Сбросив вещмешок, лейтенант подгибающимися ногами двинулся к могиле. Он еще издали стал читать надпись на фанере:
В роте насчитывалось тридцать два, тридцать три человека вместе с лейтенантом. Тридцать лежало под каменным холмом, тридцать третий стоял рядом, тридцать второй, Речкин, ушел с донесением. Кто же и где он, тридцать первый?
Лейтенант опять взглянул на фанерку с надписью. Фанерка покоробилась от дождей и туманов и уже начала расслаиваться. Да и обелиск, сколоченный из досок, потемнел, краска на нем потрескалась и шелушилась. Пройдет год-два, и от обелиска останется горка трухи и щепок, а фанерка и до весны не продержится. После войны, наверное, восстановят все братские могилы, оденут их в мрамор и гранит, увековечат в бронзе. Но когда еще кончится война? И как узнают, кто лежит под этим плоским каменным холмом? Война такая, что неизвестно, доведется ли ему, пока последнему из живых роты лейтенанта Миронова, еще раз вернуться сюда. Последнему, ибо нельзя поручиться, что Речкин добрался тогда до своих, а тот, еще один неизвестный, живой, может быть, и не живой давно.
«Надо немедленно что-то делать! Бежать в город, поднять людей. Сделать все, что можно и что вообще можно сделать для погибших!»
В М. добрался к полудню, посчастливилось — подобрала попутная машина. Рассчитываясь с шофером, лейтенант вдруг нашел простое решение: заказать памятник за свой счет.
Лейтенант медленно шел по узкой улице, приглядываясь, подыскивая подходящего человека, кто сможет посоветовать, рассказать как и что.
Старик в замасленной спецовке приглянулся ему больше других. Он не сразу ответил, долго исподлобья разглядывал незнакомого лейтенанта. Видно, из раненых, лицо бледное, заморенное, широкие брови высоко и горько сдвинуты шрамом. Шинель с лейтенантскими погонами, командирские ремни, обшарпанная сумка. Опустил на дорогу солдатскую торбу с харчами: консервы в железных банках выпирают. Свой, видать по всему. А все ж…
— Для чего про завод надо?
— Дело есть.
— Смотря какое. Скажи, вдруг подсобить смогу.
— Отлить кое-что надо, — неопределенно сказал лейтенант.
— К примеру?
— Долго рассказывать, отец. — Говорить не было ни сил, ни желания.
— Ну, раз так спешишь, то и я не свободный.
Лейтенант молча поднял вещмешок.
— Погоди, гордый какой. Командир ты или дитя малое? Ну с чего я тебе, встречному-поперечному, нашу промышленность раскрывать буду?
Никак не хотелось заводить на улице сложный разговор, но старик был прав, объяснить все-таки пришлось.
— Памятник для братской могилы отлить.
— Вона для чего! — Старик подергал прокуренными усами. — Вона для чего… Извиняй, сынок, за дотошность. Сам помозгуй: война.
— Я понимаю.
— Это для какой же могилы? Что в парке или в Маржданском ущелье?
— Оно Маржданским называется?
— Мы его так прозываем, а по-ученому не знаю как. По левой руке от тоннеля?
— Да, да.
— Маржданское. Дружки захоронены или из родичей кто?
Лейтенант задумался: кто для него те тридцать в братской могиле?
Все тридцать служили под его командованием, все тридцать были его боевыми товарищами, друзьями, родными людьми.
— Свои, отец.
Старик несколько раз кивнул, переспрашивать не стал.
— Пошли, доведу, — сказал он и, не оглядываясь, двинулся переваливающейся походкой обратно, туда, откуда шел вначале.
Заводское управление размещалось в большой неопрятной, прокуренной насквозь комнате с отбитой во многих местах штукатуркой. Довоенное двухэтажное здание сгорело дотла. Было тесно и шумно.
Лейтенанта выслушали не перебивая, не выспрашивая дополнительных подробностей. Сразу перешли к деловой стороне: где взять цветной металл?
— Кабы до войны! — в сердцах выкрикнул кто-то за спиной. Слова эти не вызвали ни улыбок, ни осуждения, напротив, все подтвердили: до войны такой заказ — пустячное дело, завод работал в полную мощность и снабжался дай бог как.
— Деньги у меня есть, — предупредил лейтенант.
Безногий директор махнул рукой:
— Что там деньги твои!
— За три месяца.
Лейтенант полез в карман гимнастерки, но мужчина с сумрачным лицом остановил его:
— Не в деньгах суть. Понадобятся — сами скинемся. Металл где добыть?
Вперед протолкался сухонький дед, тот, что кричал «кабы до войны». Он вцепился одной рукой в борт шинели лейтенанта, а другой затряс перед его глазами:
— Тут не то что деньги! Тут хучь пуд муки, хучь тушенки десять банок выставь, все одно металлу цветного нету! Кабы металл, разговору никакого! — Он отпустил шинель и перестал размахивать рукой. — Свои сыны игдесь непокрытые лежат, неотмеченные…
— Металл будет, — решительно сказал лейтенант, хотя и не представлял себе еще, где и как раздобудет он в чужом городе сотни килограммов дорогого дефицитного металла.
Лейтенант вышел с завода и пошел по единственно знакомой ему улице, зная зачем, но не зная куда. Обращаться к местным властям не имело смысла: не до памятников сейчас, и с комендантом говорить без толку. Но в комендатуру идти надо было так или иначе.
Дежурный писарь проштамповал отпускной билет, когда вошел коренастый капитан, быстроглазый и энергичный.
— Кто? Откуда? — спросил скороговоркой.
Лейтенант коротко пояснил.
— Зачем приехал в М.?
Лейтенант замялся с ответом.
— А ну, зайдем ко мне! — потребовал капитан и исчез за дверью с рукописной табличкой: «Комендант».
— Выкладывай, — предложил без обиняков, и это понравилось. Вообще, капитан чем-то располагал к себе. — Выкладывай. Что смогу, сделаю для брата-фронтовика.
Лейтенант рассказал все, что надо было.
Капитан тотчас снял трубку и крутнул ручку аппарата.
— Горком. Первого. — Он серьезно подмигнул лейтенанту. — С партией посоветуемся. Да, да-да-да. Капитан Федотов докладывает. Иван Семенович, тут вот какое дело…
Капитан в нескольких словах передал рассказ.
— Точно… Точно… — Он оглянулся на лейтенанта. — Да нет, Иван Семенович, он и сам понимает положение. Только и его понять нужно. Точно. Точно.
Закончив разговор с первым секретарем горкома партии, капитан Федотов сказал:
— Обелиск из камня сделаем. А бронзы… — беспомощно развел руками. — На месте стреляй — нет. Точно. Что касается меня, располагай на машину, рейса три-четыре. И салют обеспечим, отделением.
Лейтенант, обрадованный непредвиденно добрым началом, горячо схватил коменданта за руку:
— Спасибо, друг!
Капитан отмахнулся:
— Сам немало людей в боях потерял, сам хирургами штопанный-перештопанный.
Затрещал телефон, капитан поднял трубку. Лейтенант встал.
— Пойду я.
Капитан протянул руку:
— Счастливо. Держи в курсе.
Лейтенант вышел из комендатуры в самом радужном настроении. Какая неожиданная удача! Теперь еще достать металл!
И опять не знал, куда идти, задумчиво брел по пыльной немощеной улице.
— Лейтенант, а лейтенант, — негромко окликнул низкий голос.
На высоком крыльце одноэтажного домика сидел нестарый человек в гимнастерке с отпоротыми петлицами.
— Дело есть, — сказал он.
Лейтенант подошел к крыльцу.
— Горилка нужна? — пробасил человек. — Первач — высший сорт!
— Пока не требуется.
— А что надо? Зажигалка требуется? Битте-дритте! — Мужчина движением фокусника раскрыл ладонь и продемонстрировал самодельную зажигалку с бензиновым баллончиком из винтовочной гильзы. — Высший сорт! И гильзочка — что надо, латунь!
Он потер зажигалку о брюки — и без того надраенная до блеска, латунь засверкала еще ярче.
— Не ржавеет, на солнце горит! Во! — поднес к глазам лейтенанта донышко гильзы. — Тридцать девять! Понимаешь в цифрах? Довоенного выпуска, латунная. Это теперь эрзацы делают: сталь, медью обмазанная.
— Плакированные.
— Во. Я и говорю. Годится? Дорого не берем: рубль с вас, товар — с нас.
Лейтенант не курил, нужды в зажигалке не было, но рубль — не деньги, и продавец больно веселый.
— Раненый? — спросил, доставая бумажник.
— Нерву перебило, ходить не могу, — уныло ответил мужчина.
Лейтенант подал трехрублевку.
Мужчина округлил отекшие глаза.
— Шутки шутишь? По-русски сказано: рубель!
— У меня только трешка, рублей нет.
— Рубель! Сотня по мирному времени! Тоже мне, битте-дритте.
Лейтенант молча сунул деньги в карман.
— Прибедняешься! — выкрикнул вдогонку мужчина. — А еще офицер!
Глупое недоразумение омрачило настроение. Что стоила трехмесячная лейтенантская зарплата? Двадцать зажигалок… А он еще задумал отлить на свои деньги бронзовую доску и звезду для обелиска! Одна зажигалка с латунным баллончиком…
Лейтенант замер на месте.
Латунные гильзы! Гильзы, цветной металл! Их же полно, этих гильз, в ущелье, наших и немецких. Как ему раньше не пришла эта мысль в голову?!
В ущелье лейтенант добрался в густые сумерки, чуть живой от усталости. Его бывший блиндаж-пещера сохранился, еще днем заглядывал в него. Теперь он забрался в каменное гнездо и сразу уснул, как дома.
Разбудило солнце, ослепительное, как начищенная латунь. Лейтенант взглянул на часы и ахнул: «Одиннадцать!» Спал больше полусуток.
— Ничего себе, — сказал вслух и выбрался из пещеры.
Солнце висело над ущельем, ясное, щедрое на тепло. Лейтенант сбросил шинель, потянулся несколько раз, подставив солнцу лицо с зажмуренными глазами. Солнце пробивалось и сквозь веки желто-оранжевыми кружками, будто приставили к глазам блестящими донышками гильзовых баллончиков две зажигалки.
Лейтенант стряхнул остатки сна и устремил взгляд на землю. Вокруг лежали стреляные гильзы. Их было много: винтовочных, автоматных. Больше винтовочных: в роте только пятеро имели ППШ. Сам он был вооружен еще трофейным «вальтером».