ули увеличивавшийся разрыв между «старой гвардией», по-сталински ставившей акцент на задачах управления, и новым поколением, акцентировавшим задачи хрущевской идеологической мобилизации. Показателем этого разрыва стало назначение Владимира Куроедова на место Карпова. Куроедов, которому предстояло занимать пост председателя Совета по делам РПЦ (а затем – Совета по делам религий) в следующие двадцать пять лет, сделал карьеру партийного аппаратчика, в том числе возглавлял отдел пропаганды ЦК Коммунистической партии Литовской ССР, был секретарем Свердловского и Горьковского областных комитетов партии и главным редактором областной газеты «Горьковская коммуна». Перед тем как возглавить Совет по делам РПЦ, он работал в партийном аппарате Москвы. В 1960 г. Фурцева, которая в тот период курировала дела религий в Центральном комитете КПСС, пригласила к себе Куроедова и сообщила, что его кандидатура рассматривается как возможная замена Карпову361. У Куроедова не было ни знаний, ни опыта в религиозных делах; как он вспоминал впоследствии, руководство делами религий было для него «совсем незнакомое дело и должность» и он не испытывал «восторга» в отношении перспектив этой работы. Тем не менее на следующий день Куроедова вызвали на заседание Постоянной комиссии по идеологическим вопросам при Президиуме ЦК КПСС, где Суслов сообщил ему, что назначение утверждено, и проинструктировал, что церковь получила слишком много свобод и «распустилась» и что «надо наводить порядок». Настроение было воинственное, и идеологический истеблишмент, судя по всему, был уверен, что СССР стоит на пороге «окончательного искоренения религии»362.
При Куроедове функции Совета по делам РПЦ изменились, поскольку теперь Совету было рекомендовано использовать все доступные административные и идеологические меры, чтобы ограничить влияние религии на советское общество363. В 1961 г. были изданы секретные инструкции, где подчеркивалось расширение сферы ответственности местных уполномоченных Совета. Как и прежде, они должны были сообщать в центр об отношении духовенства к политической жизни и текущим событиям, вести учет местных верующих, фиксировать, сколько средств церковь перечисляет в советский Фонд мира, учрежденный в 1961 г. в ходе кампании по борьбе за мир, и какой доход получает церковь от продажи свеч, крестиков и венчиков, а также собирать информацию о собственности религиозных учреждений и о составе приходских советов, зарегистрированных и незарегистрированных религиозных общин. Но уполномоченным Совета по делам РПЦ также предписывались дополнительные обязанности. Теперь они должны были заниматься организацией атеистической работы, внедрять в жизнь новые социалистические ритуалы и помогать священникам, порвавшим с религией, найти новую работу. 16 марта 1961 г. Совет министров СССР издал постановление «Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах», согласно которому местные должностные лица наделялись полномочиями по вмешательству в дела религиозных общин. В этом им должны были помогать недавно созданные комиссии содействия по наблюдению за выполнением законодательства о культах – группы добровольцев, помогавшие следить за тем, например, как используется собственность религиозных организаций или кто соблюдает религиозные обряды.
Наконец – и, возможно, это была наиболее последовательная стратегия антирелигиозной кампании – партия использовала Совет по делам РПЦ, чтобы оказать давление на церковь и вынудить ее одобрить внутренние реформы, ограничившие экономические возможности и социальную автономию духовенства. Священнослужителям было запрещено участвовать в принятии приходскими советами любых административных или финансовых решений; они стали служащими по найму у прихожан, зависимыми от воли приходских советов. В частности, эти реформы были направлены против религиозных обрядов, соблюдение которых партия стремилась предотвратить, предусматривая различные препятствия. С точки зрения партии священники, став наемными служащими, утратят материальную заинтересованность в совершении религиозных обрядов, поскольку их заработок будет оставаться неизменным независимо от того, сколько детей они окрестят364. Советские граждане теперь были обязаны при совершении религиозного обряда предъявлять паспорт, их личные данные записывались и могли быть переданы по инстанциям – местным властям, в школы, по месту работы, результатом чего могло стать исключение из партии или комсомола, понижение в должности или увольнение. С помощью этих мер партия надеялась удержать религию внутри церковных стен, а советских людей – вне сферы влияния церкви.
Антирелигиозная кампания такого масштаба должна была принести результаты, но не обязательно такие, на которые рассчитывала партия. В течение хрущевской эпохи было закрыто пять из восьми духовных семинарий, существовавших в Советском Союзе, а количество действующих монастырей, достигшее в 1945 г. ста, сократилось к 1959 г. до шестидесяти трех, а к середине 1960‐х – до восемнадцати365. Число действующих церквей и часовен сократилось с почти 30 000 в 1960 г. до приблизительно семи-восьми тысяч в середине 1960‐х. Чтобы оценить эти данные, надо сказать, что к 1964 г. в стране насчитывалось чуть больше половины действующих церквей от их количества в 1947 г.366
Статистические данные по стране создают более сложную картину, позволяя проследить влияние антирелигиозной кампании на религиозную жизнь в отдельных регионах. Так, в Красноярском крае директивы центра привели к неожиданным результатам367. Как и в других регионах, кампания 1954 г. оказала лишь небольшое воздействие на православную церковь, и за ней последовал период религиозного возрождения в 1955–1957 гг.368 После начала новой антирелигиозной кампании в 1958 г. девять из шестнадцати церковных приходов были закрыты, а на экономическую деятельность церкви были наложены дальнейшие ограничения369. Тем не менее, несмотря на усилия по ограничению религиозной жизни и подавлению экономической деятельности церкви, общая сумма доходов православной церкви в Красноярском крае возросла с 327 583 рублей в 1960 г. до 383 997 рублей в 1965 г.370 Религиозная жизнь советского общества все больше перемещалась в города, поскольку верующие из тех районов, которые теперь стали «бесцерковными», для удовлетворения своих религиозных потребностей были вынуждены приезжать в город371. Более того, в результате закрытия церквей религиозная жизнь перемещалась в подполье и тем самым уходила из-под государственного контроля. Поэтому в целом, несмотря на статистику, свидетельствующую о сокращении количества открытых церквей, партия была вынуждена признать динамизм, гибкость и жизнестойкость религии и не могла дальше сохранять иллюзию, что с помощью административных ограничений можно добиться неизбежного отмирания религии.
Об этом тревожном состоянии дел в 1964 г. сообщил Центральному комитету КПСС 1‐й заместитель начальника 2‐го Главного управления КГБ Федор Щербак в секретной справке «о фактах администрирования в отношении верующих со стороны местных органов на территории РСФСР»372. Местные органы власти, как докладывал Щербак, закрывали церкви, молельные дома и мечети, увольняли верующих с работы и исключали студентов из вузов за соблюдение религиозных обрядов373. Большинство этих антирелигиозных мер, подчеркивал он, были незаконны и приводили к нежелательным последствиям: росту религиозного «фанатизма», а также к увеличению количества незарегистрированных религиозных общин и уходу их в подполье, где власть не могла следить за их деятельностью. Так, в Брянске местные чиновники закрыли несколько баптистских молельных домов, не принимая во внимание протесты части верующих. Это поставило верующих в полулегальное положение (они были вынуждены проводить службы в частных домах) и в конечном итоге привело к созданию религиозного сообщества, которое стало и более стойким, и более рассредоточенным – и потому с трудом поддающимся регулированию. Если ранее баптистская конгрегация насчитывала двести членов, одного пресвитера и трех пасторов, то теперь, как сообщал Щербак, хотя молельные дома закрыты, численность пасторов достигла двадцати четырех, а верующих – трехсот человек374.
Далее Щербак продолжил приводить многочисленные примеры контрпродуктивных антирелигиозных мероприятий. В одном случае брянская милиция и группы добровольцев разогнали собрание баптистов, выгнали верующих из молельного дома, конфисковали Библию, арестовали и оштрафовали некоторых из них и добились увольнения одной из женщин с работы. В результате, как отмечал Щербак, сектанты организовали для нее сбор материальной помощи и использовали этот факт как пример несправедливого обращения с верующими со стороны государства375. В Башкирской АССР местного муллу вызвали в районный совет и потребовали прекратить службы в мечети, предложив в том случае, если он согласится, повысить размер пенсии, которую он получал за погибшего на фронте сына, с 28 до 35 рублей. В Калинине и Тамбове местные чиновники сопровождали закрытие церквей атеистическими кампаниями, когда специально собранные группы пропагандистов ходили по домам колхозников и членов приходской «двадцатки» и требовали, чтобы те вышли из религиозных общин, угрожая, что в противном случае их подсобные участки урежут, а их самих лишат пенсии или уволят с работы. В Томске местные власти конфисковали у члена собрания свидетелей Иеговы путевку в отпуск, выданную профсоюзом за отличную работу, а затем продолжили вести с ним атеистическую работу, состоявшую, как с иронией было сказано в докладе, в том, что местный коммунист пришел к нему на квартиру «в нетрезвом состоянии» и пытался с помощью различных неуместных методов его «воспитывать»