891.
И наконец, сотрудники атеистических структур начали сознавать, что совмещать две роли – партийных пропагандистов и ученых-обществоведов – становится все труднее. На семинаре по атеистической работе в 1979 г. Курочкин, один из заместителей директора ИНА, задал важный вопрос: «Не слишком ли жесткой и прямолинейной в нашей стране выглядит связь партийных организаций с проблемой атеизма и преодолением религии? Каким образом надо сделать нашу пропаганду, чтобы пропаганде преодолеть жесткость и прямолинейность, которая в определенном случае может служить поводом для выпячивания религиозного вопроса на первое место, отнюдь, как говорил Ленин, ему не принадлежащее?»892 В какой-то мере это был призыв делать упор на позитивное содержание атеизма, а не на антирелигиозную пропаганду. Однако внимание Курочкина к тому, как «выглядит» атеистическая работа, свидетельствует также о растущем беспокойстве атеистических кадров, вызванном изменениями глобального политического ландшафта, поскольку эти изменения – наряду с консолидацией правозащитного движения, добивавшегося свободы религиозных убеждений в странах социалистического блока, – привлекали все большее и большее внимание международных кругов к положению религии в СССР893.
Воинствующая религия
К концу 1970‐х гг. насущной проблемой для советского государства, наряду с идеологической индифферентностью населения, становится возвращение религии в общественную жизнь. Религия начинает вновь быть заметной на мировой арене и превращается в предмет политических дебатов в самых разных контекстах: от повышения активности религиозных правых в США до мобилизации религиозных объединений для защиты прав человека (особенно после подписания Хельсинкского соглашения в 1975 г.), от растущего политического влияния Ватикана на страны социалистического блока и избрания польского кардинала Кароля Войтылы римским папой под именем Иоанна Павла II в 1978 г. до исламской революции 1979 г. в Иране894. Для КПСС стало очевидным, что религия по-прежнему способна мобилизовать общество на политические действия. Даже если все эти процессы зарождались за пределами Советского Союза, они вызывали опасения, что религиозная мобилизация за рубежом может заразить советских граждан, особенно тех, кто представлялся удобной целью идеологических диверсий: баптистов, свидетелей Иеговы, адвентистов Седьмого дня, литовских и украинских католиков, а также мусульман, большинство которых было сконцентрировано в приграничных регионах СССР.
Поскольку религия вернулась в политику и общественную жизнь на мировой арене, у партии не было иного выбора, кроме как отнестись к этому с должной серьезностью. Так и произошло, если судить, в частности, по таким признакам, как открытие филиалов Института научного атеизма в политически значимых регионах. Первый филиал был открыт в 1977 г. в Киеве, отчасти потому, что именно Украину – советскую республику, отличавшуюся самым высоким уровнем религиозности и конфессиональным разнообразием, – сочли наилучшей площадкой для атеистической пропаганды, которую можно было бы противопоставить хлынувшей в страну «буржуазно-клерикальной пропаганде»895. Второй филиал был открыт в Ташкенте в 1980 г. как ответ на исламскую революцию 1979 г. в Иране и события в Афганистане. Наконец, третий филиал – в Вильнюсе, столице Литовской ССР – был создан в 1983 г. для решения проблемы растущего влияния католической церкви на страны социалистического блока и, в частности, в ответ на ту роль, которую сыграл во время своего визита в Польшу 1979 г. папа Иоанн Павел II в мобилизации польского движения «Солидарность» (практически парализовавшего деятельность Польской объединенной рабочей партии в 1980–1981 гг.). До конца советского периода филиалы Института научного атеизма выполняли функцию «мозговых центров» партии, разрабатывая доклады и предложения, определявшие подход ЦК КПСС к новому формату присутствия религии в публичном пространстве896.
Растущее беспокойство советского государства относительно превращения религии в политическую силу за рубежом заставляло сильнее тревожиться и по другим поводам, включая все громче заявлявшие о себе националистические движения внутри страны и эскалацию напряженности в ходе холодной войны897. Как результат осмысления этих новых проблем, официальные заявления партии по вопросам атеизма и идейного воспитания теперь включали четкие указания на необходимость противостоять националистическим движениям внутри страны и иностранным усилиям по подрыву единства советского общества. В постановлении ЦК КПСС от 26 апреля 1979 г. «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы» объединялись задачи атеистического и интернационалистического воспитания как способа противостоять любым проявлениям национализма и отмечалась, в частности, важность идеологической работы с подрастающими поколениями, у которых под влиянием семей складывается искаженное представление о связи религиозной и национальной идентичности898. 22 сентября 1981 г. ЦК КПСС принял секретное постановление «Об улучшении атеистического воспитания», в котором призывал формировать атеистические убеждения, чтобы вооружить советское общество против чуждых идеологических влияний899. В докладе Академии общественных наук Центральному комитету партии «Формирование убежденности в преимуществах социализма в современной борьбе идей», подготовленном в 1982 г., отмечалось, что стратеги антикоммунизма сосредоточили свои усилия на том, чтобы подорвать веру в «преимущества социалистического строя»900.
Смерть Брежнева 10 ноября 1982 г. и приход к власти его преемников – Юрия Андропова (находившегося на посту Генерального секретаря ЦК КПСС вплоть до своей смерти 9 февраля 1984 г.) и Константина Черненко (до его смерти 10 марта 1985 г.) – не привели к существенным изменениям официальной позиции в отношении религии и атеизма. На посту Генерального секретаря Андропов, который преследовал инакомыслие в бытность председателем КГБ, подтвердил приверженность партии делу борьбы с религией. Так, на июньском (1983) Пленуме ЦК КПСС по вопросам идеологии Андропов обвинил религиозных диссидентов в том, что они «стремятся не только поддерживать, но и насаждать религиозность, придать ей антисоветскую, националистическую направленность», и напомнил собравшимся, что «под влиянием религии еще остается часть людей и часть, прямо скажем, не такая уж малая»901. Даже будущий реформатор Горбачев поддерживал партийную линию, подчеркивая необходимость «преодоления многовековых пережитков, предрассудков и привычек в сознании людей»902.
Вслед за избранием Горбачева на пост Генерального секретаря ЦК КПСС в марте 1985 г. общество «Знание» провело серию закрытых круглых столов, где обсуждались три темы: социалистическая обрядность, атеизм и место религии – и русского православия в частности – в жизни советского общества. Первый из этих круглых столов, «Развитие и совершенствование советской обрядности в развитом социалистическом обществе» (4–5 апреля 1985 г.), подводил итоги развития социалистических обрядов с момента их появления. Участники сошлись в том, что обрядность можно считать центральным звеном духовной культуры социализма, поскольку в ней отражаются «основные черты социалистического образа жизни, традиции, обычаи советского народа, созидающего новую коммунистическую цивилизацию». В своей идеальной форме социалистическая обрядность, как предполагалось, должна была выступать «как средство регуляции процессов общественной жизни, выработки и совершенствования способов организации производства, труда, различных видов и способов общения и коллективного творчества» – иными словами, «охватывать все сферы духовной жизни нашего народа». Предполагалось также, что социалистические обряды будут способствовать формированию атеистических убеждений, «умело сочетая национальные формы с интернациональным содержанием», и служить «более эффективным средством социализации новых поколений социалистического общества… передачи им разностороннего социального опыта нравственных, эстетических сторон жизни нашего народа». Однако, как заметил один из участников круглого стола, даже через двадцать лет степень влияния социалистических обрядов остается неясной, поскольку одни видят в них новую моду, а другие ожидают, что обрядность решит «все воспитательные проблемы, даже те, которые к ней не относятся»903.
Кроме того, было трудно измерить эффект от внедрения социалистической обрядности. В то время как социалистическая обрядность, без сомнения, стала мощным государственным проектом – в Украине, например, в этой сфере было занято более двух тысяч работников, – специалисты по научному атеизму признавали: ни для кого «не секрет», что после гражданских церемоний, связанных с рождением, свадьбой и похоронами, люди обычно исполняют религиозные обряды. «Что ищут люди в религиозной обрядности?.. – задавался вопросом один из экспертов. – Это все вещи, которые надо взвесить, измерить и постараться понять»904. Если важнейшим назначением советских обрядов было «способствовать вытеснению религиозной обрядности», то результат – синкретизм и «параллелизм», смешение гражданской и религиозной обрядности в быту советских людей – безусловно, порождал сомнения в успешности данного проекта. Советские ритуалы теоретически должны были способствовать «формированию нужных нам социальных и духовных качеств личности» и «утверждать ценности социалистического образа жизни», но вместо этого, как могли убедиться специалисты, результаты свидетельствовали об «индифферентности по отношению к атеизму и религии»