- Теперь самое время придумать способ, как с выгодой для нас предать огласке историю с учителем Дювалем. Вообрази, как будут смеяться в обществе над Мартыновыми!
Она приникла к плечу князя и завладела его рукой. Юрий осторожно высвободился:
- Постой, Амалия. Я спешу. Видишь ли, я покуда не собираюсь покидать учительское место. Так нужно.
- У тебя появились еще какие-нибудь восхитительные идеи?
- Нет, дорогая кузина. Я уже сказал, что выхожу из игры.
- Однако что-то тебя удерживает у Мартыновых? - ревниво допытывалась Амалия, продолжая ласкать князя. - Твоя интрижка с петербурженкой?
- Вздор! - усмехнулся мнимый Дюваль.
Штерич воззрилась на него с подозрением:
- Уж не влюбился ли ты в Сашеньку? О, неужели и ты, князь Горский?
Юрий помедлил с ответом:
- Нет, Амалия. Ты знаешь, я не способен влюбляться.
- Берегись, мой мальчик, если это не так! - глаза Амалии холодно блеснули.
Князь Горский поднялся с софы.
- Ты грозишь мне, дорогая кузина? А ведь мое разоблачение более невыгодно для тебя и твоей репутации. Или не так?
- Не будем ссориться, мой ангел, - сменила тон Амалия. Она взглянула на кузена томным взглядом и потянула его к маленькому диванчику, стоящему в полутемном углу.
- Не теперь, дорогая, я спешу.
Он довольно небрежно поцеловал руку дамы и решительно покинул ее. Амалия так и осталась стоять посреди гостиной с вытянутой рукой. Такого поворота событий она не ожидала и вовсе не была готова к нему. Что ж... Берегитесь, князь Горский! Пренебрегать собой я не позволю! Вы думаете, что переиграли меня, но как бы вам не пожалеть об этом!
- Я вижу, вы одна, добрая хозяйка? - из внутренних покоев показалась диковинная фигура Турчанинова.
- Да, я одна, - ответила Амалия.
Тем временем Горский спешил на свою квартиру. Миновав Собачью Площадку и Арбат, он углубился в переулки и остановился подле небольшого уютного дома, украшенного гербом и колоннами. Вовсе неподалеку, в Обуховом переулке, жили Мартыновы. Миновав сени, где швейцар кочергой шевелил жар в огромной печке, князь, по-хозяйски скинув роскошную шубу прямо на пол в передней, стремительно вошел в комнаты. Навстречу ему выбежал черноволосый вертлявый человечек, одетый исключительным франтом. Он залопотал по-французски:
- Мсье Горский, вы рискуете своим здоровьем, гуляя по морозу. О, эти несносные морозы! Ваш ужасный климат губителен для артиста и философа! Разве можно полгода видеть снег и снег?
- Полно городить вздор, Дюваль. Дайте мне лучше чего-нибудь горячего. Где Коншин?
- Мсье Пьер в вашем кабинете, дремлет у камина. Я распоряжусь, чтобы вам подали горячего чаю с малиной.
Сокрушенно качая головой, француз удалился. Горский потер замерзшие руки, приложил ладони к печным изразцам и задумался, согреваясь. В комнату вошла старая нянька, она несла поднос с дымящейся чашкой и розетками.
- Батюшка Юрий Евгеньевич, самовар-то нынче не ставили. Не чаяли тебя так рано, касатик. На кухне уж взяла...
- Спасибо, Филипьевна, - Горский взялся за чашку. - Что, родная, как живешь?
- Твоими молитвами, батюшка. Да что мне не жить-то? На всем готовом, обута, одета, сыта. Только вот скучаю без тебя, дитятко. Надолго ли к нам в Москву?
- Как поведется, Филипьевна. Петербург меня покуда не жалует.
- Доколе все по чужим углам скитаться думаешь? В родной дом-то когда пожалуешь?
- Теперь уж верно скоро, - задумчиво произнес князь Горский, - Ну, будет тебе, ступай.
Поклонившись в пояс, нянька вышла. Допив чай, Юрий отправился в кабинет, где его поджидал приятель. Обстановка кабинета выдавала сибаритство и лень хозяина, а также его пренебрежение умственными занятиями. Его гость, облаченный в свободный архалук, вполне вписался в эту картину.
С Петром Коншиным они служили в одном полку, который князь был вынужден оставить из-за проказ. Славный аристократический полк кавалергардов, "рыцарской гвардии"!
- Воля твоя, не могу привыкнуть видеть тебя без усов и мундира, - воскликнул пробудившийся приятель, - Ты превратился в совершенного фрачника!
- Не наступай на больную мозоль. Сам не могу привыкнуть, тошно, братец! - пожаловался Горский. - Вообрази, во сне кричу команды и галопирую на парадах. Одна отрада - мой гнедой Ахилл. В манеж езжу, как на свидания с прелестницей.
- К слову, о прелестницах! - оживился Коншин. - Ты решительно не желаешь назвать мне имя той, ради которой затеяна интрига?
Горский взял со стола бокал с вином, которым, верно, угощался его приятель, и с жадностью выпил все до дна.
- Хочу сказать прости всем прежним затеям. Я выхожу из интриги.
- Возможно ли? - воскликнул Коншин. - Столько опасностей, тонкой игры, риска, дерзости - и все напрасно? Воля твоя, это ты зря.
Юрий потер подбородок и растерянно пробормотал:
- Молчи, ты ничего не знаешь. Я делаюсь подлее с каждой минутой. Это порядочное семейство, а дама - образец добродетели, ошибки нет. Амалия изрядно приврала. Там дети прелесть что такое. Кузина...
Он умолк. Коншин, с любопытством глядел на друга, раскуривая трубку с огромным чубуком, взятым с подставки.
- Ты ли это, Горский? - поддразнил он Юрия. - Возможно ли, что еще вчера ты был кавалергардом, теперь же я вижу пред собой истинного семейственного москвича: "дети, кузина"!
Оба приятеля обожали свой полк, овеянный славой о подвигах под Аустерлицем и при Бородине, а более славного - лихими кавалергардами царствования Александра I. Всякому новичку в полку рассказывали о проказах Лунина, Волконского, Лопухина. О том, к примеру, как Михаил Лунин на пари перевесил ночью вывески на петербургских магазинах и лавочках. То-то было изумления на другой день, когда под вывеской булочника обнаружили лавочку портного, а под вывеской модистки - мастерскую сапожника! Рассказывали о вовсе дерзких проказах той же компании кавалергардов, когда они весьма рисковали своим положением. Так, однажды, приплыв на двух лодочках к Каменноостровскому дворцу императрицы Елизаветы Алексеевны, кавалергарды дали ей серенаду, а после уходили от погони по мелководью, где катеру охраны было не пройти. Лунинский пес при команде: "Бонапарт!" срывал шляпу с прохожего. Что говорить о дуэлях! Кавалергарды щеголяли своей храбростью и нередко испытывали храбрость других офицеров. Лунин мог позволить себе дерзкий ответ на замечание самого государя или великого князя.
Теперь, конечно, времена не те. С нынешним государем так не пошутишь. Однако и теперь кавалергарды оставались отъявленными дуэлянтами и шутниками. Их проказы сделались не столь публичными, но не менее дерзкими. Князь Горский слыл первым зачинщиком. Однажды на пари вместе с Коншиным он повторил проказу Лунина и его товарищей. Забравшись на дерево и усевшись на ветвях, приятели исполнили серенаду под окном модной красавицы. Последовавший за сим скандал с мужем красавицы завершился дуэлью, по счастью, бескровной.
И вот теперь Горский снял белый с красным мундир, сбрил усы и сделался, по мнению Коншина, заурядным фрачником.
- Все усложнилось, - ответил Юрий другу. - В дом пожаловала Биби. Что мне было делать? Принесла же ее нелегкая! Я хожу по лезвию ножа. Кузина, кажется, меня подозревает.
Коншин весело удивился:
- Однако второй раз я слышу это слово "кузина"! Что она, хорошенькая? Влюблена в тебя? Иначе и быть не может.
Горский поморщился:
- Тебе всюду грезятся влюбленные девицы. Женился бы уж скорее.
- За тем сюда и прибыл в самый сезон. Надобно дела поправить. Московские невесты не так разборчивы, да и богатых пропасть. "У ночи много звезд прелестных, красавиц много на Москве"! Жаль, что ты не можешь появляться на балах, там нынче созвездья прелестных и богатых девиц.
- Я покуда не собираюсь жениться, - возразил Горский. - Это ты у нас ветеран тридцатилетний. Когда ж еще, как не теперь, связать себя узами с молоденькой, хорошенькой наследницей изрядного имения.
- Но какая нелегкая принесла Биби в Москву? - вернулся Коншин к началу разговора. - Не за тобой ли?
- Что пользы, если и за мной? - холодно ответствовал князь. - Одно верно, мне нужно покинуть дом, покуда я не разоблачен.
- Кузиной? - лукаво спросил Коншин.
- Кузиной ли, мужем или Биби, какая разница? - раздраженно ответил бывший кавалергард. - Кстати, если меня вызовут, тебе быть секундантом.
- Натурально, - согласно кивнул его приятель. - Но коли так, почему бы тебе не остаться сейчас дома? К чему возвращаться туда, раз дело проиграно?
- Не могу, - мрачно ответил Горский, - еще большим негодяем буду себя чувствовать. Мальчишка привязался ко мне.
Петруша Коншин, забыв о трубке, с изумлением воззрился на приятеля:
- Что я слышу и от кого? Коренной холостяк и враг семейной жизни тревожится за чужого мальчишку!
- Полно ерничать, Коншин! Вспомни историю с Дантесом. Не ты ли тогда готов был убить полкового товарища, когда все наши встали за него горой?
Коншин усмехнулся в усы и умолк.
Упомянутая Горским история с Дантесом началась за три года до той злосчастной дуэли его с поэтом Пушкиным. Как-то по Петербургу прошел слух, что барон Дантес и маркиз де Пина, иностранцы, которых и без того недолюбливали в полку, будут приняты в гвардию сразу офицерами. Гвардия возроптала. Немногим ранее юнкер Горский вернулся из Парижа, где провел несколько месяцев, и тоже собирался держать экзамен на офицерское звание. Однако ему пришлось выдержать все экзамены без исключения, в то время как эти проходимцы были освобождены от испытания по русской словесности, военному Уставу и военному судопроизводству. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. Поговаривали, что он удостоен такой милости благодаря рекомендательному письму на высочайшее имя.
Служил красавчик-француз из рук вон: был слабым по фронту, не в ладах с дисциплиной, на параде позволял себе курить сигару, уезжал сразу после развода, опаздывал на дежурства. Произведенный в поручики, Дантес подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что был не раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе. Это еще полбеды. Про его усыновление бароном Геккерном поговаривали вовсе непристойности. Такого кавалергарды