– Нам до старой веры дела нет, это дело патриарха и церковного собора.
Стрельцы схватили главного вдохновителя старообрядцев – Никиту Добрынина, которому еще вчера готовы были безоговорочно верить, и выдали властям. После пыток 11 июля священник был обезглавлен на Красной площади.
Недолго прослужил при дворе Хованский. Царевна Софья считала его слишком опасным. В начале сентября 1682 года возле царского дворца в селе Коломенском было найдено подметное письмо. В нем говорилось: Иван Андреевич Хованский с сыном Андреем хотят убить царей Иоанна и Петра, «царский корень известь», поднять на Руси старообрядческий бунт, выбрать новым царем Ивана Хованского, а новыми архиереями таких, «которые бы старые книги любили»[121].
Обвиненный в измене, князь был казнен вместе с сыном 17 сентября в день именин царевны Софьи, в подмосковном селе Пушкине. По его имени стрелецкое восстание 1682 года принято называть Хованщиной.
Это восстание было одним из сильнейших народных движений XVII века. Но оно окончилось неудачей. Самых решительных из стрельцов разослали из столицы по окраинным городам, некоторых казнили.
Многие стрельцы, спасаясь от расправы, бежали из Москвы в разные стороны, переодеваясь в крестьянское платье. Правительство рассылало по городам грамоты о поимке беглых стрельцов – участников восстания, требовало их выдачи.
Строгие меры были приняты против староверов. Согласно указу 1685 года «О наказании рассеивающих и принимающих ереси и расколы»[122] – пресловутым «Двенадцати статьям», старообрядцев предписывалось жечь в срубах за «хулу на Церковь» и распространение «мятежа». На Руси начались невиданные дотоле многовековые религиозные преследования.
Глава 9Время страдания
Когда Великим постом 1653 года патриарх Никон рассылал по храмам Москвы «память» о введении новых церковных обрядов, протопоп Иоанн Неронов затворился в келье кремлевского Чудова монастыря и в течение седмицы предавался непрестанной молитве.
И был ему голос от образа Спасова:
– Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати![123]
Это грозное пророчество на несколько веков определило ход всей старообрядческой истории – вплоть до недавнего времени староверы «неослабно страдали» от притеснения светских и духовных властей.
Начало гонениям на старообрядцев положил сам патриарх, когда в том же году арестовал и отправил в ссылку протопопов Иоанна Неронова, Аввакума и Даниила. В следующем году Никон безжалостно расправился с другим противником – коломенским епископом Павлом.
Так в середине XVII века началось гонение на староверов, продолжавшееся с незначительными перерывами до горбачевской перестройки. Лучшие русские люди были признаны врагами государственной Церкви и самого государства, заклеймены позорными прозвищами «раскольников», «еретиков», «ханжей», «изуверов», «пустосвятов» и «воров», а самое старообрядчество было объявлено «расколом» и «ересью».
Современный историк Андрей Николаевич Зайцев пишет: «Тысячи достойных людей были гонимы за то, что они ходили в “неправильную” с точки зрения властей церковь и таким образом не подчинялись государству, не были достаточно лояльными к царю (ведь царь молился в Церкви, принявшей реформы)»[124].
Жестокие гонения были неоправданны и совершенно бессмысленны. Ведь, как справедливо отмечает другой современный историк Евгений Викторович Анисимов, «старообрядцы реально не угрожали царской власти. Неизвестно ни одного случая, чтобы старцы задумывали покушения на жизнь ненавистных царей и иерархов церкви, а отчаянные одиночки их бы совершали. Сопротивление старообрядцев почти всегда было пассивным»[125].
Богословскую базу под гонения на староверов подвел большой Московский собор 1666–1667 годов. Впервые Алексей Михайлович созвал русских епископов в столицу в феврале 1666 года на собор, который должен был рассмотреть правомерность реформ Никона и решить судьбу старообрядческой оппозиции.
На соборе были допрошены наиболее известные апологеты старообрядчества, многих пришлось под стражей свозить из тюрем и ссылки. Некоторые принесли покаяние и покорились собору. Но протопоп Аввакум, поп Лазарь и диакон Феодор отказались признать новые церковные книги и обряды.
Одним собором царь не ограничился. В феврале 1667 года он снова призвал в столицу архиереев. Им надлежало еще раз осудить старые обряды и старообрядцев, а заодно разобрать дело Никона, самовольно оставившего патриаршую кафедру. Для придания собору вселенского масштаба на него пригласили греческое духовенство – александрийского патриарха Паисия и антиохийского патриарха Макария.
Их главным советником стал грек Паисий Лигарид, митрополит палестинской Газы, доверенное лицо Алексея Михайловича. Другим консультантом и переводчиком был грек Дионисий, архимандрит афонского Иверского монастыря. Глазами этих двух явно пристрастных людей глядели заезжие архиереи на русские церковные дела, в которых совершенно не разбирались.
Собор 1667 года лишил Никона патриаршества, а также предал анафеме старые обряды и их приверженцев. До сих пор грозным эхом отзывается над Русью это проклятие: «Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится Святой Восточной Церкви и сему Освященному собору или начнет прекословити и противлятися нам, и мы такового противника данною нам властью… проклятию и анафеме предаем, яко еретика и непокорника… И аще пребудет во упрямстве своем до скончания своего, то да будет и по смерти отлучен, и часть его, и душа со Иудою предателем, и с распеншими Христа жидовы, и со Арием, и со прочими проклятыми еретиками. Железо, камении и древеса да разрушатся и да растлятся, а той да будет не разрушен и не растлен во веки веков. Аминь»[126].
Собор осудил не только «раскольников», но и всех древнерусских святых, державшихся старых обрядов, обвинив их в «невежестве» и «безрассудстве»: «Глупы-де были и не смыслили наши русские святыя. Не учоные-де люди были, чему им верить? Они-де грамоте не умели»[127].
Поэтому историк Антон Владимирович Карташев верно заметил, что иерархи «посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудили и отменили ее»[128]. Но, вспоминая о соборе 1667 года, невольно задаешься вопросом: а судьи кто?
Патриархи Паисий и Макарий прибыли в Москву еще в ноябре 1666 года – вопреки воле константинопольского патриарха Парфения, запретившего им вмешиваться в чужие дела. Когда Парфений узнал, что Паисий и Макарий ослушались его и все-таки выехали на Русь, то созвал собор греческих епископов, который лишил их патриарших престолов.
Таким образом, Никона и старообрядцев судили не патриархи, а частные лица, выдававшие себя за таковых. Их советчики, Паисий и Дионисий, вообще оказались беспринципными авантюристами.
Житие Паисия Лигарида похоже на средневековый плутовской роман. Будучи католическим миссионером, выучеником иезуитской коллегии св. Афанасия в Риме, он проповедовал униатство в Константинополе и Валахии. Тут с ним познакомился иерусалимский патриарх Паисий. Иезуит сумел войти в доверие к своему тезке, и патриарх рукоположил его в православные митрополиты города Газы.
Однако Лигарид не поехал в Палестину, а отправился в далекую Москву, благочестивую, но неразборчивую. Здесь его никто не знал, и грек быстро стал при царском дворе важной персоной – «великим учителем и переводчиком».
Таким же авантюристом был афонский архимандрит Дионисий. В Москву он прибыл по приглашению Никона и Алексея Михайловича для работы на Печатном дворе над новыми богослужебными книгами. И хотя Дионисий был заподозрен в тягчайших грехах (содомии и курении табака) он стал при дворе незаменимым человеком как переводчик.
Именно его царь приставил к бывшим патриархам Паисию и Макарию. Но русские церковные дела мало волновали Дионисия. Его, как и Лигарида, интересовало только государево жалованье – ефимки[129] и соболя.
Законодательную базу под гонения на старообрядцев подвели «Двенадцать статей» царевны Софьи. Это был беспримерный по жестокости закон. Согласно ему проповедников старой веры надлежало казнить, сжигая в срубах, а пепел развеивать по ветру. Простых старообрядцев следовало бить кнутом, пытать, отрубать им правые руки, урезать уши и языки, отправлять в ссылку или сажать в тюрьму.
Даже тех, кто только укрывал «раскольников» или знал об их местонахождении, но не донес властям, надлежало бить кнутом и ссылать в монастыри. Все имущество староверов – дворы, поместья, вотчины, лавки, всякие промыслы и заводы – повелевалось отбирать в царскую казну.
«Двенадцать статей» были составлены при непосредственном участии всероссийского патриарха Иоакима, что позволило историку Василию Осиповичу Ключевскому утверждать: «Усиление карательных мер против старообрядцев нельзя ставить целиком на счет правительства царевны Софьи. То было профессиональное занятие церковных властей, в котором государственному управлению приходилось обыкновенно служить лишь карательным орудием»[130].
Принятие «Двенадцати статей» привело к тому, что сотни тысяч русских людей, опасаясь преследований и казней, устремились на окраины страны, в непроходимые леса Севера и бескрайние степи Юга. Многие вообще покинули родину, ища убежища в Польше или Турции.
Дворяне-староверы, боясь лишиться своих имений и вотчин, предпочли примкнуть к официальной Церкви. Так старообрядчество стало преимущественно простонародным движением – движением крестьян, купцов и мещан.