В 1911 году на церковном соборе вдового священника избрали кандидатом в епископы для Петербургской и Тверской епархии. В Нижнем Новгороде 27 февраля 1912 года Григорий принял иноческий постриг с именем Геронтия, а затем отправился в Петербург, где 11 марта был рукоположен в епископы архиепископом Иоанном. «Поставленный епископ Геронтий после хиротонии сказал подобающее слово. Немало нужно смелости человеку из деревни, призванному в модную и культурную столицу, сразу же осмелиться говорить к такой аудитории проповедь».
Владыка Геронтий был одним из деятельнейших старообрядческих архиереев. Он участвовал в проведении соборов, занимался миссионерской деятельностью, пекся о строительстве новых храмов и об открытии приходских школ. При нем в Петербурге был построен и освящен в 1915 году величественный Покровский собор на Громовском кладбище.
Но вот наступил 1917 год. Отречение императора и последовавшая за тем анархия в одночасье разрушили привычный уклад русской жизни, в том числе и религиозной. Началась Гражданская война, а архиепископ Мелетий (Картушин, 1859–1934), возглавлявший Старообрядческую Церковь с 1915 года, отстранился от дел и уехал на Дон. Он оказался на территории, занятой войсками Деникина, и не имел связи с Москвой.
В начале 1920-х годов временным блюстителем московского святительского престола стал рязанский и егорьевский епископ Александр (Богатенков, 1853–1928). Он просил владыку Геронтия объезжать различные епархии и письменно докладывать о состоянии церковных дел.
В сентябре 1921 года, посетив некоторые общины, епископ Геронтий писал: «При объезде приходов приходится встречать весьма разнообразные картины. В Нижегородской епархии в некоторых уездах ужасно стеснено старообрядчество и вообще християнство. Духов<ные> лица, священники и дияконы, до последнего времени отбывали тыловое ополчение, работая на выгрузке дров и т. п. тяжелых работах, быв удалены от приходов и весьма запуганы.
В Арзамасском уезде отобраны подписки: “Не преподавать Закона Божия и лживого християнского учения”. Подобное и в Балахнинском: “Не преподавать Зак<она> Божия детям и юношам до 18-летнего возраста и не говорить проповедей” и т. п. Закон Божий и церк<овное> чтение и пение там не преподается с 17 года. Християне немало охладели и некоторые заразились разными лжеучениями…
Всюду народные дома – провинциальные театры, где и дети духов<ных> лиц занимают первые места, как бы выхваляясь папиросами или совершенным безверием. Местами есть и твердость християнства, и искреннее стремление к Богу и к религии. Но этого меньше.
Из этих кратких указаний ясно видно, что нам, спящим, враг диявол “всея плевелы в пшеницу”… Да, кругом плевелы и антихристовы слуги. Мы и духов<ные> лица, пастыри – очень слабо блюдут вверенные стада.
Голод и разруха увлекли многих в разного рода спекуляции и добытие пищи и необходимого, но забыли, что нужно искать прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся нам. За это преслушание приходится терпеть многие наказания и гибель християнства. Пастыри в большинстве слабо относятся к делу своего служения. Слабость в народе, это же и в дух<овных> лицах, а это переходит и в детей, следовательно, может и все погибнуть»[315].
В другом письме епископ Геронтий, образно описав тяжелое положение Церкви, предрек ей скорые и неминучие беды: «Зима не прошла… Бури не утихли… Жатвы много… Нужны делатели… Среди людей ужасный голод и масса болезней. Мало света… Мало и согревания. Люди болеют, ужасно страдают всякими заразными болезнями, заражают и других. Гибнут без числа и умирают… Нужна, очень нужна пища, согревание, нужен свет и необходимые лекарства. Нужны опытные врачи и делатели. О! как больно, очень больно, когда, видя все это, и смотришь: большинство как бы спит и совершенно бросило всю эту ниву и виноградник, увлеклись в другое… Горе, ужасное горе будет нам, и спящим, и нерадеющим. Хозяин непременно потребует подробного отчета за все… Чем оправдываться будем? И что будет с виноградником?»[316].
Вскоре это пророчество сбылось – кровавой волной захлестнул Россию красный террор, начались новые гонения на староверов. Церковный «виноградник» был вытоптан – были уничтожены тысячи священнослужителей, разорены сотни храмов и все монастыри.
В 1933 году в Ленинграде был закрыт и взорван собор на Громовском кладбище. В Москве были закрыты и разграблены все старообрядческие храмы кроме Покровского собора на Рогожском кладбище. Епископат был практически полностью истреблен. Большинство архиереев было казнено, некоторые томились в тюрьмах, и лишь немногие сумели скрыться за границей – в Румынии и Китае.
Владыка Геронтий был арестован 13 апреля 1932 года на своей ленинградской квартире после вечернего великопостного богослужения. Его отвезли в «Большой дом» на Шпалерной улице и посадили в одиночную камеру.
Впоследствии архиерей вспоминал: «Я полагал, что это была какая-то ошибка, так как я не чувствовал за собой никакой вины и думал, что меня должны через два-три дня выпустить, а особенно к воскресению. Но прошло воскресение – пятая неделя поста, и Вербное пришлось тут же пробыть. И думаю, неужели и Пасху быть мне вне свободы? Да, пришлось. Очень и очень было печально».
За решеткой – в тюрьме и лагерях – владыке пришлось встретить еще не одну Пасху. Он был осужден на десять лет по 58-й статье тогдашнего Уголовного кодекса (антисоветская пропаганда и агитация). После объявления приговора епископ спросил:
– А больше нельзя?
Узнав, что большего срока не дадут, он сказал:
– Слава Богу, что мне теперь 60 лет! До 70 лет я должен жить и честно срок отбыть. Тогда или умирать, или домой.
Мужество святителя удивило судей и следователей. Но тяжело было владыке Геронтию в неволе! Инок, он не ел мяса, посему вынужден был питаться одним хлебом, отчего в тюрьме у него развилась цинга: «Ноги отекли так, что галоши не убирались. Я одну пару белья разорвал на портянки, так как стали зябнуть ноги… Зубы даже все начали качаться, на ногах – пятна цинги, а лечить нечем… Зубной врач предложил все зубы вытаскать, так как их рукой свободно можно было вынуть».
Из тюрьмы владыка Геронтий был отправлен в лагерь. Сначала он оказался в Соликамске, в Вишерских лагерях. Здесь ему позорно остригли бороду: «Нас с бородами было около десяти человек. Применили насилие. Мы все забрались на верхние нары и не шли к парикмахеру. Начальник применил хитрость и вызвал меня, как бы условиться о ношении бороды. И как я сошел с нар, четверо взяли меня, кто за руки, кто за голову, и насильно остригли мне бороду, а потом и другим. Это было для меня особое горе и печаль».
Начальство Вишерских лагерей постоянно унижало верующих. «Среди лагерников были старицы неработающие и старики. Старицы были как монашки, у всех были на платьях и на одеждах кресты. И вот объявили, что их живых будут хоронить. Собрали их до 50 человек. До десяти могильщиков нарядили как духовенство в рогожные ризы, и дьяконы – стихари из рогожи. Вместо кадил – горшки на веревках. Повели их как бы на особое место хоронить. Дорогой злоумышленно пели развращенные как бы молитвы и ектении. Осужденные шли спокойно. Народу лагерников вышло смотреть более 1000 человек. Привели к месту похорон, пели издевательски-кощунственно. Нужно бы смеяться, но никто не смеялся. Приказано было кончить. Все разошлись. Также пошли в бараки и осужденные на смерть. Когда узнало об этом высшее начальство, попало всем – и выговоры, и аресты. Так оказалась указанная выдумка бесславна и во вред им самим».
Затем архиерей побывал в Саранске и Алатыре, в Ветлужских лагерях. А в 1937 году его перевели в Котлас. Перед отправкой лагерное начальство предупредило, что по дороге будут кражи – «уголовные» могут грабить «политических». Вскоре после Пасхи заключенных стали сажать в поезд. На глазах у всех владыке Геронтию в вагон подали две посылки с пасхальными гостинцами – с большими куличами и крашеными яйцами. Епископ разрезал один кулич и каждому, бывшему с ним в вагоне, дал по куску и по одному яйцу. Уголовники это оценили и сказали:
– Тебя не обкрадет в дороге никто за твое деяние. Мы десятки лет не едали кулича, и теперь у нас старинная Пасха!
В одном из лагерей близ Котласа архиерей работал санитаром и занимался изготовлением хвойного кваса: «Тогда я решил делать квас, но не знал как. Стал спрашивать, и меня научили. Квас с хвоей или хвоя с квасом вкуснее. Бог мне указал средство. Я стал обдумывать, как сделать машину для щипания иголочек хвои, строгальную машину. Последняя была очень удачная. Квас с хвоей был на славу. Начальство оценило мой труд, а главное – любило квас. Издалека приезжали пить. Вместе с хвоей я собирал разные растения для лекарств».
В 1942 году закончился срок заключения владыки Геронтия. Но ему не удалось сразу же уехать с Севера. Лагерное начальство назначило архиерея инструктором по изготовлению кваса и поручило ему заготовку грибов, ягод и хвои. Епископу было положено жалование – 200 рублей в месяц. Шла Великая Отечественная война, поэтому свои сбережения он пожертвовал на защиту родины.
Между тем в 1934 году скончался архиепископ Мелетий. Местоблюстителем московского святительского престола был определен кавказский епископ Викентий (Никитин, 1892–1938), но в 1938 году он был арестован и погиб в тюрьме.
Церковь оказалась в непростом положении – все архиереи были уничтожены, в живых остались лишь епископ Геронтий и самарский епископ Иринарх (Парфенов, 1881–1952), томившиеся в неволе с 1933 года. А на свободе находился только один архиерей – калужский и смоленский епископ Савва (Ананьев, † 1945), престарелый и больной.
В 1936 году был освобожден епископ Иринарх. Он поселился в Костроме у сына и дочери. Он ужасно испугался, когда в 1940 году власти предложили ему немедленно явиться к начальнику городской милиции. Владыка ожидал нового ареста, но каково же было его удивление, когда ему сообщили, что архиерея разыскивают московские староверы и просят срочно прибыть на Рогожское кладбище.