ра I царевич Алексей Петрович.
С.В. Булгаков
ЖЕНА, в понятиях Святой Руси одна из сторон в благодатных отношениях брака как таинства любви (Иоанн Златоуст). Отношения мужа и жены в христианском браке строятся по образу Христа и Церкви (св. Климент Римский, Тертуллиан). Жена создана, по апостолу, для того, чтобы быть "славой мужа" (1 Кор. 11: 7), чтобы быть живым отображением богоподобия мужа. Такие отношения между мужем и женой являются выражением логики создания женщины из ребра мужчины. "Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа" (Быт. 2: 23). "Сколько бы ни были нам полезны бессловесные, но помощь, оказываемая женою, гораздо превосходнее... Жена - целое, совершенное и полное существо - может и беседовать, и в силу единства природы доставляет великое утешение. Ведь для его (мужа) утешения и создано это существо" (Иоанн Златоуст). "Жена добра и страдолюбива и молчалива - венец есть мужу своему" ("Домострой"), а злая жена близка бесам. "Злая жена сведет мужа с ума". "Злая жена - засада спасению". "Злая жена - мирской мятеж!" "Злая жена - поборница греху". "Злая жена - та же змея". "Злая жена - злее зла". "Всех злыднев злее жена злая". "Лучше камень долбить, нежели злую жену учить". "Железо уваришь, а злой жены не уговоришь". В общем, по мнению русского человека, "от злой жены не уйдешь". "От злой жены одна смерть спасает да пострижение".
О. Платонов
ЖЕНСКАЯ ЧЕСТЬ, соблюдение целомудрия девушкой и супружеской верности замужней женщиной. Вплоть до к. XIX в. строго соблюдалась в среде крестьянства и в меньшей мере - среди других слоев русского общества. Русское крестьянство решительно осуждало добрачные связи. Если такое и случалось, то как исключение, и всегда и повсеместно встречало отрицательную оценку общественного мнения деревни. "Потеря девственности считается большим грехом", - написано в ответах на тенишевскую программу из Ростовского уезда.
"Родители вообще весьма строго смотрят за тем, чтобы дело во взаимных отношениях молодежи не дошло до половой связи, так как это является позором не только для самой девушки, но и для родителей, воспитавших ее. Беременность девушки составляет уже для родителей крайнюю степень позора и бесчестия", - рассказывал наблюдатель из Пошехонского уезда.
"Девичью честь крестьяне ценят высоко" - так утверждал корреспондент из Дорогобужского у. Смоленской губ. Окружающие порицали девушку, утратившую честь. О том же сообщал и житель Жиздринского у. Калужской губ.: парни и девушки "не вступают в половую связь". "Девичья честь ценится высоко", откликается на вопрос программы П. Каманин из с. Домнина Владимирской губ. К девушке, потерявшей невинность, относятся с пренебрежением и "обходят выбором в замужестве", - добавлял он.
Об этом же писали из Орловской губ.: если девушка потеряет честь, ее презирают и не возьмут замуж. Если только лишь дурная слава пройдет, может и напрасная, и то страдает вся семья, особенно младшие сестры. Губернии разные, и авторы - люди разного социального положения, но суть их наблюдения одна. Предосудительной считалась и супружеская неверность. При этом крестьяне более жестко осуждали неверность жены, чем мужа.
Вопросы, связанные с честью девушки, могли, по желанию обиженной, рассматриваться на сходке общины. В их числе были оскорбления действиями символического характера: вымазать дегтем ворота, поднять подол, подрезать косу.
Повсеместно у русских ворота, вымазанные дегтем, означали позор для всей семьи, и прежде всего для девушки, которая жила в этом доме. После этого она подвергалась насмешкам, презрению, оскорблениям. Как правило, не могла выйти замуж. Но традиция хранила и возможность защититься от напрасно возведенного позорящего обвинения. Девушка могла обратиться к старосте и просить его собрать сходку, чтобы снять с себя позор, доказав невинность.
Порядок такой сходки описан наблюдателем из д. Мошковой Орловского у. Состав сходки в этом случае был необычным; на ней должны были присутствовать все парни общины. Девушка, по инициативе которой был созван сход, выходила перед всеми и трижды вызывала оскорбителя словами: "Кто меня обесчестил, выходи ко мне и обвиняй меня перед всеми!" Затем она просила общество защитить ее "правым судом". Община всегда соглашалась провести расследование. Призванная для этого женщина удалялась с девушкой, осматривала ее и о результатах сообщала сходке. Если девушка оказывалась невинной, участники сходки кланялись ей в ноги со словами: "Прости нас, ради Бога, ты не виновата, а мы над тобой смеялись и думали, что ты останешься в вековушках". Девушка в свою очередь кланялась "обществу". "Благодарим и вас покорно за мое оправдание". Если после оправдательного решения сходки кто-либо оскорблял все-таки девушку, община взимала с него штраф в пользу обиженной, а родственники девушки расправлялись с ним кулаками при одобрении общественного мнения.
Не всякая оскорбленная напрасным обвинением девушка могла решиться выступить таким образом перед сходкой. Для парней, вознамерившихся вымазать дегтем чужие ворота, существовала и другая острастка: если хозяин дома подстерег человека, мажущего его ворота дегтем, он мог расправиться с ним жестоко - общественное мнение не осуждало. Оправданную общиной девушку охотно брал хороший, по местным представлениям, жених. Неоправданная долго не выходила на улицу от позора.
Подобный вопрос ставился на сходке и в том случае, если парень публично заявлял свои права на девушку, с которой был близок, когда она оказывалась просватанной за другого. Оскорбление в этом случае совершалось публично, и потому оскорбитель всегда был налицо. Оскорбитель должен был доказать сходке, что сказал правду, и после этого обязательно жениться на оскорбленной им девушке. Та не смела отказать ему, подвергалась общему осмеянию и в течение года после замужества не должна была выходить в хоровод и на другие сборища. Последнее считалось наказанием за потерю чести в девичестве. Если же разбирательством устанавливалось, что оскорбитель оклеветал девушку, мир приговаривал его к большому штрафу и изгнанию из деревни на год, а родственники оскорбленной расправлялись с ним по-своему. По возвращении в свою деревню он еще в течение двух лет не допускался в хоровод.
Для замужней женщины на Орловщине оскорблением, символизировавшим обвинение в измене, было испачкать ей при всех рубашку сажей. При этом говорилось: "Запачкала ты себя с таким-то своим беззаконием!" Обвинитель должен был доказать сходке обоснованность своего выпада. Если ему удавалось это, обвиненная подвергалась насмешкам. В течение года она не имела права посещать соседей, даже просто входить к кому-либо в дом. Честь ее была навсегда потеряна в глазах общины.
М.М. Громыко
ЖЕНСКИЙ ПРАЗДНИК, в русской народной традиции приурочивался ко Дню жен-мироносиц - второму воскресенью после Пасхи. В сер. и в к. XIX в. о нем сообщали из разных регионов России (Курская, Калужская, Ростовская и др. губернии) в ответ на программы Императорского Русского Географического общества и Этнографического бюро кн. Тенишева. Обычно после церковной службы, на которой девушки и женщины стремились по возможности побывать, они шли группами в лес, где раскладывали костер, устраивали угощенье в складчину (традиционно - яичница, жареное сало, ржаные лепешки или калачики), составляли хоровод. "Три-четыре девки играют в это время в кувички, т.е. дудочки с одним отверстием, разной длины, нарезанные из тростника. Они подбираются под тоны, и звуки их так чудны и необыкновенно оригинальны". В некоторых местах для этого празднования объединялись женщины и девушки двух соседних деревень. Иногда в компанию могли затесаться гармонист и 2-3 парня, но, как правило, мужчины были лишь зрителями. Местами на "бабий праздник", посвященный женам-мироносицам, совершалось кумление.
М.М. Громыко
ЖЕНЩИНА, в понятиях Святой Руси рассматривается двойственно. С одной стороны, совершенно очевиден культ возвышенного женского начала матери-Земли, Богоматери, человеческой матери и материнства, уважение к женщине как хранительнице семейного очага. С другой - отрицательное отношение к чувственности, которую выражает собой женщина. В этом смысле женщина рассматривается как один из главных источников греха и орудие сатаны. "Начало грехам - от женщины, и от нее ж - умираем мы" "Изборник 1076 г."). "Зло есть женская прелесть" ("Повесть временных лет"). Мотивы подобного отношения к женщине, как потенциальной "пособнице дьявола", заметны даже в "Домострое" (XVI в.). В сознании коренного русского человека главное предназначение женщины - служить хранительницей очага. "Домострой" требует от женщины чистоты и послушания, дает ей большие права в ведении домашнего хозяйства. Историк русского быта И.Е. Забелин рассматривает место женщины в семье по известной правовой формуле Руси: "слово и дело". Последнее слово всегда остается за "государем", хозяином дома, мужчиной, но делом в доме занимается "государыня", хозяйка дома, женщина ("делодержец дому"), так что многим из женщин были присущи "крепкое мужество и непреложный разум - качества безусловно мужские".
"В "Домострое", - писал Забелин, - дается идеал семейной жизни, как он был создан древним русским обществом. Женщина поставлена здесь на видном месте, ее деятельность обширна... Необходимого для восстановления нравственных сил развлечения, перемены занятия, перемены предмета для разговора нет и быть не должно по общественным условиям... Повторяю, что мы не имеем никакого права упрекать "Домострой" в жестокости к женщине: у него нет приличных невинных удовольствий, которые бы он мог предложить ей, и потому он принужден отказать ей во всяком удовольствии, принужден требовать, чтобы она не имела минуты свободной, которая может породить в ней желание удовольствия неприличного или, что еще хуже, желание развлекать себя хмелем. Сколько женщин по доброй воле могло приближаться к идеалу, начертанному "Домостроем", скольких надобно было заставлять приближаться к нему силою и скольких нельзя было заставить приблизиться к нему никакою силою, сколько женщин предавалось названным неприличным удовольствиям? На этот вопрос мы отвечать не решимся".