Чудно бывает, когда один угасающий гений заметит равное ему восходящее светило.
Так угасающий лебедь русской поэзии Державин заметил и благословил на поэтический подвиг отрока Пушкина. Так молодого подвижника Одноуша заметил и предсказал его значение святитель Московский Фотий.
Как-то святителю Фотию, митрополиту всея России, пришлось посетить Симонов монастырь. Поклонившись храмам, посетив настоятеля и побеседовав с ним, святитель пожелал обойти всю обитель, чтобы посмотреть иноков, трудившихся на разных послушаниях, и дать им свое святительское благословение.
Пришел, между прочим, святитель Фотий и в просфорню, где иноки трудились над производством хлеба и просфор.
Молодой инок Иона, проходивший на хлебне послушание, был в это время там и от глубокой усталости заснул сидя.
Даже в сонном положении фигура юного подвижника имела в себе что-то молитвенное. Лицо его выражало богомыслие, под голову его была подложена рука, а пальцы рук согнуты, как для благословения.
Чистую жизнь, светлые небесные грезы прочел опытный взор святителя на боголепном лике юного труженика.
Некоторое время святитель Фотий безмолвно стоял над уснувшим послушником. Монахи хотели разбудить его, но святитель запретил его тревожить. И в ту минуту нашел на него дар провидения, и он произнес пророчество об этом послушнике. Святитель Фотий говорил:
– Разумейте, чада: инок сей будет великим святителем в странах земли Русской. Многих неверных он обратил к Богу, многих просветит святой верой, и будет он истинный пастырь и учитель царствующему граду Москве.
Пророчество святителя фотия сбылось вполне. Инок которого он видел спящим после трудов великих по просфорне, стал впоследствии епископом Рязанским и Муромским. Он много потрудился, проповедуя Евангелие языческим племенам, жившим в его епархии. Впоследствии он был митрополитом Московским, славным своей святостью, бестрашным стояниям за правду, а также государственной мудростью…
Судьба блаженного отрака Иоанна
Как часто скорбят родители над гробом безвременно умерших детей! И в самом деле, есть ли скорбь больше той, чем когда смерть вырывает из числа живых одаренного, милого ребенка, на которого родители его возлогают столько надежд?!
Но бог знает, что делает, когда призывает к себе тех, кого Он считает достойным предстоять перед Собой.
В жизни так много лжи, что у самых чутких, болезненно чувствительных ко всему людей неправда жгла бы постоянно их чувствительное сердце. Они задыхались бы в жизни, и жизнь была бы для них сплошной пыткой.
Ужасно, когда жизненное зло овладеет душой, созданной для широкого добра, когда человек, которому на заре его молодости жизнь представлялась как сплошной подвиг, даст широкую волю страстям, позорящим человечество.
В одном проникновенном рассказе изображена мать. Она в страшной скорби заснула после смерти своего сына, за жизнь которого она боролась, о спасении которого она молила Бога материнской жаркой молитвой. И когда мальчик лежал перед ней мертвый, неудержимый ропот возникал в ее душе, и она мертвый, неудержимый ропот возникал в ее душе, и она готова была судиться с Богом.
И видела она для вразумления своего в эту ночь роковой сон. Ей казалось, что она стоит в богатой комнате. Там уставленный дорогими яствами и винами стол. И за этим столом в обществе распутных женщин сидит человек с обрюзглым лицом, бессмысленным, тяжелым взором. В опухших глазах его скотское выражение. Вся его фигура говорит о том, что в этом человеке душа умерла. И в нем мать узнала своего сына – вот чем стал бы он, если бы остался жить! И эта мать примирилась со смертью сына: она отпустила его к Богу чистым, прекрасным и была спасена от одного из величайших жизненных несчастий – разочарования в своем ребенке.
Если бы земной царь пришел к любящей матери и сказал ей: «Поручи мне твое дитя; я приближу его к себе и осыплю его почестями; я дам ему такое воспитание, которого ты не в силах ему дать. Я ручаюсь за его благополучие, но это счастье его должно быть куплено той ценой, что ты его более не увидишь, пока я тебя не призову к себе».
Если мать действительно любит сына своего, неужели она не согласится на предложение царя? Она скажет на это царю: «Да, бери моего сына. Я молю тебя, чтоб ты сделал его счастливым. Расставаясь с ним надолго, я переживу при встрече с ним тем большую радость, когда увижу его образованным, мудрым, наделенным богатством, осыпанным почестями».
– Хорошо, – сказал бы царь, – я ручаюсь тебе, что он и в разлуке будет помнить и любить тебя.
И вот не то же ли самое говорит Господь тем родителям, детей которых Он призывает к Себе? И вместо того, чтобы в эти страшные часы испытания роптать на Бога и вопиять к Нему: «Зачем Ты отнял у меня моего ребенка?» – лучше принести своего ребенка Богу в добровольную жертву.
Все равно никакие вопли и желания не вернут на землю ту душу, которая наслаждается зрением Бога. Да если бы ей предоставить это на выбор, неужели же она из захватывающего счастья неба вернулась бы к страданиям и испытаниям земли?! И лучше со слезами на глазах, но с той тихой радостью, какой растворяется печаль христианина, склониться перед неизреченной Божией волей и сказать ему: «Господи, Ты благ! Возьми же Себе то, что было мне близко как матери, – мое дитя, которое Тебе еще ближе, потому что у Тебя на него еще больше прав…»
В пышной, богатой и многолюдной Александрии, главном городе плодоносного Египта, жил воин Уар, начальник отряда, тайный христианин. Он любил посещать тюрьмы, облегчать положение заключенных в них христиан, приносил им пищу, освобождал их из оков и, распалясь при виде их страданий ревностью, сам принял мученическую смерть.
Свидетельницей его страданий была знатная женщина, вдова военачальника, Клеопатра. Сама она происходила из Палестины, где у нее были поместья близ горы Фавор. Но так как муж ее, занесенный службой в Египет, там и скончался, она с маленьким сыном Иоанном осталась жить в Египте.
Она еще раньше слышала о воине У аре, его добродетелях. И с захватывающим, великим сочувствием она следила за его страданиями. И когда его замученное тело было выброшено за город, она со своими рабами перенесла его к себе, в одной из комнат своего дома выкопала могилу и скрыла в ней тело мученика. С тех пор Клеопатра постоянно теплила свечи над гробом мученика Уара, считая его себе великим заступником и ходатаем перед Богом.
Через несколько лет, когда прекратилось и временно утихло гонение на христиан, Клеопатра задумала вернуться в свое отечество. Она стала размышлять, как бы вынести с собой мощи мученика Уара. И наконец придумала.
Приготовя богатые дары, она отправилась к местному начальнику и сказала ему: «Я вдова-чужестранка. Мой муж служил здесь военачальником и умер здесь на императорской службе. Он еще не предан совершенно погребению. Прах его стоит поверх земли. Здесь, на чужбине, нельзя устроить ему то погребение, которое следует такому знатному военачальнику. Я возвращаюсь теперь в мое отечество, к родным. Разреши мне взять с собой гроб любимого мужа, чтобы там схоронить с честью в моем имении, так как я и в смерти его не хочу с ним разлучаться».
К этой уловке Клеопатра прибегла, потому что боялась, что ей станут противодействовать христиане, когда узнают, что она уносит с собой мощи мученика: станут отнимать у нее их.
Начальник принял дар и разрешил ей исполнить ее просьбу.
Она вынесла с собой вместо праха своего мужа мощи мученика Уара, принесла их под видом ящика с виноградом из Египта в Палестину и положила в родовой усыпальнице, в селении Эдра близ горы Фавор.
Всякий день ходила она к его гробу, курила у него фимиам и теплила свечи. Христиане, узнав о мощах, стекались к ним, прикладывались, и по вере их им текли от гроба исцеления.
Клеопатра стала сооружать над гробом мученика Уара храм. В это время единственный сын ее Иоанн стал подрастать. Клеопатра думала устроить его в один из знатнейших императорских полков и через своих знакомых ходатайствовала перед царем, чтобы он за заслуги покойного мужа принял ее сына на службу в видном чине. Ходатайство было уважено, и согласие императора было получено.
К тому времени, когда строительство церкви заканчивалось, одновременно с царской грамотой был прислан и офицерский пояс. Юноша радовался этому отличию и не мог дождаться, когда отправится в Рим, где ждало его столько нового и завлекательного. Но мать ему сказала, что она не пустит его в Рим, прежде чем не будет окончена церковь и сын не обнесет вокруг нового храма мощи мученика.
Торжественно было освящение храма мученика Уара. Мощи положены открыто в богатой гробнице. На мощи Клеопатра возложила пояс и воинские доспехи, в которые она должна была облачать сына, чтобы они освятились от мощей святого. Клеопатра всей душой молилась у мощей мученика Уара, говоря страстотерпцу Христову: «Испроси мне у Бога того, что Ему угодно и что будет полезно и мне, и единственному сыну моему. Не дерзаю я просить более того, что хочет Сам Бог. Но проси для нас того, что нам нужно. Пусть совершится над нами Его благая и премудрая воля».
По окончании службы была устроена трапеза для духовенства и для народа. В тот же вечер сын Клеопатры Иоанн разболелся и слег. Так как ни Клеопатра, ни сын ее во время трапезы ничего не ели, угощая гостей, то, когда гости разошлись, она послала просить сына сесть с ней за стол. Ей пришли сказать, что он не может поднять головы и даже не раскрывает рта – так сильно жжет его внутренний огонь.
Мать встревожилась. «Не положу ни одного куска в рот, – сказала она, – пока не узнаю, что с сыном». Она села у кровати его и, сколько умела, старалась уменьшить сжигающее его внутреннее пламя.
Но усилия ее были тщетны: в полночь отрок умер. С горьким плачем бросилась тогда мать его в церковь мученика У ара и, припав к гробу его, вопияла: «Этим ли ты воздал мне за то, что я столько потрудилась для тебя, угодник Божий! Для тебя я забыла о гробе мужа моего. Надеялась на твою помощь. И так ли ты помог мне? Ты уморил единственного сына моего, погубил надежду мою. Кто меня будет покоить в старости? На чьих руках я умру? Кто предаст погребению тело мое? Лучше бы мне умереть самой, чем видеть возлюбленного сына моего, увядшего, как прекрасный цветок. Отдай мне сына моего, как некогда пророк Елисей вернул матери умершего ребенка, или и меня возьми за ним, ибо я не могу жить в такой печали».