— Да здесь, по-моему, скит! — догадался один из спутников великого князя.
— И правда, скит, — подтвердил великий князь, — место подходящее! — и он стал следить за быстро спускавшимся к берегу послушником.
Скоро юноша снова показался на верху обрыва и, не замечая никого, быстро пошел с ведром к еле заметной просеке. От фигуры юноши так и веяло здоровьем и молодостью. Слегка склонившись налево, он легко держал в правой руке довольно большое ведро. «Волною морскою скрывшаго древле…» — явственно расслышали наши путники голос молодого послушника.
— Эй ты! — окликнул юношу Василий Васильевич.
Послушник заметно смутился и, приложив руку к глазам, стал смотреть на путников. Нарядный вид свиты великого князя, казалось, окончательно смутил юношу, и он стал как-то растерянно оглядываться, прищурив глаза от яркого солнца. Наконец он, видимо, пришел в себя, подошел к незнакомым путникам и низко поклонился.
— Чей ты и откуда? — спросил его великий князь.
— Из Нижнего я, а живу здесь у отца Макария.
— У Макария Печерского? — переспросил князь.
— Да, мы раньше жили в Печерском монастыре, но вот уже второй год, как живем здесь.
При имени преподобного Макария князь заметно оживился: он уже давно стремился побывать у него, вот и сейчас он поехал через Нижний Новгород, чтобы получить благословение у преподобного.
— Веди же меня к нему! — и великий князь, сопровождаемый своими ближайшими людьми, двинулся вслед за послушником к опушке.
— А вот и келья старца, — пояснил послушник, приблизившись к укромной землянке.
С трепетом в груди подходил к келье Василий Васильевич. Но едва только послушник приготовился открыть дверь, как она широко распахнулась, и в проеме показался благообразный седовласый старец.
— Великому князю Московскому земной поклон от меня, твоего недостойного молитвенника! — произнес старец, выходя навстречу Василию Васильевичу, и, взяв великого князя за руку, увел его в свою келью…
Лишь ранним утром князь вышел к своей свите. Все удивились происшедшей в нем перемене.
— Не дело пастыря бегать от своих овец, а наоборот — где может ворваться волк к овцам, там и должен быть пастырь! — сказал Василий Васильевич, садясь на лошадь и поворачивая обратно… Когда он приехал в Москву, то уже не застал в живых Юрия Дмитриевича…
Татарский набег
Настала весна 1571 года. Вокруг Москвы, царицы русских городов, пышно зеленели весенние всходы, леса оделись в свежий наряд. Люди надеялись собрать хороший урожай со своих посевов, наверстать прошлый голодный год. Всех радовало весеннее тепло, звонкое пение птиц… Москвичи и жители Подмосковья забыли, что царь Иван Васильевич IV в последнее время стал неумолим, что он жестоко покарал многие русские города.
В пригороде Москвы стояла богатая усадьба, вотчина боярина Степана Васильевича Юдинкова. Много земли было у старого Степана Васильевича! Крестьяне жили у него богато, привольно.
Господь благословил Степана Васильевича хорошей семьей — кроткой и разумной женой, двумя дочерьми и послушным сыном.
Ранним весенним утром заботливый хозяин Степан Васильевич встал вместе с солнышком, вышел на двор своей усадьбы, перекрестился, посмотрел вокруг. Ласково синело безбрежное небо, блестели купола церкви, которая была воздвигнута благочестивым хозяином. Легкий ветерок шевелил весеннюю траву.
— Благодать Божья! — вздохнув полной грудью, сказал Степан Васильевич, сошел с крыльца и хотел уже выйти за ворота, когда его окликнул знакомый голос.
Степан Васильевич увидел, что к нему спешил старый священник, отец Савва. Хозяин пошел к нему навстречу.
— Какие вести, батюшка? На нас идет крымский хан или он устрашился и бежал назад, в свою поганую землю?
— Кажется, нам нечего бояться! — сказал седовласый священник. — У государя набрана сильная рать, царские воеводы к бою привычны…
— А кто ведет государевы дружины? — спросил Степан Васильевич. — Я слышал, что князь Воротынский, а других не знаю…
— Знакомый дьяк мне сказал, что призвали воевод. В большом полку князь Вельский да боярин Морозов, князь Мстиславский да боярин Шереметев, в переднем полку князь Воротынский да князь Татев, в сторожевом полку князь Шуйский да боярин Плещеев, князь Иван Шуйский да князь Щербатов…
— Все добрые бойцы и искусные стратеги! — задумчиво произнес Степан Васильевич.
Побеседовав, они пошли в хоромы — там хлебосольная хозяйка вместе с дочками уже собрали на стол. Во время трапезы говорили о злых крымчанах, которые не дают покоя Русской земле, тянут с нее дань, разоряют города, уводят в неволю людей. Жаловался Степан Васильевич на тяжелые времена, много раз спрашивал духовного отца:
— За какую вину, отче, так карает Господь Русскую землю?
Долго молчал старый священник, только сокрушенно качал головой. Наконец он произнес:
— Надо со смирением нести свой крест… Может, я тебе, потом скажу, за что наслал Бог беду на нашу Отчизну. Теперь же об этом не буду говорить…
Тут в горницу вбежал Лукьяныч, старый верный холоп Степана Васильевича, и испуганно крикнул:
— Едет наш Петр Степанович, должно быть, с худыми вестями!
Все всполошились, а через минуту в горницу вбежал Петр Степанович и бросился к отцу…
— Что делать, батюшка? Татары обошли царских воевод, идут к самой Москве!
Эта весть испугала не только хозяйку и девиц-красавиц, но и самого Степана Васильевича. Но он преодолел испуг и стал ободрять своих домашних:
— Бог милостив, не в первый раз Москве с татарами биться! Сегодня заберем пожитки да казну, а завтра укроемся за кремлевскими стенами… Ведь татары не птицы, летать не умеют, за один день от Оки до Москвы не успеют!
В усадьбе закипела работа, начались поспешные сборы…
Напрасно жители окрестностей Москвы пытались укрыться в городе от внезапного татарского набега. Хан Девлет-Гирей нагрянул в Москву со своими несметными полчищами как гроза. Русские воеводы, проводив царя, ушедшего в Коломну, а потом в Ярославль, старались остановить этот набег. Летописцы рассказывали, что князья Иван Вельский и Морозов с большим полком встали на Варламовской улице; Мстиславский и Шереметев — на Таганском лугу напротив Крутиц; Темкин с дружиной опричников — за Неглинной. На следующий день, в праздник Вознесения Господня, хан подступил к Москве, и случилось то, чего надо было ожидать, — он велел поджечь предместья. Утро было тихое, ясное. Россияне мужественно готовились к битве, но увидели себя объятыми пламенем! Деревянные дома вспыхнули в десяти разных местах, небо омрачилось дымом. Поднялся вихрь, и через несколько минут огненное, бурное море разлилось из конца в конец города с ужасным шумом и ревом. Никто не мог остановить разрушения, никто даже не думал тушить! Народ и воины искали спасения и погибали под развалинами пылающих зданий. Только успели завалить кремлевские ворота, не впуская никого в это последнее убежище, укрытое высокими стенами. Люди падали замертво от жара и дыма. Татары хотели, но не смогли грабить в предместьях: огонь их выгнал, а сам хан удалился к селу Коломенское. За три часа не стало Москвы: ни посадов, ни Китай-города…
От татарского погрома уцелел только укрепленный высокими стенами Кремль, а также главные русские святыни, церковь Успения Божией Матери, где укрылся митрополит Кирилл со святыми иконами и церковной казной. По древним преданиям, тогда в Москве погибло около восьмисот человек. Среди них были главный воевода князь Вельский, боярин Михаил Иванович Вороной, а из иноземцев — доктор царя Иоанна Васильевича Арнольд Линзей и двадцать пять англичан… Крымский хан Девлет-Гирей совсем бы разрушил Москву, если бы не пришла спасительная весть, хотя и ложная… Откуда-то крымский хан узнал, что на помощь Москве идет ливонский герцог с многочисленным войском. Поэтому он повернул назад, в свои крымские степи…
Боярин Степан Васильевич Юдинков, как и все, не ждал скорого прихода татар-душегубов. В его богатой усадьбе только что нагрузили возы, только было собрались в путь к Москве… И тут раздался дикий татарский вой, засверкали сабли степных хищников, и целая туча свирепых наездников нахлынула на мирную усадьбу. Выбежал к врагам молодой Петр Степанович, он стал бесстрашно сражаться с захватчиками, но вскоре был пронзен копьем… Многолюдная челядь Степана Васильевича пыталась идти против хищников, да не тут-то было! Одних татары посекли саблями, других опутали ремнями, третьих изувечили на всю жизнь… Не прошло и часа, как была разгромлена вся усадьба, повсюду вспыхнул пожар, заклубились облака дыма… Не успела пройти эта страшная ночь, как из усадьбы двинулся грозный татарский караван, нагруженный добычей… Много везли татары всякого добра: золота, богатой одежды, дорогой посуды, всяких припасов, но всего дороже были пленники! Впереди ехал суровый мурза, а за ним гнали пленников. Шел связанный крепкими узами Степан Васильевич Юдинков. Около него, опираясь на посох, шел старый священник отец Савва. С другой стороны вслед за мурзой шла старая хозяйка усадьбы. Словно окаменевшая от горя, она поддерживала под руку старшую дочь, которая изнемогала от ужаса, стыда и боли. Младшую дочь, обезумевшую от страха, вез, перекинув через седло, мурза. За хозяевами вели целую толпу холопов.
Путь татарских полчищ был ярко освещен: сзади них пылали села, деревни, храмы Божии. Радостно вели татары свою добычу, хвалили хана Девлет-Гирея, гордились храбростью и силой.
Степан Васильевич с отчаянием посмотрел в ту неизвестную даль, куда его вели враги, и черные думы одолели его. Крупные капли крови падали с головы на обнаженную грудь, несчастный старался не смотреть на бледное лицо дочери, которую вез в неволю татарский мурза и которую он не мог освободить от позора.
В тяжкой скорби боярин обратился к своему духовному отцу, старому священнику:
— Отец, я чувствую, что моя вера колеблется! Великая беда постигла меня и мою семью! Я буду нести страшные муки в татарской неволе, в чужом краю, а со мной понесут страдания обе дочери и моя верная супруга! Теряю я веру, отче!