«Громи поганых латынян!»
Западное сознание во все времена формировалась потоками пропагандистской информации. И поляки в XVII в. не были исключением, находясь под гипнозом своей же собственной пропаганды. Поэтому они напрочь игнорировали тот факт, что в войнах с Россией начиная с Ивана III граница неуклонно сдвигалась на запад. Забывали, как громили их Скопин-Шуйский и Пожарский – зато помнили, как их предки захватывали Москву. Забывали, как потрепали их в прошлую войну – но помнили поражение Шеина под Смоленском. Вся польская литература о столкновениях с Москвой носила весьма тенденциозный и хвастливый характер. Соотношение сил и потерь безбожно искажалось, собственные успехи раздувались до небес, а неудачи замалчивались или объяснялись «случайностями». Добавлялись и «свидетельства» вроде записок дьяка Котошихина, сбежавшего в 1654 г. в Польшу и, как все «диссиденты», постаравшегося в угоду новым хозяевам оплевать Россию и ее армию. Все это складывалось в карикатурную картину: русские – «варвары» и воевать не умеют. Поэтому Речь Посполитая была настроена довольно беспечно и не ждала от Москвы ничего серьезного.
А Златоглавая Русь готовила сокрушающий удар. Развертывались три группировки общей численностью 80—100 тыс. бойцов. Северная, под командованием В.П. Шереметева, из 15 тыс. человек сосредотачивалась в Великих Луках. Центральная – Я.К. Черкасского, из 41 тыс., собиралась в Вязьме. Южная, из 20–30 тыс., во главе с Алексеем Трубецким – в Брянске. Кроме того, для поддержки Хмельницкого к нему был направлен полк Василия Бутурлина из 4 тыс., а 7 тыс. оставались в Белгороде для прикрытия «крымской украины». Планировалось наступление по сходящимся направлениям: от Великих Лук – на Полоцк и Витебск, от Вязьмы – на Смоленск, Оршу и Борисов, и от Брянска – на Рославль и Борисов. А Хмельницкий должен был во взаимодействии с южной группировкой нанести глубокий удар по польским тылам.
Продолжалось дополнительное формирование войск. Сохранилась запись Алексея Михайловича о срочном наборе шести новых рейтарских полков, создавался и первый в России гусарский полк. Ствольный приказ докладывал, что в войска отпущено 31 464 мушкета, 5317 карабинов, 4279 пар пистолетов, и в приказе еще осталось 10 тыс. мушкетов и 13 тыс. стволов к ним. Это – отечественного производства. Но при таком размахе подготовки своего вооружения не хватало, и снова докупали за границей: 32 тыс. мушкетов, орудия, шпаги, латы из Германии и Швеции. В марте на Девичьем поле прошли маневры солдатских и рейтарских полков.
Важное событие произошло и в семье Алексея Михайловича. После смерти сына Дмитрия у него рождались дочери – Марфа, Евдокия, но наследника не было. Царь и царица истово молились, ездили в паломничества по святым местам. (Кстати, это был один из факторов, способствовавших возвышению Никона и усилению его влияния на государя, «собинный друг» часто сопровождал его в этих поездках, морально поддерживал, помогал «отмолить грехи»). И в 1654 г. наконец-то родился долгожданный сын Алексей Алексеевич. Это окрылило Алексея Михайловича, было воспринято как добрый знак перед началом кампании.
Первыми боевые действия начали поляки. 20-тысячное королевское войско вторглось на Украину, разметало несколько казачьих частей и подступило к Белой Церкви, а конные авангарды выплеснулись рейдами до Умани и Ивангорода. Хмельницкий воззвал к Трубецкому в Брянск, требуя «с нами сойтись под Киевом». Царь тоже послал воеводе наказ «итить к Богдану Хмельницкому и промышлять вместе». Но Трубецкой был опытным полководцем и весьма авторитетным лицом – за государевым столом он занимал первое, самое почетное место. Поэтому он мог себе позволить отступить от буквального выполнения приказа. Он понимал, что идти к Киеву – значит растрепать свою группировку и сломать общий план наступления. И верно оценил, что силы поляков невелики, украинцы сами смогут с ними справиться. Поэтому к гетману послал лишь отряд В.Б.Шереметева в 4 тыс. человек, но с большим количеством артиллерии, которой не хватало у казаков. И оказался прав, Хмельницкий с Бутурлиным отразили удар.
Более серьезные приготовления поляки начали только в мае. Сейм объявил посполитое рушенье, определил командующих. Коронным гетманом стал Станислав Потоцкий, сын прошлого гетмана, польным гетманом коронной армии – Лянцкоронский. Великим гетманом Литовским остался Радзивилл, а его заместителем, польным гетманом – Гонсевский. Польша готовилась выставить 60-тысячную армию из наемников и ополчения. Спешно усиливалась система крепостей. Союзником поляков стал Крым. Но наемников теперь приходилось распределять по двум фронтам, а шляхта проявляла обычное разгильдяйство даже в Литве, которой грозило вторжение. Радзивилл писал королю: «И то наказанье и заслепление Божье, что шляхта не единые охоты к сбиранью и деянию отпору неприятелю не чинят».
А русские не ждали. 18 мая царь выступил на войну. «С утра, перед его государевым походом, сбирались его государева полку сотенные головы с сотнями, и рейтарские, и гусарские, и солдатские полковники и начальные люди с полками, и головы стрелецкие с приказами на поле под Девичьим монастырем. А собрався, из-под Девичья монастыря с поля шли Москвою через дворец сотнями, а на дворце в столовой избе в то время был и ратных людей всяких чинов из окна святою водою кропил святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси». Никон в отсутствие царя оставался главой правительства, ему были даны огромные полномочия.
Пока Алексей Михайлович с полками двигался к Вязьме, три собранных на границе «кулака» уже начали вторжение. На правом фланге армия Шереметева 1 июня взяла Невель. Затем подошла к Полоцку, перерезав дорогу на Витебск и Вильно. После короткого боя на подступах к Полоцку город счел за лучшее капитулировать и принести присягу царю. Одновременно в центре части Якова Куденетовича Черкасского – стрельцы, дворянское ополчение и полки Буковена, Мартота и Закса овладели Дорогобужем, захватили крепость Белую. На левом фланге войска Трубецкого подступили к Рославлю, который сдался без боя. А поляков, напавших на Украину, окончательно разбили и изгнали, и Хмельницкий даже сам смог отправить к царю 20 тыс. казаков – Нежинский, Черниговский и Стародубский полки и запорожцев под командованием наказного атамана Золотаренко.
Таким образом путь основным силам был расчищен, они были надежно прикрыты от угрозы фланговых ударов, и 28 июня войска царя и Черкасского подошли к Смоленску. Сразу начали осадные работы: строили лагерь – «земляной город», батареи на Покровской горе, шанцы и острожки, перекрывшие дороги. Подтягивались части генерала Лесли, полковников Бутлера, Гипсона, Траферта, Дестервилля, Яндера, Гундермахера, Энгли. В городе насчитывалось 2 тыс. немецкой пехоты, 4 тыс. шляхты (не считая вооруженных слуг), 1,5 тыс. «жилецких людей» и 6 тыс. ополчения из мещан. Для обороны столь мощной крепости, как Смоленск, этого было вполне достаточно. Но большинство горожан воевать не желало, было много перебежчиков. Литовскому воеводе Обуховичу и коменданту Корфу приходилось изворачиваться. Пушки сосредотачивали по башням и воротам, где ставили немцев и верных гайдуков. А горожан расставляли на менее ответственных участках, по стенам, под надзором башенных гарнизонов.
Поляки использовали обычную в подобных случаях тактику. Защитники Смоленска должны были сдерживать и сковывать царские силы, а поблизости, в Красном, разместился Радзивилл с 15-тысячным полевым войском, чтобы бить осаждающих по тылам, проводить в город подкрепления, а после того, как у него соберется достаточная армия, обрушиться на русских и зажать между крепостью и своим войском, как было в войну 1632-34 гг. Но на этот раз наши воеводы не собирались выжидать подобного развития событий. Под Смоленском остался Алексей Михайлович, а Черкасский с частью войск выступил против Радзивилла. Первый бой обернулся не в пользу русских. Авангард вел себя легкомысленно, шел без разведки, на привалах не выставлял охранения. И Радзивилл, скрытно приблизившись по лесам, напал на него ночью. Среди необстрелянных новобранцев возникла паника, они побежали, бросив пушки и обоз. Пленных поляки не брали, перебили тех, кто был захвачен сонным или пытался сдаться. Большинство русских удрало. И Радзивилл раззвонил о полном разгроме противника, о тысячах убитых. Хвастал, что русским не видать Орши, как своих ушей. Разумеется, приврал. Разбит был лишь передовой отряд. А основной корпус Черкасского только выдвигался. Бойцы учли горький урок. И озлобились на поляков за расправу над товарищами. «Победитель» с полками Черкасского предпочел не встречаться, вопреки своим заверениям бросил Оршу и отошел южнее, к Копыси.
Однако на Россию в это время обрушилось другое, неожиданное бедствие. В Москву прибыло посольство из Грузии. Царя в столице уже не застало, но завезло из Закавказья «моровое поветрие». Чуму. Эпидемия оказалась страшной, стала косить москвичей десятками и сотнями. Находившиеся в городе дворянские и боярские семьи с прислугой начали разъезжаться по поместьям – и разносить заразу по стране. Никон отписал царю, предлагая эвакуировать его семью в Калязин монастырь. И Алексей Михайлович согласился, разрешил выехать и самому патриарху и боярам Пронскому и Хилкову, оставшимся управлять столицей. Объявил, что он никого не неволит оставаться в Москве. Но Пронский и Хилков покинуть свой пост отказались. А Никон повел себя двойственно. Скорее как глава правительства, а не патриарх. Собрал царский двор, штат основных приказов, и огромный обоз спешно покатил прочь из столицы. То есть, с одной стороны, Никон сберег близких государя и работоспособный аппарат управления. А с другой, получалось, пренебрег духовными обязанностями.
Это стало причиной «чумного бунта». Ведь далеко не все имели возможность эвакуироваться, люди продолжали умирать. Собственно бунта как такового не было – москвичи ударили в набат, собрались по колокольному сигналу к Успенскому собору, где шла служба и находился Пронский. Народ обратился к нему встревоженно и возмущенно – почему, мол, патриарх бросил паству в бедствии? Указывали, что некому даже поставить священников взамен умерших, и жертвы эпидемии приходится хоронить не по-христиански. Пронскому удалось успокоить москвичей. Он пояснил, что Никон уехал по царскому указу, обещал сообщить обо всем Алексею Михайловичу, и настроения успокоились. Москвичи стойко переносили бедствие, а Пронский и Хилков энергично боролись с ним. Устанавливали санитарные кордоны, налаживали вывоз и захоронение трупов, обеспечивали город продовольствием…