В начале хрущевской эпохи, когда Кубрикова писала свое письмо, для большинства советских граждан публичные церемонии, связанные со свадьбой, рождением ребенка или смертью близкого человека, сводились к бюрократической процедуре регистрации события в отделах записи актов гражданского состояния (ЗАГС). После ЗАГСа, конечно, большинство людей отмечали эти события или поминали близких дома, в кругу семьи и друзей, но поразителен сам факт, что на протяжении десятилетий присутствие коммунистической идеологии в самых важных событиях человеческой жизни было ограничено актом регистрации изменений гражданского состояния – независимо от того, шла ли речь о простом рабочем или о представителе политической элиты. Зять Хрущева, Алексей Аджубей, так рассказывал о своей женитьбе в 1949 г. на дочери Хрущева, Раде: «Хрущевым была абсолютна чужда даже мысль о свадебных церемониях. Раду и меня это только обрадовало. 31 августа 1949 года в сопровождении Василия Божко из охраны Хрущева мы пошли в районный ЗАГС и получили соответствующие печати на паспортах»699. Коммунистическая идеология, заполняя собой общественную жизнь, в наиболее важные моменты частной жизни советских людей оставалась в стороне.
При Хрущеве ситуация изменилась, причем самым радикальным образом. Для советских людей стало неприемлемо отмечать рождение ребенка, свадьбу или смерть лишь бюрократической регистрацией изменения гражданского состояния. Обряды, которые совсем недавно считались бессмысленными пережитками старого быта, теперь стали стимулом создания новых ритуальных пространств, услуг, материальных атрибутов, обрядового искусства и песен, подготовки профессионалов и разработки методик и, конечно, изобретения самих социалистических обрядов. Если в начале хрущевской эпохи, когда Кубрикова писала свое письмо в Союз писателей, социалистическая обрядность все еще считалась неважным вопросом, от которого можно было с легкостью отмахнуться, то к тому времени, когда Брежнев сменил Хрущева на посту Первого секретаря ЦК КПСС, социалистическая обрядность стала восприниматься как одно из важнейших средств партии в борьбе с религией и, соответственно, как центральное звено идеологической работы. Борясь с идеологическим вакуумом, угрожавшим советскому обществу, идеологический истеблишмент уверовал, что перспективы атеистической работы зависят от того, насколько успешно коммунистическая идеология выполнит пожелания обычных советских людей, таких как Кубрикова.
От церкви к государству: секуляризация советской жизни
Один из центральных сюжетов модерности – история о том, как забота о людях из рук церкви переходит к государству700. Эта трансформация подчеркивается изменениями ритуалов перехода. В случае советского общества перемены были более стремительными и радикальными, чем где-либо в Европе701. Если до революции духовенство и религиозные учреждения отвечали и за административные, и за обрядовые аспекты важнейших событий жизненного цикла, то после революции, когда большевики создали бюрократические органы для регистрации изменений гражданского состояния, рождение, брак и смерть перешли в юрисдикцию государства702. Эти перемены стали важнейшим компонентом партийной программы секуляризации. Новый режим постановил, что «брак, совершенный по религиозным обрядам и при содействии духовных лиц, не порождает никаких прав и обязанностей для лиц, в него вступивших, если он не зарегистрирован установленным порядком», а правовой статус получали только акты гражданского состояния, зарегистрированные в отделах ЗАГС703. Отобрав у религиозных учреждений документирование рождений, браков и смертей, большевики стремились подорвать символическую власть религии и вытеснить ее на обочину общественной жизни. Эту цель открыто поставил заместитель народного комиссара юстиции РСФСР Николай Крыленко, описывая новое законодательство как оружие, чье острие направлено против церковного брака, чтобы разрушить его авторитет в глазах масс704. В то же время ЗАГС как орудие секуляризации носил скорее деструктивный, чем конструктивный характер. ЗАГС оставался прежде всего бюрократическим органом, который просто регистрировал изменения гражданского состояния, – процесс, эффектно отображенный в фильме Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» (1929), где была показана очередь людей в ЗАГСе, регистрирующих свадьбы, рождения, разводы, смерти и быстро сменяющих друг друга. Роль ЗАГСа, таким образом, состояла в том, чтобы осуществлять советские правовые нормы, а не в том, чтобы торжественно проводить обряды перехода или наполнять жизнь смыслом.
Должен ли кто-либо отвечать за обрядовую сторону жизненного цикла, а если да, то как будут выглядеть новые социалистические обряды, оставалось неясным705. Такие представители лагеря социалистов, как В. Д. Бонч-Бруевич, считали, что развитие светских обрядов будет естественным результатом отделения церкви от государства. После революции, писал Бонч-Бруевич, у советских людей появится возможность отмечать переходные события своей жизни либо «гражданским порядком», либо «по-старому, с духовенством»706. Его оппоненты выражали сомнение в том, должна ли революция иметь свои ритуалы и вообще будут ли обряды играть какую-либо роль в новом мире. Фактически дебаты по этим вопросам начались еще до 1917 г. Одни участники дискуссии считали любые обряды примитивными по сути своей и доказывали необходимость полностью искоренить религиозные праздники, обряды, ритуалы и даже воинскую присягу. Общество будущего виделось им свободным от бессмысленных ритуальных действий и избавленным от толпы, жаждущей зрелищ. Как рассказывал Ярославский в докладе на первом съезде Союза безбожников в 1925 г.707, один пламенный большевик, борясь с тем, что он называл «коммунистическим двоеверием», даже завещал отдать свое тело в мыловарню в качестве сырья708. Другие рассматривали обряды как пережиток старого быта, который массы постепенно перерастут, и считали, что партия должна удовлетворять потребность народа в обрядах в качестве промежуточной меры. С их точки зрения, пусть лучше это будут «наши» социалистические обряды, очищенные от мистических и сверхъестественных элементов, а не «их» религиозные обряды. Третьи, наконец, указывали, что обряды существуют в разных культурах на протяжении всей истории человечества и потому не обязательно являются чем-то ретроградным по сути своей, но скорее представляют собой исторически конкретное воплощение универсального человеческого опыта. Они доказывали, что, учитывая преобразующий потенциал ритуального опыта, в интересах партии было бы предложить людям свои ритуалы709. В первые пореволюционные годы, пока большевики обсуждали место обрядов в новом коммунистическом быту, советские люди продолжали влюбляться и жениться, создавать семьи и рожать детей, стареть и умирать, и эти обыденные, но неизбывные социальные явления придавали вопросу обрядности непреходящую актуальность.
Тем не менее, отрицая старый быт вместе со всеми его учреждениями, верованиями и практиками, большевики не спешили предлагать ему значимую замену710. Картина А. Моравова под названием «В волостном загсе», написанная в 1928 г., воплощает видение нового быта на заре советской власти. Картина, выполненная в насыщенных красных тонах, изображает деревенскую парочку – причем жених все еще носит буденовку, – весело регистрирующую свой союз в темном помещении ЗАГСа в кругу друзей711. Немногочисленные попытки ввести социалистические обряды в ранний советский период предпринимались отдельными энтузиастами, изобретавшими процедуры социалистических крестин («октябрин»), свадеб и похорон. Проводились эти «красные обряды» местными советами, партийными и комсомольскими ячейками, обычно на предприятии или в колхозе, где работал человек. Обряды носили торжественный, но аскетичный характер, были лишены каких-либо ритуальных украшений и зачастую становились не столько коммеморацией перехода из одного социального статуса в другой, сколько площадкой для антирелигиозной пропаганды. Более того, хотя партия пропагандировала социалистические обряды в прессе, неуклюжее исполнение часто превращало их не в предмет подражания, а в объект сатиры. Так, в статье, опубликованной в «Правде» в 1935 г., популярные писатели Илья Ильф и Евгений Петров в пародийном ключе изобразили обряд «октябрин», описывая, как председатель месткома дарил каждому новорожденному красное сатиновое одеяльце, а потом «брал реванш» – «над люлькой младенца он произносил двухчасовой доклад о международном положении», пока «взрослые тоскливо курили». Когда председатель завершал доклад, «все с чувством какой-то неловкости шли домой», где, «конечно, все приходило в норму… Но чувство неудовлетворенности оставалось еще долго»712. В подобных публикациях подчеркивалось несоответствие между высокими идейными целями социалистических обрядов и не слишком удачными способами их проведения.
В начале советского периода большевики создали широкий набор политических ритуалов, символически организующих и оформляющих общественную жизнь, но почти не уделяли внимания поиску социалистических альтернатив религиозным обрядам и традициям, которые организовывали и оформляли жизнь частного лица и малого сообщества. Несмотря на революционные мечты о трансформации общества и человеческой природы, спорадические попытки большевиков внедрить социалистические обряды в повседневную жизнь, как правило, не имели успеха, и вопрос о том, как превратить религиозные ритуалы и верования в социалистические обряды и убеждения, оставался без ответа. Фактически после первых неудач большевики сняли этот вопрос с повестки дня.