Остался бы, только с мамой, — ответил Сеня.
Пелагея Федоровна села на стул и посадила Сеню на колени. Казалось, она теперь ни за что не хотела расстаться с ним.
— Так что же ты молчишь, мать? — обратился Архип Иванович к жене.
— Да и говорить нечего, пошли Василия за Фросей, пусть привезет ее, да тулуп не забудь положить, а то на дворе мороз, — ответила Пелагея Федоровна.
Сеня почувствовал ласку и, пригревшись на коленях у бабушки, стал засыпать. Пелагея Федоровна бережно взяла его на руки и не отрываясь смотрела на дорогие черты. Батюшка сказал:
— Господь Иисус Христос Сам просветил нас, грешных, в этот миг.
Извозчик
Весна в тот год наступила рано. Шла первая половина поста, а санный путь уже испортился. Старый извозчик Яков выехал в последний раз на санях. Около банка его остановил солидный купец. Они поехали. Дорога была раскисшая, лошаденка Якова устала и тащилась черепашьим шагом.
Купец разговорился:
— Что, брат, отъездил, должно быть, на саночках-то?
— Да, какие теперь саночки! Уже весна наступила!
Седок спросил его и про деревню, и про семью, и про заработки. Скоро они доехали до дома. Купец дал старику на чай, и довольный Яков поехал домой.
Дома купец поговорил с женой, напился чаю, и когда стал переодеваться, увидел, что у него пропал бумажник, а в нем было несколько тысяч, полученных в банке… Где он мог его потерять? Тут он вспомнил, что когда ехал в санях, вытаскивал бумажник… Значит, он сунул бумажник мимо кармана, и он должен быть в санях извозчика. Но где искать его, что делать? Дать объявление с обещанием большой награды? Но кто же настолько глуп, что принесет бумажник, в котором находится несколько тысяч? А если заявить в полицию? Пойдут вопросы: где утеряны, когда? Не врет ли он, чтобы устроить какую-либо уловку? Купец был человек неглупый. Он подумал и решил махнуть рукой на это дело. А так как он был очень богат и эти несколько тысяч не могли отразиться на его делах, то он недолго переживал об этом.
Незаметно пролетело время, опять наступила зима. Яков стал запрягать свою лошадку в сани и на полу нашел бумажник. Когда он его открыл, то обнаружил там много денег. Яков остолбенел, но не от радости. Он подумал: «Кто мог оставить такие большие деньги и что перенес человек за это время? Может быть, вез кому-то, несчастный, чужие деньги, потерял, ему не поверили, обвинили, и он теперь невинно страдает? А может быть…» Но тут Яков отчетливо вспомнил свою последнюю поездку на санях с купцом из банка. Вспомнил он и дом, куда привез тогда купца. И он стал весело запрягать лошадку в сани.
Купец собирался в город, когда горничная доложила, что его спрашивает какой-то извозчик.
— Что ты мелешь? Какой извозчик?
— Не знаю, его Никита привел. Он подъехал к воротам, позвонил и спросил вас! Мне, говорит, твоего барина увидеть нужно, у меня дело к нему есть!
«Что за чудо?» — подумал купец и пошел в кухню. Навстречу ему поднялся старик.
— Вы не теряли деньги? — спросил он.
Купец сначала не понял.
— Не теряли ли вы деньги? — повторил извозчик.
Тут купец пришел в себя:
— Потерял прошлым постом, да сколько времени прошло, кто их вернет теперь?!
— А это не ваше? — спросил извозчик, вытаскивая бумажник из-за пазухи.
Купец развернул его и не поверил своим глазам: все деньги и документы в целости…
— Где же ты нашел его? — спросил он.
Извозчик рассказал ему все без утайки.
— Вот что, братец, ты должен получить третью часть этих денег, и я тебе их сейчас отдам! — сказал купец.
— Да разве я привез вам деньги, чтобы получить награду? — удивился извозчик.
Купец настаивал, чтобы извозчик взял хотя бы пятьсот рублей, хоть триста рублей, хоть сто. Извозчик отказывался.
— Вот что, — сказал он наконец, — пожалуйте мне три рублика на чай, а я за вас Богу помолюсь!
Сельский сход
После литургии священник собрал крестьян около церкви и стал их уговаривать отвести землю под училище. Долго и убедительно говорил батюшка, внушая мужичкам, что их ребятишки, научившись грамоте, будут читать Слово Божие.
Молча выслушали мужички священника.
— Православные, теперь обсудите все, что я вам сказал, и скажите мне ваше решение.
После этого батюшка удалился. Первым высказался Пахом:
— Зачем нам школа? Жили без всяких затей, не хуже других! Спросите стариков, у них школ не было!
— Разумеется, ни к чему… Пахом Савельевич правду говорит! Землю отдай, приплати учителю, сторожа найми!
— Слышал я все, только нехорошо нам идти против батюшки, — сказал местный кузнец, — да, для школы придется потратиться, но ведь это необходимо! И школа нам нужна: без грамоты как без рук!
Другие стали с ним горячо спорить…
Грустный стоял у своего дома священник. Разбились все его мечты… Вдруг к его дому подъехала коляска, и из нее вышел бравый офицер. Вежливо поклонившись, он спросил, где ему найти избу Пахома Савельевича.
— Позвольте узнать, — спросил батюшка, — зачем вы его разыскиваете?
— По личному делу, — ответил офицер.
Батюшка задумался.
— Сегодня я бы не советовал его искать, слышите, какой разгул идет в деревне?..
— Что же мне делать?
— Переночуйте, если хотите, у меня, — пригласил его батюшка, — а завтра пораньше я пошлю за ним.
Офицер охотно согласился. За самоваром приезжий рассказал следующее:
— Меня взяли в семью Пахома Савельевича из детского дома. Признаться, мои детские годы были тяжелыми. В чужой семье приходилось и голодать, и терпеть побои… Своим детям ласка, а мне — упрек. Да вы сами понимаете! Когда мне исполнилось десять лет, моя судьба круто изменилась. Как-то я принес помещице, покойной Анне Ивановне Погорельской, блюдо с набранной в лесу земляникой. Барыня сама вышла ко мне, взяла у меня ягоды, дала мне гривенник, а потом разговорилась со мной. А через неделю она позвала меня к себе и спросила, не хочу ли я учиться в Москве. Не помню хорошенько, что я ей ответил, только осенью меня взяли из семьи, в которой я вырос, и определили в кадетский корпус. Анна Ивановна внесла плату за все время моего учения. Разумеется, я всю жизнь не забуду ее благодеяния. Учился я отлично, вел себя примерно и успешно окончил курс. Вскоре меня произвели в офицеры.
— Вы, как видно, участвовали и в последней войне за освобождение славян?
— Как же, и переправа через Дунай совершилась на моих глазах, и под Плевной ходил в атаки, и через Балканы переходил. Побывал я и в Константинополе… Потом пришлось года четыре прослужить в Польше. Наконец захотелось побывать на родине, повидаться с родными! Хоть они мне и не родные и много пришлось потерпеть в детстве, однако они были мне вместо отца и матери, растили меня… Может быть, они нуждаются… Скажите, пожалуйста, все ли живы и здоровы?
— Старики-то уже умерли, а братья женились, живут со своими семьями. К сожалению, не могу сказать вам ничего хорошего о них.
Офицер задумался, а батюшка продолжал:
— Давно, когда я только приехал сюда, мечтал о школе. Вы ведь знаете, конечно, в каком невежестве живет наш народ. Нет, думаю, без школы ничего не поделаешь… Начал я хлопотать, все уладил, нашлись благодетели для доброго дела. Сегодня собрал своих прихожан, долго говорил с ними о пользе науки и просил их отвести землю около храма под школу… Что же вы думаете? Они отказались от всякого содействия! И кто же первый восстал против школы? Пахом Савельевич с братом!
— Хорошо, батюшка… Я очень рад, что мне удалось поговорить с вами. Прошу вас утром опять всех собрать у храма!
На другой день собрался сход. Батюшка с офицером вышли к мужикам.
— Что, православные, что вы решили вчера насчет школы?
Стоят мужики, ничего не говорят, с ноги на ногу переминаются. Вышел Пахом и заявил:
— Мы решили отдать землю Прохору Андреевичу под трактир, за триста рублей в год!
— Вы неразумно поступили! — заметил офицер. — Школа — это хорошее дело, православные. Сами знаете: ученье — свет, а неученье — тьма! Подумайте, братцы…
— Ты хотя и царский слуга, а это дело тебя не касается! — запальчиво ответил Пахом.
— Послушайте меня, православные! Теперь я, как видите, офицер, слуга царя и Оте чества… А знаете, кем я был в детстве? Взяли меня из детского дома, и рос я до десяти лет в крестьянской семье. Семья-то большая: сами хозяева да шесть человек детей. Старшего сына звали, кажется, Пахом… Сами знаете, какая доля приемыша в крестьянской семье… Только Господь взыскал сироту, нашлась добрая душа…
— Родимый наш! — бросился Пахом к офицеру. — Вот радость-то!
— Так это ты, Пахом? Здравствуй! Помнишь, как мы ссорились?
— Как не помнить, все помню…
— Ну вот видите, православные, что бы было со мной? Вырос бы я во тьме невежества, пастухом прожил бы всю жизнь, а может быть, научился бы всему плохому… А теперь я офицер, получил от царя награды за службу Родине. Но есть у человека еще одно сокровище, которое в