Когда угличане узнали о приезде московских послов, их постигла великая скорбь: они ведь любили царевича в несчастий и забвении и столько за него страдали, и теперь им должно лишиться мощей его. Когда надгробие сняли с церковного помоста, то долго не могли найти самого гроба. Явилась мысль, не скрыт ли гроб, начали петь молебен, и вдруг внезапно с правой стороны могилы полилось благоухание, и там начали копать и сразу же обрели гроб с мощами царевича.
«Зачем оставляешь нас сирых, мы лишились тебя при жизни, а теперь ты уходишь навсегда», – так вопили граждане угличские на могиле царевича, но скорбь их смягчалась при виде отрока, пробывшего в могиле пятнадцать лет и теперь снова выходящего из нее как бы спящим. Не только было цело его тело, но и сохранились на нем одежды. Когда его убивали, он зажимал в руке платок-ширинку, шитую золотом и серебром; этот платок лежал в руке его невредим, а в правой руке сохранилось несколько орешков, с которыми он сходил по крыльцу к месту своего убиения.
Полились исцеления от нетленных мощей, и народ встречал его на всем пути из Углича в Москву. В Москве весь народ с царем Василием и патриархом Гермогеном с крестами и чудотворными иконами выходил навстречу шествию: в великом торжестве в прародительскую столицу свою возвращался царевич Димитрий, за восемнадцать лет до того вышедший из нее опальным.
Велено было открыть раку, чтобы все могли видеть святые мощи царевича. Когда тело было поставлено в Архангельском соборе, от него истекли исцеления.
Гроб был утвержден посреди собора у правого столба, на том месте, где стоял гроб царя Бориса, который был теперь вынесен из собора. От святых мощей царевича изливались, по словам летописца, «реки милосердия», много расслабленных – великим чудом – оздоровились, и с тех пор царевич Димитрий почивает открыто в Московском Архангельском соборе.
В 1812 году, при нашествии французов, мощи царевича Димитрия усердием одного соборного причетника перенесены в женский Вознесенский Кремлевский монастырь и там на время были скрыты между стеной и иконостасом.
Благоверный князь Угличский Иоанн (в схиме Игнатий)
В тяжких муках слагаются обыкновенно силы государства. Единодержавию, сплотившему в одно целое государство, пришлось бороться со своевольными удельными князьями, которые желали бы властвовать, не подчиняясь единодержавной воле старшего собрата. И много страданий принесла такая борьба. Много страданий приняли и русские князья, когда под давлением исторической необходимости вместо прежних разрозненных уделов московские князья стали сшивать русскую землю в одно неделимое ядро.
К князьям, пострадавшим в эту пору, принадлежит преподобный князь Иоанн Угличский. В невинном страдании своем он достиг венца святости. Древняя Русь часто страдала от того, что была разрознена на многие уделы, князья удельные между собой враждовали. Этим, между прочим, объясняется, почему они не сумели дать сообща могучий отпор татарам и почему русские терпели позорное, мучительное татарское иго.
Умные князья московские стали уничтожать удельные порядки, стараясь присоединить отдельные уделы к великому княжеству московскому.
Великий князь Иоанн Третий особенно настойчиво проводил в жизнь это начало и получил название «Собирателя земли Русской». У него было четыре брата: двое умерли бездетными; третий, Андрей Васильевич, по прозванию Большой, имел уделом своим Углич. От любимой его жены, княгини Елены, у него было два сына и две дочери; старшего сына звали Иоанн, младшего Димитрий.
Родившийся около 1477 года княжич Иоанн был необыкновенным ребенком. Он был с самого детства углублен в себя, молчалив и сдержан, редко раскрывались его уста, его не манили к себе детские игры. Когда его стали учить грамоте, он выказал необыкновенную понятливость, быстро с ней освоился, и его с тех пор нельзя было оторвать от духовных книг.
Он рано остался сиротой, так как мать его умерла, когда ему было шесть лет, а затем скончалась и бабушка его, мать его отца и Иоанна Третьего, которая заботливо поддерживала мир между своими сыновьями.
С тех пор отношения между братьями стали неладными. Чувствуя, что Иоанн мечтает прибрать к Москве их удел, князь Андрей иногда вступал в тайные сношения с врагами Иоанна Третьего и даже охотно принимал к себе опальных его бояр.
На впечатлительную природу княжича Иоанна сильно повлияла смерть матери. Он как-то еще больше спрятался в себя, еще больше углубился в свои книги, еще неотступнее стал молиться в церквах. Днем он посещал всегда все церковные службы, а ночи простаивал на молитве. Если он не был в церкви, то беседовал с благочестивыми людьми или занимался с бедными, которых очень любил.
Вокруг него кипела жизнь хотя небольшого, но пышного двора, потому что угличское княжество принадлежало к числу значительнейших. И среди его роскоши наследник удела походил скорей на инока. Он точно предчувствовал, что ему не придется княжить, так как о делах управления он вовсе не думал. Он точно проходил над всем, что не относилось к вере и к спасению души, одевался он скромно и просто, насколько позволяло ему его звание, строго постился. И на такую жизнь вскоре должно было пасть испытание.
19 сентября 1490 года, когда княжичу Иоанну было 14 лет, князь Андрей Васильевич приехал в Москву повидаться с братом, великим князем Иоанном. Казалось, что все шло хорошо: братья дружно провели весь вечер в московском дворце, но, когда на следующий день князь Андрей явился, позванный во дворец к обеду, он внезапно был взят под стражу и окован цепями. Свидание между братьями накануне было последним свиданием: Иоанн задумал отнять у брата удел и истребить его род. В этих видах из Москвы был послан в Углич чиновник захватить молодых княжичей Иоанна и Димитрия, и их свезли в Переяславль (древний, довольно значительный город, расположенный в теперешней Владимирской губернии). Обоих детей посадили в темницу. Так как Переяславль был по дороге от Москвы на Углич, то угличане не переставали рассуждать о злосчастных княжичах, и их перевели на Белоозеро, где они были тоже заточены в темницу.
После трех лет заключения князь Андрей Васильевич скончался и был положен в Московском Архангельском соборе, среди своих предков, а дети его тогда были переведены в Вологду. Их продолжали держать в самом тесном заключении и в оковах. Единственной отрадой их жизни была икона Богоматери «Всех скорбящих Радость» – отцовское благословение.
Около них не было вовсе ни одного близкого человека. Они видели только сумрачные лица сторожей. Единственной отрадой их была вера и молитвы к Заступнице страждущих, Пресвятой Богородице. Эта вера шепнула им, что раз Господь попустил им такое страдание, то, значит, Он избрал это страдание для них как путь спасения.
Так как князь Иоанн еще в миру ограничивал себя и вел отреченную жизнь, то теперешняя мука была продолжением его прежних подвигов. Молитва, в которую он углублялся и которая исторгала у него из глаз слезы, как бы закрывала от него стены тюрьмы.
Он сам был настолько силен духом, что поддерживал унывающего брата своего Димитрия, который был годом моложе его. Он говорил брату о том, какие тяжкие муки несли святые и какую награду готовит Бог неповинным страдальцам. Он говорил: «Не жалуйся на темницу, по Божию внушению дядя наш удалил нас от суетного света; мы бы стали грешить, если бы жили по своей воле; так будем молиться, чтобы Бог дал нам силы перенести жизнь, какую нам послал. Святые мученики терпели разные муки, преподобные отцы оставляли семью и весь мир, жили в голоде и жажде, а мы, грешные, так не трудились – пусть же спасемся мукой».
Шел год за годом. Все дальше удалялось от страдальцев их счастливое детство. На Руси события сменялись событиями: державный Иоанн уже лежал, как и брат его Андрей, под сводами Архангельского собора, и на великое княжение вступил двоюродный брат вологодских страдальцев, великий князь Василий Иоаннович. Но в судьбе княжичей, которые были заключены в темницу мальчиками, а теперь приближались к старости, ничего не изменилось.
Была весна 1523 года… Тридцать два года прошло со времени начала мук князей Иоанна и Димитрия. Весна шла над русским простором, радостная и могучая, как весна, но она цвела не для вологодских заключенных: они не слыхали пения вьющих себе гнезда птиц и не видели из затвора своего ни зеленеющих лугов, ни свежих цветов, и в мрачной темнице было сумрачно и темно. К горю узников прибавилось новое горе: князь Иоанн быстро слабел и уже не мог подняться с постели – несчастный Димитрий терял своего единственного друга и утешителя.
По просьбе умирающего игумен Прилуцкого монастыря постриг его в схиму с именем Игнатия. Умирающий произнес к брату последнее слово любви и утешения. Пострижение чрезвычайно его обрадовало, он обливался слезами восторга и тихо почил сорока пяти лет от роду 19 мая 1523 года.
Скорбь осиротелого Димитрия была смягчена тем, что начались чудные знамения: почивший имел вид уснувшего, от тела шло благоухание, наполнявшее темницу и ближайшие к ней места, и Димитрий перестал плакать, уверенный, что брат обрел милость у Бога.
Вологодское население чрезвычайно уважало и сочувствовало братьям, их считали мучениками. Весь город собрался при вести о кончине князя к дверям темницы, чтобы проводить его до могилы; только Димитрию не позволили отдать брату своему последний долг, и он остался в темнице.
Когда похоронное шествие вышло из тюрьмы в Троицкий подгородный монастырь, казалось, что новое солнце восходит над Вологдой.
Потекли исцеления: встал с одра болезни один расслабленный, и мгновенно выздоровел принесенный ко гробу смертельно больной человек.
Несчастный Димитрий после того жил в тюрьме еще около 20 лет. Только в малолетство Иоанна Грозного с него были сняты оковы, и в тюрьме его проделали окно для света и воздуха, но свободу ему не вернули никогда. Он пробыл в заключении 50 лет, заживо погребенный, всеми забытый. Он похоронен рядом с братом в Спасо-Прилуцком монастыре.