еловеческих слабостях Аршакидов, без боя одерживали над ними верх в одном «сражении» за другим.
Когда-то Шапур I руками Анака (Апака) устранил царя Армении. Теперь Шапур II с помощью Санесана пытался подчинить себе все Закавказье. Да, убили Григориса тюрки. Но истинным виновником гибели юного проповедника был персидский правитель, он – организатор убийства и его соучастник…
Много веков ушло у новых правителей мира, чтобы вытравить людскую память и заставить забыть о Кавказской Албании. Забыть, что Кавказ – зеркало, где иначе отражается прошлое Европы и где иначе читаются события ушедших столетий.
Огюст Роден. Мученик. 1885
Григорис стал Георгием, Санесан – Дадианом, но мучителем святого по-прежнему называли персидского правителя{253}. Народная память тем и сильна, что не исчезает.
Выходит, легенда – некий образ Времени, готовая его модель, его лик, и притом более достоверный, чем иной научный трактат или даже летопись, которые все-таки подпитывала и поддерживала политика, призванная восхвалять правителя, оправдывать его поступки.
Легенда же не имела ни автора, ни редактора. Народ и Время «шлифовали» текст.
«Чудеса там, где в них верят…»
Об обретении мощей святого Григориса в Амарасе объявили при Вачагане III Благочестивом. У царя Кавказской Албании «было сильное желание обрести мощи святого отрока», – сообщает летописец. И на то были свои причины
Все новые драгоценные подробности извлекал я из древних преданий. Они приводили в восторг, так радуют старателя крупицы благородного металла при промывке золота. Легенды подтверждали мой вывод: Григорис и Георгий – один человек! Одно лицо! Сомнений уже не было.
Народное творчество помогло понять то, что вроде бы исчезло, подзабыто, но веками хранилось в человеческой памяти. Неосознанно. Переиначено. Однако хранилось. И сохранилось!
Апокрифы, фольклор, они – как глоток чистого воздуха, как живительная влага, в них «мед поэзии». Это литературные произведения, не признаваемые Церковью: предания, легенды, песни, стихи, их именуют народными. Можно запретить книги, исказить что-то на бумаге, но всех людей нельзя принудить к молчанию…
Народное творчество сербов, болгар, хорватов и других потомков тюрков на удивление согласуется с преданиями забытых ими собратьев. Иначе и быть не могло! Руки церковной цензуры не коснулись восточных территорий Великой Степи. Мусульманские Турция, Иран, Татарстан, Башкортостан, Азербайджан уберегли весть о святом Хызыр-Илйясе – о Георгии-Джирджисе.
А правда не бывает разной – она одна у всех…
«Радуйся, яко тобою Церковь верных просвещается: радуйся, яко имя твое и между неверными (выделено мною. – М.А.) прославляется», – говорят в молитве Георгию болгары, русские, сербы, украинцы, хорваты, храня память о том, что именно этот святой духовно объединил Восток и Запад… Вновь и вновь остается повторять: память человечества вечна, она бережет даже то, что велено забыть!
Антонио Пизанелло. Святой Георгий и принцесса Трапезундская. 1436–1438
На создание картины Пизанелло вдохновили легенды и реальная история тюрков. Принцесса Трапезундская Феодора, выданная замуж за тюркского правителя, вошла в историю как Деспина-хатун
Апокрифы и фольклор вопреки злу и кострам инквизиции сохраняли то, что, по замыслу Рима, должно было исчезнуть. Нет, они не опровергали «официальную» версию – они не замечали ее, умело дополняя деталями, которые приобретали особый смысл. В них память, которую не сотрут столетья:
Пусть опрокинет статуи война,
Мятеж развеет каменщиков труд,
Но врезанные в память письмена
Бегущие столетья не сотрут.
Сербохорватские, болгарские, англосаксонские, славянские, латинские произведения хранят краски, оттенки живой жизни, вроде бы давно минувшей, но продолжающейся сегодня. Их информация столь же бесценна, как сведения географических карт.
В англосаксонской средневековой поэме воина перед смертью волочат лицом по земле, что полностью совпадает с известием Фавста Бузанда, о котором автор поэмы даже не слышал. Он начинает с заявления: «Неверные неверно написали в своих книгах о св. Георгии; мы хотим объяснить вам, в чем заключается правда». И далее следует рассказ о теологическом поединке, в котором главенствовало слово{254}. Трудно назвать такие детали совпадением!
Я испытывал непередаваемое чувство благодарности, смешанной с восхищением, к людям, сохранившим древние предания. Соль земли… Они представляли особый клан в обществе, считались едва ли не монахами, людьми замкнутыми, с феноменальной памятью, их готовили с детства, они жили среди легенд и историй, эти безымянные хранители древности.
То, что говорил сказитель в своих песнях, исполнялось перед царями и каганами, и было сущей правдой, а искажение любого исторического факта стоило исполнителю языка. Традиция вместе с Великим переселением народов пришла в Европу, ей, например, неукоснительно следовали скальды{255}. Их творчество заметно повлияло на литературу Средневековья.
Легенды, в отличие от надуманных продуктов мифотворчества, – это трамплин, с которого порой начинался полет удивляющих мыслей, он – точка опоры, способная при умело подобранном рычаге перевернуть мир незнания… Легенды и помогли мне иными глазами прочитать свидетельства о событиях, последовавших после казни Григориса.
Антонио Пизанелло. Святой Георгий и принцесса Трапезундская. Фрагменты. 1436–1438. Такими увидел художник участников и свидетелей подвига святого
Память тюрков-степняков хранит драгоценнейшие детали жизни и смерти святого воина, из поколения в поколение передавались они. Например, у болгар и у сербов в день Георгия (Джурджев день) полагается резать барашка в поле, на равнине, а съедать на вершине горы: и поныне в некоторых областях поступают именно так, хотя и не знают, почему{256}. Причем режут только молодого барашка (агнца, невинную жертву)…
Объяснение обычаю можно найти в апокрифах: они сообщают еще об одном «совпадении» – убили святого на равнине, а похоронили на вершине горы{257}.
Это – очень важная деталь!
Останки епископа Григориса, размышлял я, должны быть погребенными с причитающимися почестями на самой высокой горе… Такова тюркская традиция, истоки которой на Древнем Алтае. Героев хоронили на вершинах.
Казалось бы, откуда в Центральной Европе знают эти детали? До Дербента от них так далеко… Однако, если помнить, что Центральную Европу ныне заселяют потомки тех тюрков, кто шел в авангарде Великого переселения народов, все встает на место.
Нет, я не отвергал письменные источники. Но при внимательном чтении вновь и вновь убеждался, что многое было совсем не так, как они сообщали. Не могло быть таким!
Например, Фавст Бузанд пишет, что тело мученика «люди, пришедшие с ним… перевезли в свой гавар Хабанд… на границе с Арменией, в деревню под названием Амарас»{258}. Но кто бы им отдал останки?!
Впрочем, даже если допустить невозможное, вновь вмешиваются чисто практические соображения. Они подсказывают, что столь деликатный груз просто не выдержал бы перевозку. Слишком велико расстояние, слишком долог путь в обход (прямой дороги через горы нет), слишком уязвимы останки для кислорода и других природных факторов{259}.
Фавст Бузанд сообщает, будто Григориса «похоронили около той церкви, которую построил дед Григориса первый Григорий, великий первосвященник армянской страны. И каждый год народы этих стран и гаваров собираются в этом месте и торжественно празднуют день, посвященный памяти его подвига»{260}.
Как это совместить со словами Моисея Каганкатваци о том, что уже в V веке место захоронения великого святого «было предано забвению»? Автор, не скрывая, пишет, что, когда «благочестивый Вачаган, царь агванский… возжелал обрести мощи святого отрока Григориса», могилу праведника не могли найти. Никто не знал, где он погребен.
Место гибели помнили все. А вот где каждый год праздновали день, посвященный памяти подвига, забыли. Не странно ли?..
Похоже, Амарас, как и «подножие холма Палатинского», возник и утвердился в истории по воле сильных мира сего.
Об обретении мощей святого Григориса в Амарасе объявили при Вачагане III Благочестивом. У царя Кавказской Албании «было сильное желание обрести мощи святого отрока», – сообщает летописец{261}. И на то были свои причины.
Вачаган пришел во власть на излете V века (487–510).. Уже ушел из жизни Аттила – последний царь всех гуннов. Начались жесточайшие раздоры среди тюрков Европы. Для Кавказской Албании наступили трудные дни, начался новый передел мира, трагедией отозвавшийся не только в этой стране. Персия и Византия разорвали на двое Армению. Власть Аршакидов в Армении пала, чем не преминула воспользоваться Византия.
Молитва. Деревянная скульптура. Деталь алтаря
Гробница Аршакидов – царей Армении. Деталь храма. Село Ахцк. Армения. IV в.
Армянская и Албанская церкви, не принявшие решения Халкидонского собора, становились изгоями в церковном мире. Византия объявила своих бывших наставников еретиками, а их взгляды – ересью. Запад сам создавал «кумиров», новые обряды, новые теории. Единая Вселенская церковь, колыбелью которой был Кавказ, теряла влияние и давала глубокие трещины.