причудами я выгляжу не лучшим образом. Но вы верите мне?
– Причуды. Эк ты мягко всё обозначил. – Демид добродушно рассмеялся, и на сердце у Василя потеплело. – Знаешь, я верю глубинному себе. А он чертовски на тебя похож. Только золотые коронки себе на зубы не лепи, договорились? Как выяснилось, мода ни хрена не смыслит в драгметаллах.
Они рассмеялись.
6.
По Лангатен брел отец Ларс Пальме. Его одеяние священнослужителя частично намокло. Набегавшие крошечные волны всё пытались достать до костлявых коленок. Бледное лицо за гримом ничего не выражало, как ничего не выражает смертоносная бактерия, пока не попадет в организм жертвы. Позади тащились восемь сотрудников похоронного бюро «Онжел».
Айдан Олли тряс лопатой, зачерпывая ей воду. На лезвии появилась щербинка, и клок русых волос, застрявший в ней, раздражал гробокопателя. Захария Олсон ковырял в носу, старательно расширяя отверстие. Крошечные ноздри – вот что в новом облике, по мнению Захарии, действительно выводило из себя. Айдан и Захария были теми, кому выпала честь сопроводить чужаков на Каменное кладбище Истада.
Сегодня их работа никак не касалась Праздника. Сегодня они, если так можно выразиться, работали на кухне. Но даже это, как и всё происходящее в Истаде, творилось во славу Йиг-Хоттурага.
Сейчас Ларс Пальме держался за шею и иногда наклонялся к мостовой, зачерпывая пригоршни морской воды. Затем он отправлял ее в нывшие жабры. Белое плоское лицо поворачивалось к слепым окнам, изучало укромные туманные уголки домиков. Со стороны пересечения с Вэген донеслось пофыркивание портового грузовика.
Священник хмыкнул.
Он бы справился и без этой подсказки.
7.
Всё шло относительно ровно, не считая воды, катавшейся по бетонному полу ангара. Парашютная система уже стояла в кузове грузовичка. Зад машины просел. Грузовичок напоминал штангиста, широко расставившего колени, готовясь к рывку тяжести.
Первым незваных гостей заметил Василь. Они молчаливыми призраками возникли у распахнутых воротин ангара. Парень испуганно вцепился в стяжной ремень, которыми оплетали груз, и распрямился, не в силах вымолвить ни слова. Его заторможенную реакцию, как у оленя в свете фар, заметили остальные.
– Живей в грузовик! – пролаял Акимов, ныряя в кабину.
Отец Ларс Пальме поднял руки, точно собирался преломить туманный хлеб с чужаками, и сделал несколько шагов. Впрочем, заходить в ангар он не спешил.
– Замрите! Замрите и внемлите! – прокаркал отец Ларс Пальме на ломаном русском. – Вам не дано покинуть Истад. Отныне – не дано. Подойди, мой мальчик.
Демид не поверил своим глазам, когда Василь передал опешившему Свиридову стяжной ремень и направился к белолицему священнику. Правда, шагал он неуверенно, как под гипнозом. Грудь парня судорожно вздымалась и опадала.
– Какого хрена ты творишь, Василь?!
Недолго думая, Демид перемахнул через борт кузова. Попутно отметил, что воды стало больше, и вцепился в локоть парня, пока не стало поздно. Вздрогнул.
Глаза Василя были пусты.
По его шее бежали капли крови. Какие бы ужасные изменения ни терзали Василя, сейчас их действие усилилось. Казалось, сам Истад прибрал эту душу.
– Василь… – Рука Демида выпустила добычу.
Парень продолжил шагать и вскоре предстал перед священником.
– Смелее, мальчик мой, – подбодрил тот.
Демид ожидал чего угодно, но только не того, что парень, их юный вихрастый матрос, возложит ладони на плоскую белую рожу, точно это святой камень каких-нибудь нибелунгов.
– Смелость берет не только города, – прошипел отец Ларс Пальме. – Взгляни же на свой оживший сон.
Пальцы Василя зашевелились, счищая грим. Обнажилась синеватая плоть, покрытая мелкими чешуйками. Кожа священника, отвечая на касания, выделила подобие увлажняющей смазки. Буквально сочилась ею, смывая остатки маскирующей окраски.
– Ты должен принять себя. – Теперь лицо священника напоминало ободранную физиономию клоуна, которого протащили головой по асфальту. – Принять дар Кан-Хуга.
Прежде чем Демид успел что-либо предпринять, рот священника перекосился в вопле, а его пальцы впились в шею Василя. Парень завизжал и затанцевал на цыпочках, когда ногти отца Ларса Пальме глубоко вонзились в ранки. Кровь теперь не просто сочилась из шеи – она брызгала так, словно Василю перерезали артерию.
Взревев, Демид нырнул вперед. Сгреб в охапку Василя. С отвращением отметил, с каким чмокнувшим звуком пальцы плоскорожего покинули шею парня. Пнул отца Ларса Пальме ногой в живот – да так, словно это было желанием всей жизни.
– Газ в пол, Вилий! – проорал Демид, поворачивая голову.
Он рывком подался в сторону, едва замечая, как рыбья рожа священника скукожилась от боли. На мгновение Демиду показалось, что его окружили тени с лопатами. Но образы развеялись, когда перед самым носом пролетел рычащий грузовичок. Позеленевшего Свиридова болтало в кузове как последнюю оливку в банке.
Демид вцепился в поручень. Подошва ботинка соскользнула с подножки и закрепилась там только со второй попытки. Левое плечо взорвалось болью, напоминая о том, что оно сейчас держит вес сразу двух тел. Грузовичок резво вильнул, выскакивая из ангара в туман и влагу. Истадцы разлетелись как кегли.
На взгляд Демида, в ближайшие секунды должно было случиться одно из двух. Либо они с Василем сорвутся на потеху всему сумасшедшему городку. Либо рука Демида просто-напросто отстегнется от тела. Что-то вроде: «Прости-прощай, ты никогда не любил меня».
– Хватайся! Да хватайся же, твою мать!
К Демиду обращалось злое и всё еще нежно-зеленоватое лицо Свиридова. Рядом с этой зеленой луной маячила рука. Плохо соображая, Демид подтянул стонавшего Василя выше. С облегчением выдохнул, когда лишний вес уменьшился, а потом и вовсе исчез.
Они втроем распластались в кузове вилявшего грузовичка. Туман с неохотой отдавал улицы, но грузовичок яростно рычал, безошибочно находя дорогу.
– Вы там целы?! – проорал Акимов. – Я могу скинуть скорость!
– Нет! – Голос Демида плохо слушался, но он прохрипел еще раз: – Так отлично, прек-красно. Гони, Вил.
Василь вяло пошевелился, зажимая шею. Над ним навис Свиридов.
– Дай гляну, пострел! Давай же! Не бойся, я не проктолог: руки куда не надо совать не буду!
У Демида всё вертелось перед глазами. В плече словно рванула динамитная шашка. Вдобавок надоедал противный звук, шедший из одежды. Там будто завелся крупный металлический комар. Наконец Демид сообразил, что это надрывался спутниковый телефон в кармане штанов.
– Гордей, как парень?
– Жить будет, – буркнул Свиридов, вынимая из штормовки смятый, но чистый носовой платок. – А ты как?
– По-моему, мне нужен лед и пузырек нурофена. – Демид принял входящий вызов, едва удерживая телефон в трясущейся руке. – Новости должны быть очень хорошими, Валер.
– Лучше бы вам поторопиться, золотозубый. В задницу Папаши что-то вцепилось.
Боль в плече Демида мгновенно унялась.
– В смысле?
– Море нас держит. Мы пытаемся уйти. Теперь ясно?
Да, теперь Демиду всё было ясно. Куда уж яснее?
Их всех держало море.
8.
Валерий Исаченко всегда считал себя контрабандистом, нежели настоящим капитаном. И не думал, что когда-нибудь столкнется с подобным. В смысле со всякими сраными побасенками. Моряки – народ суеверный. Причем настолько, что и в колокольном звоне могут услышать, как прыгают апельсины. Моряки смотрят на погоду, облака, движение волн, друг дружку. Словом, ведут себя не лучше фермеров. Но еще ни на одном огороде не показывался «Летучий голландец», бороздивший чеснок или морковку.
Как бы то ни было, Исаченко не придерживался взглядов, типичных для морских волков. Он верил в деньги, жестокость, хорошенькие женские ножки, торчащие из крепкой попки, и в свое небольшое увлечение. И у него хватало ума и выдержки, чтобы это оставалось только с ним и с парочкой проверенных ребят.
Сейчас Исаченко равнодушно перебирал в уме все известные ему морские легенды. И раз за разом возвращался мыслями к тварям, обитающим на самом дне.
Огромным тварям.
Чертовски огромным тварям с раздутой требухой вместо сердец.
«Святой Гийом» тряхнуло еще раз. Это началось около двадцати минут назад. Исаченко как раз разговаривал с «Боммелба́сом». Норвежский траулер, проходивший недалеко от общины Граль-Мюриц, что на севере Германии, сообщал странные вести.
– Говорю тебе, русский капитан, там почти ничего не осталось. Я собственными глазами видел собак, помогавших людям плыть, и видел волны, что были не хуже гончих. Говорю тебе, мир тонет, будто разбитая бутылка.
Но об этом Исаченко и сам знал. Еще раньше он пообщался с бразильцами. Те рассказали о крышах домов Гжибово, торчавших посреди волн, – единственном, что осталось от польского прибрежного городка. Картина маслом была и снаружи «Святого Гийома». Там волны вовсю гоняли по асфальту порта Истада серо-белые шапки.
– Ты слышишь меня, русский капитан? – пролаял тогда динамик, утопая в помехах. – Бросай все свои дела и выходи в открытое море! А еще лучше – набери топлива и припасов столько, чтоб хватило до Судного дня!
– Спасибо за совет, Ва́гни, – хладнокровно ответил Исаченко. – Дельный совет – это всё, в чем я сейчас нуждаюсь.
– «Гийом» ведь способен вытащить задницу на простор? Слышал, у вас там что-то бабахнуло. Если что, мы вас подберем. Но за это вы расскажете о русских женщинах!
Губы Исаченко тронула жестокая улыбка.
– Нам лишь внутренности подкоптило. И я лично познакомлю тебя с русскими женщинами. Только придется говорить потише: они очень пугливы. И визгливы сверх меры.
Капитан «Боммелбаса» рассмеялся и отключился.
Загадок Истад вывалил предостаточно, но это не отразилось на здравомыслии Исаченко. Поэтому он распорядился заправить Папашу и раздобыть столько бочек со специальным судовым топливом, сколько вообще возможно. И какое-то время вооруженные ломами матросы хозяйничали в порту как у себя дома – в пустом одиноком доме, обкуренном туманом.