- Опять Владимир! - помрачнел Горский. - Как избавиться от этого проклятья?
Соня ладонью закрыла ему рот.
- Не смейте дурно говорить и думать о моем кузене!
- Вы все еще любите его? - стиснул ей руки Горский.
- Люблю...
Князь отшвырнул ее руки в ревнивом гневе.
- ...как брата, как отца! - заключила молодая женщина, с укоризной глядя на возлюбленного.
- Хорош братец! - возразил Горский.
- Однако вы злопамятны! - возмутилась девица.
- Да, Соня, я злопамятен, и мне дурно от этого. Я не умею прощать.
Софья Васильевна печально улыбнулась:
- Вы молоды.
В доме зашевелились, вот-вот все проснутся, и начнется повседневная суета. Князь торопливо поцеловал Соню в губы и бросился вон. Закрыв за ним дверь, Соня почувствовала, как она продрогла. Забравшись под теплое пуховое одеяло, она предалась невеселым раздумьям.
Отчего обладание любимым не поднимает ее в горние высоты, не дарует блаженства? Отчего ее любовь не приносит счастья? Оттого, что тайная, не венчанная, отвечала она себе. Соня была так устроена, что не терпела двусмыслицы, подспудности, окольных путей. Князь твердит, что не может без нее жить, а она сделалась его тайной любовницей. Могла ли помыслить прежняя Соня о столь унизительной роли? Нет, она не пойдет к Юрию и под страхом смерти! Лучше завянет от тоски или уйдет в монастырь. Впрочем, можно уехать в деревню, жить, как прежде, когда-то...
Вообразив одинокое, безрадостное существование, бедная дева расплакалась. Нет, теперь ей будет нелегко вернуться в родительский дом, чтобы там встретить бесплодную старость.
В дверь постучали, и сердце Сони вопреки рассудку радостно встрепенулось - князь вернулся. Однако на пороге стояла Сашенька в белом воздушном пеньюаре. Она бросилась к Соне на постель.
- Сонечка, душенька, ты меня спасла! Как я тебе признательна! - она расцеловала заплаканное лицо кузины. - Отчего ты плачешь? Верно, из-за князя? Бедная моя!
Сашенька обняла Соню и прижала к себе.
- Я рада, что ты невредима, - пробормотала растроганная девица.
- Мы ничего не скажем Владимиру, да? - умоляюще взглянула на нее Александрина.
- Разумеется. Я и Даше ничего не сказала, никто не знает...
- Соня, ты прелесть что такое! Я не понимаю этих мужчин. - Сашенька несколько успокоилась. - Вообрази, просыпаюсь, а возле меня этот Коншин, приятель князя. Право, я испугалась, что и Горский в доме!
Соня закусила губу, и глаза ее вновь наполнились слезами. Сашенька по-своему поняла кузину.
- Полно, душенька, забудь князя. Он не стоит твоего мизинца. Да, он изрядный мужчина, но вспомни, как бесчестно он обошелся с нами. Владимир никогда не примет его в наш дом.
Утешение мало действовало, но Сашенька продолжала:
- Разве нам худо жилось? Летом уедем в имение, родится малыш... Кто знает, может статься, и ты найдешь там свою судьбу.
Соня кивала согласно, но мысли ее были далеко...
Коншин махнул рукой на разительно переменившегося приятеля. Он зачастил с визитами к хорошенькой Ланской. Отпуск был на исходе, а дело не сделано. Встреча с Сашенькой вовсе не повлияла на его житейские планы. Конечно, кавалергард слегка погрустил об ушедшей молодости, о пылкости и свежести чувств, а после направил свои помыслы к юной Ланской, знакомство с которой он закрепил в свете. Дела Коншина продвигались, но требовали несколько более времени, чем он располагал, и пришлось просить об отсрочке. Теперь Петруша езживал во все дома, куда его приглашали, посему князь Горский все чаще оставался в одиночестве.
Горский пребывал в смятении. Его не отпускала забота: как быть с Соней? Разочарование, пережитое им в их первую ночь, язвило душу князя, несмотря на все его усилия посмотреть на дело другими глазами. Часто заговаривая вслух, он брал в собеседники или, вернее сказать, в слушатели Эзопку, который безропотно сносил внезапные припадки своего господина.
- Да, смешно теряться по такому ничтожному поводу! - твердил Горский. - Искать младенческой невинности там, где ее быть не должно - это бред больного воображения! Я первый смеялся когда-то над старыми девами, не знающими любви. Соня положительно не из их уксусного племени. И слава Богу!
Эзопка согласно кивал и скалил белые зубы. Князь теребил его кудрявую шевелюру, задумчиво глядя в огонь камина. Через минуту он возражал себе:
- Но можно ли верить коварной деве? Что если Владимир ей любовник, и теперь они смеются надо мной?
Именно поэтому Горский так тяжко переносил разочарование. Он боялся сделаться посмешищем. Однако более всего князь страдал от мучительного подозрения. Что как он прав, и картина семейного счастья в доме Мартыновых - это очередной обман, видимость, скрывающая холодный разврат? Горский вспомнил, как в порыве отчаяния, вернувшись домой после первого свидания с Соней, он сжег все письма, которые она вернула. Как мог он так обмануться, недоумевал князь Горский. Он, наставивший рога доброй половине мужей петербургского света! Теперь понятно, отчего Соня с такой легкостью отдалась ему.
Горский глухо стонал, стискивая зубы, и Эзопка тотчас вскрикивал, хватаясь за вихры. Забывшись, Юрий делал ему больно. Отпихнув от себя негритенка, князь принимался вышагивать по кабинету, не отвечая на вопросы Дюваля, заглядывающего в дверь, и на зовы Филипьевны, приглашавшей на чай.
- Нет, - пресекал Юрий свой бег и вновь обращался к Эзопке: - Я не могу поверить в обман! Соня, она... Да ты знаешь сам!
- Хороший госпожа! Я люблю Соня, - радостно кивал арапчонок.
- Любишь? - невидящими глазами смотрел на него Горский. - И я люблю. Тебе смешно?
Эзопка кивал головой, улыбаясь.
- Ах, что ты понимаешь! - махал рукой князь и вновь обрушивался в кресла, наливал себе вина. - Я много пью, ты заметил? А что? Кому от этого дурно? А мне одна польза: я сижу дома и не тщусь разрушить чужую семью...
Однажды князю доложили, что его спрашивает дама.
- Дама? - удивился и обрадовался Горский.
Он бросился в гостиную, где его дожидалась женщина, укутанная в черную вуаль. Юрий приблизился к даме, молчаливо застывшей посреди гостиной, и тронул вуаль. Гостья вдруг безмолвно приникла к нему. Князь насилу удержался, чтобы не сжать незнакомку в объятьях с восклицанием: "Соня!". Однако он почувствовал чужой запах и замер в неопределенности. Дама подняла вуаль.
- Зачем ты пришла? - удивился князь.
Перед ним стояла Амалия Штерич.
- Дорогой кузен, мне страшно! - проговорила она, и Юрий увидел, как бледна Амалия и как исступленно горят ее глаза. - Он знает обо мне все, он управляет мною, как куклой в раешнике. Дергает за веревочки, а я подчиняюсь.
- Да, этот твой колдун! - Горский мгновенно протрезвел.
Он усадил кузину на кушетку, велел подать кофе. Сам же уселся напротив и сурово вопросил:
- Ну, Амалия, рассказывай, в какую беду ты теперь попала. За Сашеньку мы после сочтемся.
- Дорогой кузен, я разорена. Мои крестьяне голодают. Я продаю имение и дома.
Горский тяжело смотрел на нее:
- Ты сошла с ума? Я давно уже подозревал...
- Нет, это все он! - как в лихорадке, шептала Амалия, затравленно озираясь. - Он не знает, что я пошла к тебе. Я сказала, что направляюсь к модистке. К модистке! - вдруг расхохоталась она, как истинная сумасшедшая. - С чем я пойду к модистке? У меня гора неоплаченных счетов, и скоро меня посадят в долговую яму!
Филипьевна принесла кофе и молча удалилась, неодобрительно покачивая головой. Амалия схватила чашку и стала пить, обжигаясь и стуча зубами о тонкий фарфор.
- Кому все продаешь? - коротко спросил ее кузен.
- Не знаю! - с деланным безразличием пожала дама плечами. - Это он продает!
- Куда же делся твой капитал, ты была примерно богата? - удивился князь.
- Его спроси, - столь же легкомысленно ответила Амалия.- Его люди, какой-то тайный орден, все поглотили! Ты не можешь вообразить, как я теперь живу!
- Отчего же, имел честь видеть своими глазами.
- Молчи! - Амалия и впрямь походила на сумасшедшую. Она прижала палец к губам и снова стала озираться. - Он все знает и слышит. Он усыпляет меня и выпытывает все секреты. Я не хотела говорить, что у меня есть дом в Петербурге, но он узнал. Теперь я все продаю, все!
- Побираться пойдешь? - мрачно поинтересовался кузен.
- Пойду! - в исступлении воскликнула Амалия, и князь вконец уверился, что она не в себе.
- Когда готовится сделка? - равнодушно спросил он.
- Он приведет своего поверенного через два дня, в среду, в три часа пополудни. Ты поможешь мне? - Амалия с надеждой взглянула в глаза молодого мужчины, для чего она приблизилась к нему и села на колени.
Горский вяло отстранил от себя кузину.
- Нет, Амалия, выпутывайся, как знаешь. Я тебе не помощник.
Он проводил опешившую даму до дверей гостиной.
- Прощай, дорогая кузина, и забудь дорогу в мой дом, - жестоко напутствовал Юрий Амалию. Даме ничего не оставалось делать, как подчиниться. На пороге она в последний раз умоляюще взглянула на Горского, но тот уже отвернулся. Амалия в удручении опустила голову и покинула гостиную.
Владимир вернулся из Тверской губернии и тотчас почувствовал, что в доме неладно. Даша прятала глаза, но ее словно что-то изнутри подталкивало доложить барину о странностях, происходивших однажды ночью. Она ничего не знала толком, но надеялась узнать, коль скоро барин учинит дознание. Однако Соня смотрела угрожающе и замыкала уста болтушки печатью безмолвия. Владимир недовольно спрашивал:
- Что, Даша? Ты что-то хочешь спросить?
Даша испуганно мотала головой и делала вид, что занята уборкой или самоваром. Соня поджимала губы и глазами приказывала: "Поди вон!" Горничная тотчас исчезала.
Сашенька вела себя и того чудней. Она так боялась проговориться, что перестала вовсе открывать рот. От постоянного страха бедняжка спала лица и даже - невиданное дело! - немного подурнела.