Но юноша обещал безропотно понести все иноческие труды, и игумен принял его.
И стал инок Арсений трудиться день и ночь, исполняя все послушания: то он готовил пищу для братии, то носил дрова и воду в поварню, и никто не слышал от него ропота или бранного слова. Братия изумлялась и радовалась на его крепкое житие и ставила себе этого юношу примером.
Арсений впоследствии был архидиаконом при святителе Московском Киприане, а затем был поставлен епископом на свою родину, в Тверь.
В окрестностях Твери, в глубине сосновой рощи, на живописном берегу реки Тмаки, на урочище Желтиковом, святитель Арсений заложил деревянную церковь во имя Киево-Печерских преподобных отцов Антония и Феодосия и при ней обитель, куда любил уединяться.
Тут вспоминал он свое тихое детство, смерть благочестивых родителей, отречение от мира, чудное видение, направившее его в Киев, и возвращение в сане святительском на свою родину.
Жизнь кончалась, чудная и светлая, как жизнь всех тех людей, которые вняли призыву Христову и покорно и доверчиво на этот призыв пошли за Христом…
Детство великого отшельника
Один из отцов европейского монашества, преподобный Венедикт Нурсийский, с детства отличался чрезвычайным разумом. Отроком он казался нравом своим мужем возраста совершенного. Ни одно желание плотское, ни малейшая суета мирская не волновали его душу.
Во дни цветущей своей молодости он мог свободно и широко наслаждаться миром. Но этот мир вменял он, как сено, засохшее со своими цветами. Венедикт был послан родителями своими в Рим, чтобы учиться наукам. Но жизнь Рима была ему далеко не по вкусу. Он видел, как молодежь в училище, уже в юную пору, служит своим страстям, и боялся сделаться похожим на своих товарищей. Он стал отдаляться от них и, наконец, совсем оставил училище. Так вышел он из училища неученым мудрецом и разумным невеждой. Преимущества образования он презрел для того, чтобы сохранить целомудрие сердца.
Когда умерли его родители и оставили ему большое богатство, он роздал это богатство нуждающимся, так как думал только об иночестве и о пустынной жизни. С ним решила удалиться от мира его воспитательница, старая женщина, как и он, мечтавшая о жизни духовной и отреченной. Он поселился в уединенном месте, при церкви святого апостола Петра.
Благочестивые старцы, жившие в той местности, относились к отроку с особым уважением.
Однажды воспитательница Венедикта попросила у соседей на малое время орудие для чистки пшеницы. Как-то в ее отсутствие орудие упало со стола и разбилось надвое. Старица, увидав, что чужая вещь приведена в негодность, стала горько плакать. Блаженный юноша, видя, как убивается воспитательница над поломкой чужой вещи, взял обе части сосуда, пошел с ними в уединенное место, бросился на колени и стал молиться Богу с тем чувством, с каким ребенок просит свою мать исполнить какую-нибудь дорогую для него мечту.
Час молился отрок, и, когда поднялся с земли, сосуд лежал перед ним целый: даже не оставалось никаких следов поломки.
Слух об этом чуде прошел между тамошними жителями, и они повесили этот предмет на церковных стенах, чтобы напомнить о том, как велика может быть сила человеческой молитвы.
Это обстоятельство сильно расстроило блаженного отрока Венедикта. Он решил идти в совершенное уединение и тайно от воспитательницы и знакомых ушел в пустыню, в сорока верстах от Рима.
Там он долго подвижничал в полнейшем одиночестве. О нем знал только один отшельник Роман, приносивший ему пишу.
Святой Венедикт основал несколько монастырей и написал устав для своей братии, принятый впоследствии во многих монастырях Запада.
Монахи Бенедиктинского ордена отличались образованностью, они занимались воспитанием детей и прославились своими сочинениями о первых веках христианства.
Подвиг Алексия, человека Божия
Когда над Римом и вселенной господствовали сыновья Феодосия Великого, Аркадий и Гонорий, в старом Риме жил великий и славный вельможа Евфимиан.
Жил Евфимиан с великой пышностью в квартале богачей. У него был великолепный дворец, отделенный от улицы цветущим садом, где различные редкие цветы смешивали исходящее от них благоухание в один невыразимый словами приятный аромат.
Легкие мраморные колонны поддерживали величественный фронтон, на котором были изваяны затейливые сцены из древнегреческой жизни. Словно где-то в воздухе терялись потолки высочайших комнат. И на стенах, расписанных прекрасными фресками, ярко выделялась белизна драгоценных мраморных статуй. Высокие бронзовые светильники, кресла и столы – то из бронзы, с мраморными мозаичными досками, то из драгоценного дерева, с украшениями из золота и слоновой кости, – были расставлены по многочисленным покоям Евфимиана.
По дому бесшумно двигались одетые в шелковые одежды светлых цветов, перетянутые золотыми поясами, слуги. Общее число их доходило до трех тысяч.
Из пригородной дачи Евфимиана ежедневно доставлялись к столу молочные скопы, дорогие парниковые овощи и ранней выгонки ягоды.
Редкостные вазы из мрамора и бронзы, разбросанные по всему дому, постоянно пополнялись пышными цветами подгородных садов. С разных концов Италии, из повсюду разбросанных имений вельможи везли к его дому припасы: муку, смолоченную рабами на каменных жерновах, из золотистых зерен; дичь, настрелянную ловкими охотниками в лесах и лугах; шкуры диких зверей, пойманных в лесных чащах; вина в кожаных мехах, выжатые по осени из виноградных гроздей. Гнали мычащих волов и блеющих овец, везли крикливых птиц и янтарный мед – все для потребы громадной усадьбы Евфимиана с ее трехтысячным населением.
Всего меньше пользовался всем этим изобилием сам вельможа, Евфимиан.
Добрый, тихий, незлобивый человек, он тщательно соблюдал заповеди Божии и жил в великом воздержании.
Ежедневно он постился до трех часов дня и ежедневно выставлял у себя три трапезы: сиротам и вдовам, нищим, странникам и больным. Сам же садился за трапезу со странствующими иноками только в четвертом часу.
Доброе сердце Евфимиана утешалось, когда за устраиваемыми им трапезами сидело множество народа. Когда же он видел мало трапезующих, печалился и, пав перед Богом на землю, говорил: «Недостоин я ходить по земле Бога моего – живу в достатке и не помог нуждающимся ближним моим».
Такого же духа, как Евфимиан, была и Аглаида, верная супруга его, так же, как и он, была она милостива и щедра.
Любить бедных, стремиться подражать милосердию Господню и получить от Бога средства к тому, чтобы проливать на людей потоки милосердия, – какое в этом великое счастье и удовлетворение!
В этой радостной и богоугодной жизни своей Евфимиан с Аглаидой имели одно великое горе – у них не было детей. Часто бездетные супруги мечтали о том, какая радость была бы иметь сына, наследника их имени и богатства… Им рисовалось, как бы заботливо они стали его воспитывать, чтобы сделать из него истинного христианина, как бы щедро после рождения наследника полились по Риму их милостыни.
Часто, когда Евфимиан отлучался из дому во дворец императоров или по делам государственным и Аглаида оставалась одна во внутренних покоях, печально оглядывалась она вокруг себя. И как в эту минуту хотелось ей иметь перед собой ребенка своего, брать его на руки, ласкать его нежными словами, учить его лепетать невинными устами, любоваться на него, любить и благодарить Бога за это величайшее счастье женщины – счастье материнства!
И, грустно оглядевшись вокруг, смущенная покоем и мертвой тишиной обширных торжественных комнат, Аглаида склоняла голову на грудь, подчиняясь воле Божией. Но в измученном сердце не погасла еще надежда. Быстро вставала она и шла в тот уединенный покой, где любила предаваться молитве. И, упав там перед незримым Богом, она возносила к Нему свою печаль, свою горячую мольбу, свои утомленные надежды:
– Господи, помяни меня, недостойную рабу Твою, и разреши мое неплодие, чтобы сподобилась я назваться матерью моему ребенку… Пошли нам сына, чтобы с мужем у нас была утеха в жизни, чтобы в старости нашей он поддерживал нас…
И сотворил Бог по милости Своей и даровал Евфимиану желанного сына.
Не описать радости родителей. В день крещения мальчика они выкупили на волю заключенных в тюрьмы за долги, разослали по монастырям щедрые жертвы, дали обет построить несколько храмов… И все это было ничтожно по сравнению с той радостью, какая переполняла их души.
Началось тихое, благословенное детство избранного Богом отрока, которого родители назвали Алексием.
Среди первых впечатлений помнил он, как мать, стоя с ним на коленях и поддерживая его руками, учила его произносить имя Божье и говорила ему о Том Творце, Который создал его, поселил на земле и ждет от него, маленького Алексия, Себе хвалы. И душа мальчика наполнялась тогда чувством близости Бога: трепетом и счастьем.
И часто, когда мальчик просыпался на несколько минут, видел он склонившуюся над колыбелью мать, шептавшую не то слова любви к нему, не то молитвы о нем Вседержителю Богу.
Помнил он богослужение в церквах, и церковное пение, и минуту величайшего чуда вселенной, когда, по слову священнослужителя, в чаше вино претворялось в Кровь и хлеб – в Тело Христово и предстоявшие падали ниц перед совершавшимся неизглаголанным таинством.
Он помнил трапезы в отцовском доме, в отцовском саду на сотни убогих людей, и длинные беседы отца и матери с одним из управляющих, которому было поручено объезжать бедные кварталы города и оказывать помощь нуждающимся.
И одновременно с тем, как мальчик подрастал, рос в его сознании образ Христов.
Христос был для него не чем-то далеким, отвлеченным, непонятным, Христос всегда стоял перед ним, как стоял в тот страшный день на помосте, – в тернии, с тростью в руках, со связанными руками, с каплями пота, застывшими по лицу и вытекшими из-под жаливших колючек венца, в багряной ризе, – измученный, осмеянный, п