почувствовал, что у него из-под ног уходит твердая почва…
Даже усамого бесконечно долгого дня когда-нибудь наступает вечер.
Солнце,словно голова уставшего от забот человека, все сильней клонилось к горизонту.Далекий лес и видневшийся справа от него хуторок окрасились в розоватый цвет.
Стаспрошел на кухню и налил себе воды из стеклянной банки, на дне которой лежалаего монета. Сквозь толщу воды она казалась еще больше.
«Всёравно монета моя! – вернувшись к себе, думал Стас. – Это все равно, что я вбанк её положил. Или, как бы сказала Ленка, – в банку!»
Вспомнив про Лену, а следом за ней, и Ваню, и что ему еще придется держатьперед ними ответ за отданный Максу крест, Стас помрачнел, но тут же отогнал отсебя эту мысль.
К томуже у него были дела и поважнее!
«Такойсеребряный рубль стоит, как минимум сто долларов, да отец дал десять, - сталподсчитывать он. – Итого сто десять долларов. И это всего за два дня!»
Стасдовольно потер ладони и принялся ходить из угла в угол, прикидывая, на чем жевсе-таки можно еще заработать в деревне?
Нопридумать ничего не удалось. Дверь вскоре открылась. И, пропуская вперед себяневысокого, лысоватого человека в очках, в комнату вошел отец.
Решив,что это очередной посетитель, Стас уже собрался идти во двор. Но следом за нимивошла мама, и оказалось, что это не пациент, а гость, которому, как принято втаких случаях, родители показывали дом.
- Это унас детская! – обвел рукой комнату отец и остановил указательный палец на сыне.– А это…
- Ужедогадался, её обитатель! – с улыбкой кивнул Стасу гость и спросил: - В седьмойкласс перешел?
- Да… -удивленно посмотрел на него Стас. Из-за его роста взрослые обычно считали, чтоон старше. - А как вы догадались?
-Профессия у меня такая! – гость чуть внимательнее посмотрел на него и добавил.– Могу еще сказать, что учишься ты на четыре и пять. Всего две или тричетверки!
-Четыре! - поправил Стас. - Но откуда вы это…
- ЮрийЦезаревич – директор местной школы! – шепнула мама.
- И унего очень богатый опыт! – добавил папа.
«Вотэто да! - с восторгом подумал Стас. Хоть это был директор не московской, авсего лишь деревенской школы, приятно было так запросто стоять рядом с человеком,перед которым дрожали все здешние мальчишки и девчонки. – Скажу Ваньке сЛенкой, что он у меня был – вот обзавидуются!..»
- Да, -подтвердил гость. – Сам был когда-то здесь мальчишкой, а теперь вот почти ужетридцать лет директор! Не только руковожу, но и учу детей. Можно сказать, всюжизнь положил на то, чтобы они стали настоящими людьми. И есть чем похвастать!Среди моих питомцев – десятки инженеров, несколько ученых, два журналиста идаже один актер! Есть, конечно, досадные исключения, вроде Семенова или Будко…Но поверьте, таких единицы!
-Будко… Будко, – знакомая фамилия… - задумался вслух отец.
- Этомуж Валентины, фельдшера в нашем медпункте! – подсказал директор. - Ну, у неееще дети – Ваня с Леной. Шесть лет уже сидит за убийство сына губернатора инеизвестно, когда выйдет, и выйдет ли вообще! У них в семье это наследственно –бабку Валентины к расстрелу приговорили, покойную теперь Пелагею тожеследователь то и дело в город вызывал…
Стасчуть не подпрыгнул от такой новости. Вот тебе и разведчик – Ванькин отец!
«Тожемне друг, не мог сразу правду сказать!» - даже обиделся он.
Онхотел спросить Юрия Цезаревича, за что приговорили к расстрелу Ванинупрабабушку. Но тот, осматривая стену, начал хвалить его:
-Признаться, первый раз такое вижу. Ребята сейчас стенки боксерами, рокерами даидолами поп-музыки увешивают, а тут… Что, как папа, врачом решил стать? – содобрением спросил он Стаса.
-Почему? – не понял тот.
-Портрет Гиппократа выше всех повесил!
- Этоне Гиппократ, это Деций! – буркнул Стас.
- Да? -удивился директор.
- Вон иподпись есть…
-Верно! – прищурившись, прочитал имя императора директор. – То, что ты такхорошо знаешь историю древнего мира, да еще с ее традицией переименовыватьпамятники – просто выше всяких похвал! Это ведь уже из институтского курса!Правда, насколько я помню, у Деция борода была несколько короче... И лицо негреческое, а римское. Но меня сейчас интересует другое – почему именно он у тебяна самом почетном месте?
- Так…читал о нем…- уклончиво ответил Стас. – Власть он имел!
- Ага,понимаю! Значит, политиком мечтаешь стать?
- Ну… ачто тут плохого?
- Нет,почему? А… еще и бизнесменом? – заметив курс валют, уточнил директор.
- Он унас о смысле жизни всерьез думает! – с гордостью пояснила мама.
Директор с нескрываемым уважением посмотрел на неё, затем – как, наверное, насвоих учеников во время экзамена, на Стаса:
-Похвально, похвально! И что же?
- Ищу!– уклончиво ответил Стас. Почему-то ему теперь не хотелось говорить об этомвслух. То, что велел отец, выполняя свой родительский долг, неожиданно для негосамого вдруг превратилось в самое важное и главное.
Нодиректор не отставал:
- И ккакому же выводу ты пришел? – допытывался он. - Неужели к тому, что главное вжизни это? – Юрий Цезаревич пренебрежительно кивнул на «Деция» и вырезку скурсом валют.
- Апочему бы и нет? – с вызовом осведомился Стас.
- Нет,всё это, конечно, хорошо, но… - директор сделал значительное лицо. – Не вечно!Разве ты не подумал, что всё это когда-то пройдет? И деньги, и власть, и вообщевсё, что мы видим вокруг… В детстве у меня был друг, Васька Голубев… Так мы сним однажды даже до драки поспорили, существует ли на земле хоть одна вещь,которая будет вечно! И, помнится, никто не победил. А сейчас бы я сказал, чтотакая вещь, которая, кстати, напрямую связана со смыслом жизни, есть! И эточто?..
- Что?– всем телом подаваясь вперед, эхом повторил Стас.
- Славаили просто добрая память! Представь себе, человека давно уже нет, а он – живет!
- Какэто?
- Оченьпросто! – улыбнулся директор. – В написанных книгах, как, например, Пушкин… воткрытиях и изобретениях, как Коперник, Кулибин, Ньютон… в совершенном подвиге,как Александр Матросов или Юрий Гагарин. Да просто – в проложенной дороге,построенном доме, посаженном дереве, наконец, в своих детях!
ЮрийЦезаревич обвел глазами внимательно слушавших его родителей с сыном и, немногозаученно, словно в десятый раз повторяя один и тот же урок школьникам,подытожил:
- Изначит, жить надо для чего? Чтобы оставить о себе память и потом, после своейсмерти, вечно жить в ней!
Стаспочувствовал, что у него из-под ног уходит твердая почва… будто он на полномходу врезался в стену, за которой снова была пугающая пустота. Рушилось всё,что ему с таким трудом удалось построить за эти три дня. И потом, он никак немог взять в толк, а как это можно жить в памяти, то есть, выходит, в ком-то, испросил:
- И каким сейчас?
- Кому?– не понял директор.
-Копернику, Гагарину, Пушкину!
- Где?!
- Ну,вы же сами сказали – в нас! Они что – тоже слушают, думают, дышат?
- Неговори глупостей! – возмутилась мама. Но Юрий Цезаревич остановил ее, ипринялся отвечать на вопрос. Он что-то горячо объяснял, доказывал, но на самомделе только еще больше запутал Стаса.
- Новедь умирать всё равно страшно, и… не хочется! – наконец, прошептал тот.
Директоркак-то немного странно – одними губами улыбнулся и успокаивающе положил на егоплечо руку:
- Неотчаивайся! Природа так мудро создала нас, что человек к старостипросто-напросто устает жить и совершенно спокойно покидает этот мир, но… - онпоказал на портреты Пушкина и Гиппократа, наверное, забывая, что это уже Деций,- оставив в сердцах благодарных потомков эту самую, вечную память!
6
-Я?! – как ужаленный подскочил на стуле Стас...
Опятьвсё менялось с этим смыслом жизни!
Стас сиделза столом и думал, что бы ему сделать такого, чтобы увековечить свое имя вистории. На стене появились новые вырезки из журналов: Пушкин, Циолковский,маршал Жуков, Юрий Гагарин…
Конечно, то, что сказал здешний директор, нравилось ему намного меньше, чемуслышанное от Григория Ивановича, дяди Андрея и охранника Игоря Игоревича.
Но уЮрия Цезаревича был такой аргумент, возразить против которого было невозможно.Всё, действительно, когда-то пройдет. Утешали, правда, его последние слова. Но,как в том случае – когда машину угнали, а сигнализация осталась…
Стасуне оставалось ничего другого, как остановиться на мысли, что правы всевзрослые, каждый по-своему. Пока он доживет до того времени, когда умирать нестрашно, можно и к власти стремиться, и большие деньги зарабатывать, и жить всвое удовольствие. И, конечно же, стараться оставить после себя не простопамять, а вечную славу!
Онсбегал к отцу и, выпросив несколько листов бумаги, стал чертить схему вечногодвигателя да гнуть проволоку… Однако, это занятие вскоре наскучило ему.
Взглядего остановился на портрете Пушкина.
«Вот укого слава, так слава! – с уважением подумал он. - Даже те, кто никогда нечитал его стихов, когда не знают, что отвечать, говорят: «Что я, Пушкин?»Может, и мне тоже начать писать стихи?»
А что?Переделывал же он с ребятами для школьных игр в КВН тексты известных песен назлобу дня. Да так, что все потом хохотали. И на 8-е марта поздравления в рифмуписал на открытках девчатам…
Вспомнивпро одноклассниц, он вдруг подумал о Нине и решил, что она не похожа ни на однуиз них. Калейдоскопом пронеслось перед глазами, как он впервые увидел её, какони обменялись только им понятными взглядами, как она была здесь, у него дома ипосмотрела на него… В ушах зазвучал голос Ленки: «Ой, Нинка, какая же ты