Однако ракетница не понадобилась.
Яростно содрогавшееся щупальце устроило бег в обратную сторону, понемногу освобождая трубоукладчик. Вскоре оно замерло, боясь тащить огонь под воду, вероятно посчитав, что пламя будет полыхать и на глубине. Не до конца расплетенное щупальце дрожало, удерживая пламя над самыми волнами.
Чудовище было тупо как пробка. Демид понял это, вымученно таращась на скользкие кольца, овитые огнем. А потом пролитое топливо, повторявшее движение волн, всё-таки вспыхнуло.
Сверкнуло так, что глаза, казалось, остекленели от боли. Туман превратился в грязную смесь, похожую на подтаявший снег. Щупальце наконец собралось с духом и разом соскочило с трубоукладчика, уходя на глубину и таща за собой боль и унижение.
Грузовая палуба горела. За правым бортом «Святого Гийома» словно разверзся огненный ад. Лица у всех перекрасились в черно-красный.
Кто-то восторженно завопил. Какой-то моторист, чумазый как черт. Явно из тех, кто не побоялся возиться с топливом у монстра под носом. Демид и сам ощутил причину для ликований. Их Папаша, словно позабывший о возрасте старик, выпрямился и теперь набирал скорость.
Но оставалось еще одно дело.
– Где чертовы пожарные шланги?! – проорал Демид, оглядываясь. – Вы что, не чтите своего золотозубого повелителя сельди?! Так я вам вмиг растолкую, что к чему! Пошевеливайтесь, ламантины!
Душа вахтенного пела. Они выбрались. Вырвались из скверного местечка под названием Истад. Всё вернулось на круги своя. Должно было. А как иначе? Экипаж растягивал шланги, подавая по ним специальный раствор. Пена и вода исчезали литрами в огненной пасти.
А позади всё чадило самое яркое событие проклятого Истада.
Глава 4
1.
Демид поднялся на пустую палубу и сделал глубокий вдох. Темнеющее море у горизонта заволакивало ночной мглой. В сознании всколыхнулся жутковатый образ Истада – туманного городка, чьи жители свихнулись настолько, что завели себе кровожадную зверюшку размером с небоскреб. И в этот самый небоскреб они с удовольствием селили женщин с собаками и моряков.
«Не придумывай, старик, не надо, – скривился Демид. – Будь эта штуковина размером с чертову глянцевую многоэтажку, ты бы уже давно кормил рыб. Или получил бы свою комнатку в огромном домике без дверей».
На лестнице показался Василь – запыхавшийся, но всё такой же вертлявый и вихрастый. Его волосы и телодвижения были единственным, что напоминало о предыдущей версии Василя – любознательной, одержимой идеей налепить как можно больше фоток для любимой мамули.
Он немного замешкался, заправляя шнурки в ботинки. Судя по распахнутым глазам, это порядком напугало его. Потому что в таком случае ему пришлось бы одному бродить по переходам судна. Одному в стальном лесу безумия и кривых физиономий.
– Выходи-выходи, – подбодрил его Демид, помахивая рукой. – Даже заключенным иногда полагается прогулка. Где-то раз в год. Что, не знал?
Василь слабо улыбнулся:
– Теперь знаю, товарищ вахтенный офицер. Видимо, потом нам придется сыграть в тюремный баскетбол? Надеюсь, не на сигареты?
– Не-не. Вот же чушь. Это американский стереотип, навеянный кинематографом. У нас в российских застенках предлагается только резьба по дереву и почкам соседа.
Василь хмыкнул в нос, едва не рассмеявшись.
Прошло чуть больше суток с момента, как они вырвались из Истада. За это время экипаж «Святого Гийома» превратился в нелюдимый сброд. Не последнюю роль в этом сыграли ужасающие новости с материка. Точнее, новости с огрызков материка.
Но больше, конечно, на рассудки экипажа повлияла та невообразимая тварь, призывавшая верить в свои глубинные страхи, а не в собственные силы. Словно загадочная вонь гниющих ландышей, витавшая по Истаду, каким-то образом просочилась в души, коверкая и расслаивая внутренние миры.
У сцепки теперь уже никому не нужных труб Демиду и Василю повстречался матрос. Он сидел на корточках и лезвием перочинного ножа ковырял ногти левой руки. Смотрел на них так, словно готовился представить их на ювелирной витрине. Однако нож, судя по кончику клинка, уже давно выковыривал не грязь, а крошечные комочки окровавленной плоти.
«Господи, а вот и первая резьба по дереву, о которой я так неосторожно заикнулся», – подумал Демид.
Матрос проводил их с Василем абсолютно ополоумевшим взглядом. В выцветших глазах не отражалось ничего, кроме ужаса, пустоты и дикого интереса к собственным роговым покровам.
– Многие меня ненавидят, – вдруг скомканно заявил Василь, когда они прошли дальше. – Моя связь с Кан-Хугом пугает их. Как и связь с Йиг-Хоттурагом. Я пугало.
– Они и слов-то таких страшных не знают. – Демид метнул за плечо быстрый взгляд. Матрос с ножом как раз пытался сковырнуть ноготь безымянного пальца. – Но вот что я тебе скажу, Василь. Эти глупые речовки и выделяют тебя. И выделяют невыгодно. А таких жрут с потрохами, уж поверь мне. Восприятие экипажа сейчас не сложнее восприятия медузы. Ты для них всё равно что мертвая чайка. Только они не въезжают, кто ее убил.
– Кто убил мертвую чайку? То есть кто убил меня? Не врубаюсь.
– Нет, не так. – Демид покачал головой. – Кто принес несчастье на борт – вот что их волнует. Спасает лишь тот факт, что в эту самую минуту захлебывается весь мир, а не мы одни – горемыки на Папаше. Но ты всё равно прости их.
– За что?
– За то, что живут в страхе. Многие из них уже не те моряки, которых я когда-то знал. Ты и сам видишь, что некоторые опустились ниже некуда, хотя у них до сих пор есть работа, долг и воспоминания о доме и семье.
– Но ведь это больно – помнить о семье. Больнее некуда. – Василь готов был расплакаться.
– А большего порой и не нужно, – просто сказал Демид. – Иногда боль – это тросточка, которая помогает шагать дальше. Только добрести нужно до победного конца. Усек?
Василь задумчиво промолчал.
На корме дежурила команда из шести человек. Они темными силуэтами застыли у фальшборта – пронзали жестокими взглядами долгие морские сумерки. Демид с улыбкой узнал Акимова. Здоровяк с мрачным видом посасывал кусок сушеной говядины. Но делал это лишь потому, что никак не мог как следует ухватить его зубами.
– Они не отстают, – сообщил Акимов, заметив вахтенного.
Демид и сам прекрасно это видел.
На северо-западе горели огни. Белые, зеленые и красные, они неотступно следовали за «Святым Гийомом» всю ночь. Днем огни растворились в линзах неба и моря, но с наступлением тьмы вернулись. Словно Истадский туман породил зловещих и голодных светлячков. Демиду вдруг привиделся Корсин, управлявший одним из суденышек, – крошечный и злобный, с хлопающими ставнями жабр по всему телу.
– Скоро нагонят. – Акимов клацнул зубами и добыл-таки сплюснутый комочек мяса. – Как думаешь, Демид, у них найдется что-нибудь для абордажа?
– Что-то вроде сабель и красивых сапог? – Демид не выдержал и расхохотался, демонстрируя зубы. Символ его незыблемой власти тускло сверкнул.
Моряки тоже заржали. Надо признать, это взбодрило их.
Не засмеялся только Василь. После Истада он перебрался к Демиду. По словам вахтенного, суеверия – это единственная ценная валюта на борту, а Василь тянул сразу и на оракула, и на вмазавшего торчка.
А еще он не сводил глаз с бочек, напоминавших в сумерках обычные канистры какой-нибудь бензозаправки. Внутри едва слышно плескалось топливо, передразнивая волны. Рядом наготове лежали стальные стержни, притащенные из поврежденного цеха, старые сварочные перчатки и коробка с пузырьками штормовых спичек.
– Василь? – встревоженно позвал Демид и тут же пожалел об этом.
– Он хочет что-то сказать? Хочет опять накидать нам дерьма в головы, будто в свой домашний аквариум? – поинтересовался Беломорец, высокий моряк с байкерскими усами, в жизни не сидевший даже на велосипеде.
– Да, представь себе. А вот твой аквариум, Прохор, не мешало бы как следует прополоскать с содой. – Демид осекся. Его вдруг охватил ужас. Как будто Василь каким-то образом передал ему свое вялое, всепроникающее состояние.
Демид вцепился в поручни, вертя головой по сторонам. Море окончательно растворилось в сумерках. Лишь у горизонта наблюдался крошечный просвет. Кормовой прожектор был отключен. Разумеется, это шло вразрез с правилами судоходства, но в тех же правилах ни слова не говорилось о туманных городках и культах черных щупалец.
Сняв рацию с пояса, Демид рявкнул в нее:
– Это вахтенный. Включить кормовой фонарь!
Акимов с сомнением взглянул на него, но ничего не сказал.
Прожектор вспыхнул, разгоняя тьму. Показалась кильватерная струя, состоявшая из одних бледно-белых ладоней, лениво бежавших за трубоукладчиком.
– Господи, Демид, ты только что сообщил этим кретинам, где мы, – проворчал Беломорец. – И мой аквариум, кстати, в полном порядке.
– Они и так знали, где мы, – огрызнулся Демид. Поднес рацию ко рту: – Выключите.
Свет погас, погрузив всех в подобие мрака. Западная часть неба опять расцвела синими и пурпурными цветами. Но смотреть туда никому не хотелось.
– Приготовьте чертовы спички, – распорядился Демид, подчиняясь внутреннему импульсу, требовавшему кое-что проверить.
К спичкам метнулся Василь. Закопошился в коробке, будто жук. Демид тем временем намотал на стальной стержень варежку, зацепив ее рваными участками за неровности. После этого выбил заглушку топливной бочки и осторожно сунул внутрь импровизированный факел. Убедившись, что перчатка как следует намокла, отошел подальше и отвел руку в сторону.
– Василь.
Парень кивнул и чиркнул спичками. Импровизированный факел тускло вспыхнул, разбрасывая скудный свет, которого не хватило бы и на чтение. Но Демид и не планировал усаживаться за книжку. Он поднял факел над головой, готовясь к худшему.
И море взбрыкнуло.
Кильватерную струю изодрали толстые черные кольца, неожиданно показавшиеся на поверхности. Никак не меньше трех. Они свивались в тугие спирали и исчезали, чтобы появиться уже