Много раз повторял жрец эти слова, и все слышавшие их были в ужасе. Особенно же смутились Юлия и Марк и в страхе поспешили к себе домой. Там Юлия предалась полному отчаянию и кричала:
– Лучше бы мне умереть с ним, чем рождать такого ужасного человека.
Когда ребенок родился, мать думала убить его, но муж удержал ее от этого, говоря, что Юпитер сам может отомстить за свою обиду.
Понтий рос, выделяясь способностями и прилежанием своим; книги, прочитанные им, стояли в его памяти, как в книгохранилище.
Как-то раз он рано поднялся, спеша к своему учителю. Путь его лежал мимо дома одного христианина; там было собрание верных во главе с папой Понтианом; пелись утренние псалмы. Мальчик, которого сопровождало несколько товарищей и рабы его отца, остановился, чтобы послушать это незнакомое пение. Он различил и самые слова:
– Бог наш на небе и на земле. Он сотворил все, как хотел. Языческие идолы из серебра и золота суть творение рук человеческих: имеют уста и не говорят. Да будут подобны им те, которые изготовляют их, и все надеющиеся на них.
В этих новых для него словах отрок Понтий почувствовал какую-то неведомую для него силу.
Он старался вникнуть в их смысл. На сердце его что-то творилось: в нем действовала благодать Святого Духа…
Он чувствовал, что стоит перед какой-то великой тайной. Подняв руки к небу, он помолился:
– Боже, чью хвалу я слышу здесь? Дай мне познать Тебя!
Потом он стал усиленно стучаться в дверь. Люди, посмотревшие изнутри в оконце, сказали о нем папе, прося его впустить мальчика. Папа, по внушению Святого Духа, тотчас сказал:
– Идите отворите ему, ибо таковых есть Царствие Небесное.
Всех сопровождавших его Понтий оставил снаружи, взяв с собой лишь товарища своего Валерия, который написал впоследствии повесть о его жизни.
Божественная Литургия совершалась в это время в доме. Отрок Понтий стоял неподвижно в углу, ожидая окончания, прислушивался от всей искренности своей души и умилялся. Когда же Литургия была отслужена, он подошел к папе и, упав ему в ноги, просил разъяснить слышанные им на улице стихи.
И папа стал объяснять. Он говорил об идолах, каких выделывают из каменных горных пород и привозят на торг для продажи. Он говорил о Боге, в Которого веруют христиане, что Он в небе и что видят Его не плотскими, но сердечными очами и познают Его верой. Понтий рассказал, как его смущала многочисленность идолов, переполнявших не только торжище, но все улицы и храмы. Он говорил, как смущало его то, что идолы прикреплены к своим местам железными и оловянными скобами, чтоб ветер не опрокинул их и они не разбились. Он говорил о том, как смущают его частые пропажи золотых и серебряных идолов, которых похищают разбойники, и могут ли боги сберечь человека от зла, когда сами подвергаются грабежу от людей?
Папа удивлялся благоразумным речам отрока. Мальчик рассказал ему, что мать его умерла, отец жив и предан идолам. Папа обнадежил его, что Христос силен привлечь к себе и отца его. В конце беседы он огласил Понтия и Валерия, и они радостно пошли дальше. С тех пор они ежедневно приходили к папе и поучались у него.
Как-то случилось, что Марк спросил своего сына:
– Научился ли ты, дитя мое, чему-нибудь от твоих учителей?
– Во все дни учения моего, – отвечал Понтий, – я не слыхал никогда ничего более важного, чем то, что я услышал теперь. И никогда так, как за эти дни, не наставляли меня ничему более полезному.
Отец Понтия с удовольствием выслушал это признание, полагая, что сын его усвоил себе какую-нибудь внешнюю земную премудрость.
Но блаженный отрок Понтий вовсе не рассчитывал постоянно говорить с отцом обиняками: он искал случая убедить отца, чтобы он вместе с ним уверовал во Христа, и когда он наконец заговорил с отцом и стал доказывать ему бессилие богов, отец сперва хотел ударить сына мечом, но потом успокоился, без гнева стал слушать Понтия и, наконец, согласился идти с ним к папе.
Кто опишет радость сына, когда Марк уверовал всем сердцем в Господа Иисуса Христа и вместе с ним и папой стал сокрушать идолов, находившихся в его доме; а когда идолы были истреблены, сам Марк с Понтием и всеми домашними своими приняли крещение. Недолго жил после того Марк и в глубокой старости преставился ко Господу.
Понтию было тогда двадцать лет. Вскоре по кончине отца Понтий был сделан, против воли, сенатором. Он был почитаем несколькими царями, царствовавшими один после другого, но значение его особенно возросло при царе Филиппе, который сделал своим соправителем сына своего, тоже Филиппа. Мудрыми речами своими Понтий пробудил в них веру, так что они оба приняли крещение. Тогда сбылось и пророчество, данное о Понтии прежде его рождения: он сокрушил идолов в храме Юпитера и разорил храм до самого основания.
Но только четыре года церковь наслаждалась спокойствием. При частой смене императоров на престол вступали один за другим враги Христовы, и при одном из них, Валериане, Понтий после страшных пыток предал Богу свою верную душу. И, вероятно, в эти последние часы его жизни перед ним вставали озаренные сиянием его юности те дни, когда он впервые услыхал в христианской общине слова псалма, поразившие его, когда он ходил на долгие беседы к папе Понтиану, уже давно заслужившему мученический венец, и когда он, полный нежной заботы, обращал ко Христу своего отца…
Убогое детство отрока Тимофея, будущего святителя Тихона Задонского
Святитель Тихон Задонский принадлежит к числу известнейших, любимейших народом праведников. Рано он получил епископский сан, но недолго правил Воронежской епархией и оставил ее для уединенного подвига.
Подвижнический быт, многообразное милосердие и писание вдохновенных духовных книг, которыми доселе питается русский народ, – вот в чем состояла его жизнь.
Он жил просто, до убожества. Постелью ему служил коверчик с двумя подушками. Одеяла у него не было, он покрывался овчинной шубой; опоясывался ременным поясом. Ряса у него была лишь одна – суконная гарусная. Дома он ходил часто в лаптях и кожаные «коты» надевал только для церкви. Четки у него были самые простые, ременные. Не было у него ни одного сундука, ни чего другого. В частых разъездах он брал с собой кожаную кису, в которую клал книги и гребень.
Что-то умилительное было в его ласковости не только к людям, но и к животным.
В течение трех лет пользовался он лошадью и одноколкой, которую предоставил ему один помещик. Когда он отправлялся проехаться в лес или поле, то говорил своему келейнику:
– Пойди заложи одноколку, проедемся. Возьми с собой чашку и косу, накосим травы «старику» и сами напьемся там воды.
И во время прогулки святитель сам кашивал траву и приказывал келейнику пригребать, говоря:
– Клади в одноколку, «старику» пригодится на ночь.
Всю пенсию, которую святитель получал, он раздавал бедным. Туда же шли деньги, которые привозили ему из усердия своего старшины донских казаков, и те, что дворяне и богатые купцы из Воронежа и Острогожска присылали ему. Он раздавал бедным шубы, кафтаны, холст, ставил им хижины, покупал им скотину. Иногда даже он посылал своего келейника в Елец к какому-нибудь купцу, чтобы занять у него денег:
– Теперь у меня нет ничего… Вот приходят бедные собратья, которые от меня отходят без утешения, жалко мне смотреть на них.
Иногда даже, отказав бедняку, на другой день, мучимый этим, святитель посылал келейника:
– Возьми денег, пожалуйста, отнеси ему; так, быть может, мы его и утешим.
Когда у него бывало бедных больше и приходилось раздавать денег больше, в тот вечер он был веселее и радостнее. А когда у него не было или было мало народа, в тот день скорбел.
Если он видел прохожих крестьян, шедших на работу и уставших или заболевших, приглашал их к себе, приносил им подушку, приказывал приготовить для них пищу понежнее, по нескольку раз в день поил их чаем. Сидя подле них, ободрял их духовной беседой. Если же кто из этих больных умирал, святитель напутствовал их Святыми Тайнами и присутствовал при погребении. Когда в соседних городах бывали пожары, святитель выпрашивал в Воронеже и Острогожске денег для постройки погорельцам новых домов.
Любовь его к ближним была так велика, что он говорил о себе доверенному человеку:
– Я временами в мыслях своих чувствую, что всех бы людей обнимал и целовал.
Святитель редко кушал без умилительных слез и, слушая духовные книги, которые во время трапезы ему читали, бывало, положит ложку и начинает плакать… Садясь за стол, он обыкновенно говаривал:
– Слава Богу, вот какая у меня хорошая пища… А собратия моя – иной, бедный, в темнице сидит, а иной голодный из-за стола выйдет, а иной и без стола ест…
Жизнь этого великого милостивца началась в большом убожестве. И если перенесенные страдания ожесточают людей сухих, людей узкой души, то в праведниках, подобных Тихону Задонскому, они расширяют сердце и внушают им глубочайшую жалость ко всем людям, которые страдают, как страдали они. Всеми силами своими стараются они, чтобы этим людям жилось лучше, чем жилось им самим.
Святитель Тихон родился в 1724 году в семье дьячка села Короцка Валдайского уезда Новгородской губернии, Савелия Кириллова. Отец Тимофея (так звали в миру святителя Тихона) умер, когда он был еще младенцем. Сиротами остались четыре брата и две сестры. Старший брат унаследовал должность отца, средний был забран в военную службу. Остальные дети жили в великой бедности, нуждались порой в куске хлеба, и мать их чрезвычайно была озабочена их воспитанием.
Над Тимофеем сжалился один богатый бездетный ямщик, который часто бывал у вдовы в доме и которому мальчик полюбился. Часто он уговаривал вдову отдать ему совсем Тимофея.
– Отдай мне Тиму своего, – говорил он ей. – Я его вместо сына воспитаю, и все имущество мое к нему перейдет.
Это значило навсегда отказаться от духовного звания, от того образования, которое, несмотря на свою бедность, мальчик мог получить в духовно-учебных заведениях, и мать долго отговаривалась. Но однажды, когда нужда особенно жес