А старец тем временем, надев те самые очки, сказал: «Самое главное – это вера» и начал прикладываться к святым мощам. София ему называла, где чьи мощи, а он к ним прикладывался. Но когда дошла очередь до мощей cвятителя Нектария, он не стал к ним прикладываться. Заметив это, я сказал:
– Геронда, извините, пожалуйста. Святитель Нектарий тоже чудотворец. Почему вы к его святым мощам не стали прикладываться?
Он только молча посмотрел на меня и улыбнулся.
Так и не дождавшись ответа, я его спросил:
– А где вы живёте, геронда?
Он в ответ показал мне на потолок, где мы строили в то время главный храм. И сказал:
– Мой дом ещё достроен. Поэтому то здесь поживу, то там…
Тогда я ему признался:
– Геронда, у меня на самом деле не грипп. У меня рак, в предпоследней стадии. Однако я очень хочу выздороветь, чтобы всё наверху закончить: алтарь, иконостас, росписи – всё доделать и потом пусть умру.
А он мне отвечает:
– Ты не волнуйся и не переживай. Но мне пора. Я сейчас отправляюсь на остров Парос, поклониться святому Арсению, а потом навестить отца Филофея…
Он повернулся и потихонечку направился к выходу. И опять, проходя мимо большой иконы cвятителя Нектария, не придал ей никакого значения.
Я его остановил, взял за руки и приложил их к своему лицу.
– Геронда, геронда, – воскликнул я. – Как же ты похож на святого Нектария, которому посвящена наша церковь!
По щекам моим потекли слёзы. Старец перекрестил и потом обнял меня. Я тоже набрался дерзновения и захотел его обнять. Но у меня ничего не получилось – старец стоял прямо передо мной, а обнять его у меня не получалось. Мне стало страшно, и я перекрестился. Потом говорю ему снова:
– Геронда, очень прошу тебя, я очень хочу жить, чтобы закончить этот храм и совершить в нём хоть одну Литургию. Помоги мне, чтобы я не умер.
Тогда он отошёл от меня чуть подальше, примерно туда, где его икона висит и сказал мне:
– Нектарий, сынок! Это тебе испытание, и оно скоро закончится. Ты выздоровеешь. Произойдёт чудо, о котором ты просишь и во всём мире о нём станет известно. Не бойся.
И, сразу после этих слов, он исчез. Двери как были закрытыми, так и остались. София и Елена, у которых на глазах всё это произошло, были в изумлении не меньше меня.
После этого, несмотря на все неутешительные прогнозы врачей, мне становилось всё лучше и лучше, пока я окончательно не выздоровел.
Огонь словно вылизал языком всё вокруг, пожалев только нас
Моя супруга много лет просила свозить её на Эгину, в монастырь святого Нектария. Она вообще ни разу не была на острове, а я был давно, но не в монастыре, а по делам, в монастырь не поднимался. Хотя день моего рождения 9 ноября – в день памяти святого Нектария. Но я об этом узнал позже.
И вот, наконец, она меня уговорила и в начале лета 2009 года мы с ней съездили на Эгину и поднялись в монастырь Святой Троицы к святителю Нектарию. Подробностей рассказывать не буду, обращу только внимание, что мы взяли с собой оттуда несколько маленьких бутылочек со святой водой.
Мы живём в Аттике, в пригороде Афин, в местечке, которое называется Агиос Стефанос. У нас свой дом и участок, вокруг такие же частные дома, которые стоят среди высоких пышных сосен, практически в бору. И вот, в августе 2009 года начался сильнейший лесной пожар. Сосны, одна за одной, вспыхивали как спички, усиливался ветер, огонь переносился с сосны на сосну. Начали гореть дома.
Это было воскресенье, и мы отдыхали на пляже. Узнав о пожаре, мы примчались домой и за несколько минут собрали кошку, документы, деньги, всё самое ценное. Вокруг уже было очень жарко от огня, стоял треск пылавших деревьев, несколько соседних домов уже начали гореть. К машине мы бежали уже с трудом, закрывая лицо. Я завёл двигатель, но моя жена замешкалась, я кричал ей как можно быстрее садиться в машину, но она обежала вокруг дома, и я увидел, что она брызгает дом и сад вокруг него святой водой из пластиковых бутылочек, которые мы привезли с Эгины. Одну такую бутылочку, уже садясь в машину, она поставила на каменном приступке террасы нашего дома. А температура во дворе была уже такой, что начали тлеть волосы, брови и одежда.
Мы еле успели уехать тогда, вокруг всё полыхало. Мы были на сто процентов уверены, что от нашего дома ничего не осталось. Все жители Святого Стефана собрались на площади, где не было деревьев. Там представители власти в громкоговорители сказали нам о том, что ветер усиливается, полыхает уже половина Аттики, объявили о чрезвычайном положении и потребовали немедленной эвакуации. Над нашими головами уже низко летали пожарные самолеты и вертолеты.
Мы приехали в Афины, устроились в гостинице и провели бессонную ночь. Весь город был в дыму, утром не видно было даже рассвета. По новостям сказали, что за ночь пожар охватил ещё семьдесят городков и деревень. Утром нам позвонил сосед. Ночью все дома вокруг сгорели – все, кроме нашего. А наш дом стоит прямо посреди сосен, из которых, как сказал сосед, тоже не уцелело ни одной. Когда мы приехали в Агиос Стефанос и вошли во двор, то не поверили своим глазам. Пластиковая бутылочка со святой водой от cвятителя Нектария, которую жена оставила перед домом, осталась нетронутая, даже не оплавилась. При этом пластиковые баки для мусора в нескольких метрах от дома расплавились до бесформенного состояния, в головешку превратился электрический столб на участке, и, как я сказал, огонь уничтожил дома всех до одного наших несчастных соседей.
Один наш дом стоял цел и невредим. Огонь словно вылизал языком всё вокруг, пожалев только нас. С этого дня мы считаем Cвятителя Нектария, что называется, нашим покровителем. Мы его очень любим и очень ему доверяем. Мы постоянно ездим в паломничество на Эгину и поклоняемся ему, и, сколько нам даст Бог жизни, будем это делать.
Сейчас моя жена беременна нашим первым ребенком, хотя мы уже не настолько молодые люди, и много лет были бездетны. Мы решили дать нашему ребенку имя Нектарий, если будет мальчик или Нектария, если родится девочка.
Ставрос Калкандис: «Собственно чудом было моё внутреннее пробуждение»
В 1941 году греческий военный лётчик Ставрос Калкандис получил ранение в верхнюю часть спины во время воздушного боя с самолетами Люфтваффе. После лечения в госпитале ему был поставлен диагноз «цервикальная миелопатия шейного отдела позвоночника». Вскоре состояние ухудшилось, стали плохо слушаться ноги. Дополнительное обследование показало, что у Ставроса произошло субарахноидальное кровоизлияние. Ему был поставлен диагноз «спинальная параплегия» и он был отстранен от службы по состоянию здоровья.
Через несколько месяцев состояние немного улучшилось. Шла война, офицеров не хватало. Ставроса признали частично годным и отправили на штабную работу на Ближний Восток. Там произошло ещё одно, критическое кровоизлияние, в результате чего Ставросу стало значительно хуже и он был окончательно уволен со службы.
В Греции его пытались лечить, но безуспешно. В апреле 1947 года Министерство обороны Греции отправило Ставроса Калкандиса на лечение в США. Он был прооперирован в Пресвитерианском медицинском центре Колумбийского университета в Нью-Йорке. Операция оказалась неудачной и Ставрос стал полностью парализован. Он не мог двигать ни руками, ни ногами, кроме того, перестал контролировать мочеиспускание. Единственное, что он ещё мог, это говорить. Ставрос был 24-летний мужчина, недавний лётчик и невозможно представить его душевные и физические страдания.
В октябре 1947 года лечащим врачом Ставроса стал выдающийся американский врач, основоположник реабилитационной медицины, большой гуманист и очень верующий человек доктор Говард Раск[61], который в юности, как и Ставрос Калкандис, служил в авиации, а затем стал главным врачом Военно-воздушных сил США. Узнав о том, что в Пресвитерианском медицинском центре мучается молодой парализованный греческий летчик, доктор Раск перевел его в старейший нью-йоркский госпиталь Бельвью, при котором только что основал реабилитационный центр. В этом центре, а затем в основанном доктором Раском Институте медицинской реабилитации при Нью-Йоркском Университете доктор Раск и его коллеги пытались поставить Ставроса на ноги с 1947 по 1951 год.
Доктор Раск творил чудеса и ставил на ноги тысячи людей в самых безнадежных ситуациях, в Америке его тогда уже называли «Dr. Live-Again», то есть «Доктор Снова-Жив». Однако, со Ставросом старания чудесного доктора не увенчались успехом и в 1951, двадцативосьмилетний бывший лётчик, полностью парализованный, вернулся в Грецию, где его положили в госпиталь ВВС в Афинском районе Кипсели. Он уже не вставал, не мог пошевелиться, ему становилось только хуже и хуже. Так прошли шесть бесконечных лет страданий.
В 1957 году доктор Раск за свой счёт организовал перевозку Ставроса в Америку и снова положил его в свой Институт, где больной лечился до 1961 года. Реабилитационная медицина, стараниями Раска и его коллег сделала тогда колоссальный рывок, и доктор надеялся, что теперь то уж точно они поставят Ставроса на ноги. Все новейшие технические и фармакологические средства были применены. Доктор Раск приглашал для лечения Ставроса лучших коллег. Только все старания снова не привели ни к чему, результат лечения был нулевым. Больной по-прежнему не мог пошевелиться, не контролировал свои физиологические рефлексы. Наконец, один из приглашенных врачей, выдающийся профессор нейрохирургии Ирвинг Купер, разработавший метод криохирургии при лечении болезни Паркинсона и других неврологических заболеваний, сделал заключение, что дальнейшее лечение не имеет смысла, поскольку прогнозируемое улучшение состояния больного менее 5 %. Когда Ставросу сказали об этом, он впал в отчаяние.
Вечером в палату к Ставросу пришёл доктор Раск. Их отношения за много лет стали похожи на отношения отца и сына.
– Слушай, Ставрос, – сказал доктор. – Ты сам всё видел. Мы старались изо всех сил, в общей сложности восемь лет. Тебя лечили лучшие врачи. Верь мне, пожалуйста: я тебя очень люблю и очень хочу тебе помочь, и мне очень жаль, что медицина настолько несовершенна.