о. Но на сердце у него было тяжело, и время от времени он смахивал с глаз рукой слезы. Только что прошел неудачно урок: учитель накричал на него, братья надсмеялись. И вместо того, чтобы любоваться, как он любил, красотой этого летнего дня, он шел с понурой головой, погруженный в свою тяжелую думу: «Как это другие без труда усваивают себе грамоту, а я сколько ни стараюсь, ничего не выходит. Порой кажется, что забыл и то, что уже раньше знал…»
Вдруг мальчик остановился. Под большим развесистым дубом, стоявшим одиноко на лугу, молился старый инок. Обратясь лицом к солнцу, он шептал неслышную молитву, падал на колена, прикасаясь головой к земле, потом поднимался снова для нового земного поклона.
Что-то особенное почувствовал Варфоломей в ту минуту, как увидел инока. Ему хотелось непременно принять от него благословение. Он неподвижно постоял, чтобы не нарушить его молитвы, и подошел к нему тогда, когда монах, положив последний поклон, стал отходить от дуба.
– Что надо тебе, чадо? – спросил монах, когда мальчик подошел к нему, скрестив руки для благословения.
– Грамота не дается мне, – сказал он, – не нахожу себе покоя, наказывают, бранят, а я изо всех сил учусь. Помолись за меня, чтобы Бог помог мне, вразумил меня.
Инок ничего не ответил. Он молча опустился на колени и начал молиться. Мальчик опустился около него, и душа старого инока и душа страдающего отрока слились в одной молитве: «Господи, просвети меня. Господи, наставь меня. Господи, прекрати мою муку», – вот те мысли, с какими обращался он к Богу… Инок, окончив молитву, встал. Поднялся и Варфоломей. У инока было торжественное выражение лица. Подняв глаза к небу, он возложил руку на голову мальчика и произнес: «С сего дня Господь дает тебе, чадо, разумение грамоты, ты превзойдешь в учении братьев и сверстников твоих».
– Прими и вкуси, – добавил он и подал при этом Варфоломею что-то вроде просфоры. – Через этот дар, – тихо промолвил он, – ты получишь разумение Писания…
Посмотрев на мальчика ласковым взором, старец хотел идти в свой путь, но Варфоломей убедил его зайти в дом его родителей, так как они почитали иноков.
Кирилл и Мария встретили старца сочувственно, предложили ему пищи.
– Вкусим сперва пищи духовной, – ответил он.
Все стали молиться. Старец велел Варфоломею читать псалмы Давида.
– Я не умею, отче, – сказал огорченный мальчик.
– Читай, – ответил старец, – отныне Господь дает тебе разумение грамоты.
И он зачитал… Стройно, непрерывно полились вдохновенные речи псалма из уст Варфоломея, точно у него открылись очи. Буквы, казавшиеся раньше непреодолимыми, теперь все словно стали ему подвластными.
Родители не могли прийти в себя от изумления.
Старец стал прощаться. Он возложил крестообразно руки на голову Варфоломея и сказал отцу его:
– Ваш сын будет великим перед Богом и людьми, он будет избранной обителью Святого Духа и служителем Святой Троицы…
Получив чудесное знание грамоты, Варфоломей стал еще сосредоточенней, чем прежде. Всякой мыслью своей он желал благодарить Бога за Его милости.
Он строго постился, в среду и пятницу он совершенно не вкушал пищи. Хлеб и вода служили ему достаточным питанием в остальные дни. Молчаливый, он больше слушал, чем говорил, и то, что он видел в жизни, он слагал в своем сердце.
Тут начал он понимать общее русское горе и стал молиться о том, чтобы Господь посетил Русь.
Часто, когда с ростовских колоколен уже раздавался благовест к заутрени, не ложившийся еще с вечера Варфоломей стоял на молитве. Он звал Бога. Он просил Его вспомнить стольких русских страдальцев и за них помиловать всю землю… И когда он молился, на этой молитве посещали его светлые видения…
Ему казалось, что он слышит звук какой-то великой битвы… Какой-то светлый витязь, как высоко парящий орел, гонит татар. Русские знамена носятся по полю, осеняя победу, и Бог с высоты небес благословляет русский народ…
Много лет прошло с тех пор, как отрок Варфоломей молился о том, чтобы Господь послал волю подневольной русской земле… И вот настали заветные дни, Русь собралась померяться силами с татарами. Димитрий Донской, собираясь идти на Мамая, пришел просить совета у чтимого старца, Преподобного Сергия, бывшего отрока Варфоломея. И когда говорили они от души к душе, старец ободрил великого князя. Он предсказал ему полную победу над татарами, хотя с великими жертвами.
Когда Димитрий Донской, стоя на берегу Дона, колебался, переходить ли ему реку, прискакал от игумена Сергия посланец, везший Богородичную просфорку и грамотку из Троицкого монастыря. Преподобный советовал князю, не медля нимало, сразиться. Этим советом прозорливый игумен предупредил несчастье – соединение Мамая с польским королевичем Ягайлом, который спешил навстречу своему союзнику и в день битвы находился от Куликова поля всего в тридцати верстах.
И вот наступил столь страстно, столь долго и упорно жданный, вымоленный час… Светлый витязь Димитрий Донской носился по полю, и под своими знаменами, с криком «за игумена Сергия», русские гнали татар. И Бог Руси осенял победителей с высокого неба Своим благословением.
А в дремучем лесу, в монастырьке Святой Троицы, Преподобный игумен Сергий стоял на молитве и душой участвовал в битве. Он видел русскую победу, он называл поименно падавших воинов.
Мечта его детства, мечта его юности и почти всей его жизни воплощалась. И он словно слышал, как падают оковы с освобождаемого народа и как для него начинается новая, счастливая и широкая жизнь…
Октябрь
Юноша Роман Сладкопевец
Он был родом сириец и с детства стал угождать Богу. Роман, не получивший никакого образования, удалялся от всяких пустых бесед и не любил никаких игр и развлечений. Когда он стоял в церкви, можно было подумать, что ему открываются таинственные видения, так как он не сводил взора с икон и чутким слухом прислушивался к доносившимся откуда-то от небесных краев священным звукам.
Для Романа ничего не казалось столь желанным, как служить при храме. Не умея читать, а также не имея голоса и слуха, он, казалось, не был пригоден к службе в церкви. Ему следовало бы искать себе какого-нибудь другого дела. Но он не отходил от храма. Посещать его, как все, только по праздникам ему казалось лишением. Он устраивался служителем при разных церквах – сперва в одном большом городе, потом при великолепном храме Богоматери во Влахерне в окрестностях Царьграда и, наконец, при знаменитом храме святой Софии – Премудрости Божией.
Тихого поведения, скромный и набожный, Роман обратил на себя внимание патриарха Евфимия. Видя, как он усердно наблюдает за чистотой храма, и ценя его добрую жизнь, патриарх дал ему равную часть доходов с клириками. Это возбудило неудовольствие их, так как Роман не мог ни читать на клиросе, ни воспевать священных песен.
Клирики возненавидели Романа и старались подчас ему вредить. Как-то случилось, что на праздник Рождества Христова император пришел в церковь. Роман в это время зажигал по храму светильники. Вдруг клирики выволокли его на амвон: «Ты получаешь с нами равную часть, так пой же теперь с нами наравне на амвоне рождественские гимны». Они знали, что он не смыслит в Писании и не мог ничего воспеть.
Тяжело пришлось Роману это оскорбление при царе и при всем народе, да еще в такой праздник. И он горько заплакал.
Когда служба окончилась и весь народ вышел из церкви, он упал ниц перед образом Пресвятой Богородицы и стал горько рыдать и молиться. Ничего не просил Роман от Пречистой Девы. Он только рассказывал Ей, как ему тяжело, как он не виноват в том, что его не научили грамоте, что у него нет голоса и слуха, что он, полный веры и усердия, не мог, наравне с другими, голосом своим восхвалять Бога. После долгой молитвы он, печальный, ушел к себе, от внутренней боли ничего не стал есть и прилег. И когда он забылся, посетило его чудное видение.
Перед ним стояла во плоти Пресвятая Владычица Богородица, утешительница всех скорбящих. Она держала в руках небольшую книгу-свиток и сказала Роману тихим голосом: «Открой уста твои…» Когда он открыл, Пресвятая Владычица вложила этот свиток ему в рот, говоря: «Съешь его». Роман съел хартию и сейчас же проснулся. Возле него не было никого.
Явление скрылось бесследно, а на сердце его была неизреченная сладость, и что-то рвалось из сердца наружу и искало выражения. В уме своем Роман ощутил знание Писания. Пресвятая Богородица открыла ему ум к разумению Божественных глаголов, как некогда открыл ум апостолам Ее Сын. Сердце Романа исполнилось великой премудрости, и он со слезами стал благодарить свою чудную Учительницу, что Она в столь малое время вразумила его больше, чем разумеют те, которые учатся долгие годы.
Пришло время всенощной, он пошел в церковь, веселясь и радуясь о благодати, данной ему от Богоблагодатной Девы. Пришло время пения рождественского кондака, и Роман, против ожидания товарищей, вышел на амвон, так как в то время кондак распевал на амвоне один клирик.
В душе Романа клокотало святое вдохновение. С уст рвались неведомые миру слова, и удивленный народ услыхал ту дивную песнь, которая доселе сладко ударяет по струнам верующих. То был в таких простых выражениях рисующий чудную картину Рождества Христова кондак: «Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит; Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отроча младо – Превечный Бог».
От этих простых слов, в величии рисующих день Вифлеема, от окрепшего, развившегося, углубившегося, принявшего необыкновенную красоту после благодатного посещения Пречистой Девы голоса Романа лилась какая-то благодатная сила. Народ, клир, царь – слушали, видели, удивлялись и чувствовали, как какая-то чудная сладость сходила на их сердца.
Когда кондак был пропет, всех поразила сила этого сопоставления: «Нас бо ради родися Отроча младо – Превечный Бог». И при этих словах все как-то трепетно ощутили веяние над собой этого «Превечного Бога» в образе «Отроча младо». Патриарх немедленно потребовал к себе Романа и стал расспрашивать у него, откуда получил он такую премудрость. И Роман не утаил от него чудного явления. Он рассказал ему, какую благодать низвела на него Пресвятая Дева, Которой он открыл свое горе. Он исповедовал Ее чудо над собой и прославлял свою небесную Учительницу.