Более того, в борьбе с конкурирующими мировоззрениями советские пропагандисты атеизма начали сознательно копировать своих оппонентов. Отмечая разнообразие и динамичные изменения живой религиозности, они открыто осуждали поворот религии от попыток отстоять свою правду в спорах с наукой к нравственным и духовным проблемам. Но даже когда атеисты клеймили модернизацию религии как лицемерие и «приспособленчество», они тем не менее были обеспокоены ее способностью к адаптации и жизнестойкостью. Между тем попытки советского атеизма обращаться к таким вопросам часто заканчивались неудачей. Как показала практика, атеизм проигрывал именно в тех сферах, где религия добивалась успеха – и это, как опасалась партия, могло быть использовано противниками Советского Союза. Опыт антирелигиозных кампаний заставлял советских атеистов осознавать возможные последствия неудачи. Как сформулировал Борис Григорьян, в будущем заместитель главного редактора «Науки и религии», в своем выступлении на партийной конференции 1964 г., задачей атеистической пропаганды является «показать ту созидательную работу и позитивные основы естественно-научные, исторические, философские, которые могут заполнять вакуумы, которые образуются в результате освобождения личности от религиозных представлений или верований»608. Эта попытка объяснить сохранение религии при социализме и выработать позитивное содержание научного атеизма позволяет увидеть, что идеологический истеблишмент поздней советской эпохи активно занимался осмыслением категории «духовного».
И наконец, вновь и вновь звучавшие напоминания о том, что советскому атеизму необходимо обратиться к эстетической, эмоциональной и обрядовой сторонам человеческого опыта, спровоцировали расширение масштабов атеистической работы в поздний советский период. Глядя в будущее, атеисты осознали, что им необходимо концентрировать свою работу в двух направлениях. Во-первых, необходимо было лучшее понимание расхождений между постулатами марксизма-ленинизма и реалиями советской жизни, с которыми они непосредственно сталкивались в своей работе. Во-вторых, нужно было превратить атеизм из дидактического оружия, апеллирующего к разуму, в эмоционально и духовно сильную позитивную программу. Чтобы решить первую из этих проблем, партия обратилась за помощью к общественным наукам, создав для изучения религии и формирования системы научно-атеистического воспитания новые научные институты. Для решения второй проблемы партия обратилась к академическим, правительственным, просветительским организациям и учреждениям культуры с призывом создавать и распространять социалистическую обрядность, которая смогла бы удовлетворить эстетические, эмоциональные и духовные потребности советского человека. Реализацией этих двух проектов – научного проекта по изучению религии и духовного проекта по созданию ей замены – атеистический аппарат занимался вплоть до окончания советского эксперимента.
Глава 5«Нужно изучить, где потеряли человека»: советский атеизм как общественная наука
Между «есть бог» и «нет бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец.
Создание Института научного атеизма – структурного подразделения Академии общественных наук при ЦК КПСС, высшего партийного органа, занимавшегося проблемами идеологии, – было наиболее явной попыткой заполнить вакуум, оставшийся после первых идеологических кампаний хрущевской эпохи: десталинизации и антирелигиозной кампании. Важнейшими задачами института, основанного в соответствии с постановлением Центрального комитета КПСС от 2 января 1964 г. «О мероприятиях по усилению атеистического воспитания населения», были разработка более глубокого теоретического понимания религии и атеизма, централизация и координация во всесоюзном масштабе атеистической работы, осуществлявшейся местными научно-исследовательскими институтами и партийными органами, и, наконец, подготовка новой когорты специалистов, обладающих теоретическими и практическими знаниями в сфере атеистической работы. К 1964 г. идеологическая элита убедилась, что атеистическая пропаганда должна быть направлена на борьбу с модернизированной религией, которая не обязательно противопоставляет себя науке или даже коммунистической идеологии, а скорее обращается к социальным и моральным проблемам610. Как сказал ректор Академии общественных наук Ю. П. Францев на одном из первых собраний коллектива Института научного атеизма (ИНА), в соответствии с новыми задачами атеистической работы следует фокусировать внимание «не на том, как представляется современному верующему бог, с усами, бородой или без оных, а на роли, которую приписывают верующие сверхъестественной силе в жизни человека, в жизни современного общества»611. Францев, который ранее много писал по вопросам религии, а с 1937 по 1942 г. даже занимал пост директора Государственного музея истории религии, настаивал, что если теоретики атеизма не придут к более глубокому пониманию религии, они не могут надеяться разработать эффективную программу атеистической работы612.
Хотя Институт научного атеизма появился на свет в результате идеологических кампаний хрущевской эпохи, он стал символом атеистической работы брежневского периода (1964–1982), когда государство стало придерживаться более технократического подхода к проблемам идеологии и управления. Общественные науки должны были помочь атеистическому аппарату изучить формы секуляризации в СССР и осмыслить модернизацию религии. Но, обратившись к общественным наукам для решения идеологических проблем, атеистический истеблишмент должен был устранить противоречие между двумя формами истины, которые не просто было согласовать друг с другом; по сути дела, предполагалось, что научные методы приведут к истине, провозглашенной марксизмом-ленинизмом. Но конкретные результаты исследований стали серьезным вызовом марксистско-ленинской теории общественного развития и, в свою очередь, заставили пропагандистов атеизма пересмотреть свои представления о религии и ее месте в жизни советского общества. Когда теоретики атеизма, чтобы понять религию, обратились к таким дисциплинам, как этнография, психология и социология, они сделали неожиданное открытие: вместо того чтобы позиционировать себя как верующих или неверующих, многие советские люди стали индифферентны как к религии и атеизму, так и к идеологическим вопросам в более широком смысле. В конце советского периода, когда институт зарекомендовал себя как всесоюзный центр изучения религии и атеизма, атеистический аппарат стал считать уже не веру, а скорее индифферентность наиболее существенной идеологической проблемой, к решению которой должна была обратиться коммунистическая идеология.
Идеология как общественная наука
Умеренный идеологический климат брежневской эпохи порой заставляет оценивать ее как «застой» – этот ярлык, введенный в оборот Горбачевым для характеристики состояния дел в стране при его предшественниках, с тех пор прочно утвердился в трудах многих исследователей613. Разумеется, по сравнению с бурными административными и идеологическими переменами предшествующей хрущевской или последующей горбачевской эпохи, брежневский период был отмечен стабильностью – если не летаргией – во многих областях жизни. Но под казавшейся незыблемой поверхностью сфера советской идеологии переживала кардинальные перемены. Даже применительно к наиболее догматичной сфере советской идеологии – атеизму – термин «застой» обманчив.
Идеологические перемены брежневской эпохи становятся заметны, если обратить внимание на то, что государство в те годы обращается к общественным наукам как орудию управления. Действительно, начало брежневской эпохи для советских общественных наук стало временем «второго рождения» и даже «золотым веком»614. Возрождение общественных наук в СССР стало возможным благодаря двум факторам. Прежде всего, период от смещения Хрущева на октябрьском Пленуме ЦК КПСС 1964 г. и до оформления брежневского курса в конце 1960‐х гг. был временем закулисной подготовки реформ. Многие реформаторские планы были порождены дискуссиями о том, насколько реальная жизнь советского общества отличается от пропагандистских заявлений о неуклонном движении к коммунизму. Фактически попытки сократить разрыв между коммунистической идеологией и реальной жизнью советского общества начались еще при Хрущеве, когда идеологический аппарат обратился к «конкретным социальным исследованиям», чтобы получить научные данные о советском обществе и использовать их для решения экономических и социальных проблем.
Возрождению социальных наук способствовали также существенные экономические, демографические и культурные перемены в жизни советского общества, начавшиеся в середине 1950‐х гг.615 Население СССР молодело, увеличивалась доля городских жителей, повышался уровень образования и материальной обеспеченности – и эти тенденции быстро изменяли облик советского общества. У советских граждан стало больше личного пространства, свободного времени и потребительских возможностей, а значит, больше независимости в решении жизненных вопросов. Характерно, что первые проекты «конкретных социальных исследований» были посвящены быту. Изучение жизни сельчан Горьковской области, осуществленное Сектором новых форм труда и быта, созданным в 1960 г. в Институте философии Академии наук СССР, касалось влияния экономических и политических перемен на повседневную жизнь села616