в другом месте. Море бессильно пускало пену, в которой скакали гибкие конечности чудовища.
Трубоукладчик тряхнуло, словно от него отделилось что-то тяжелое. Почти сразу волны унялись. Остались только привычные изгибы кильватерной струи.
– Оно ушло, – с облегчением заметил Василь.
Моряки смотрели с разинутыми ртами. Даже Беломорец, поглаживавший неконтролируемыми движениями свои байкерские усы, выглядел как человек, перед которым промчался грузовик как раз в тот момент, когда он собирался сделать шаг.
Демид вручил стержень с горевшей рукавицей Акимову.
– Оно недолюбливает свет. Днем мы, скорее всего, в безопасности. Но не ночью. По ночам нам потребуется открытый огонь. Иначе эта тварь утащит нас на дно, как вшивый ботинок.
– Но что нам жечь, Демид? – Акимов куснул говядину и задумчиво посмотрел на тощий факел в руке. – Топливо не годится для такой долгоиграющей затеи, а сам папаша почти весь из стали. Прикажешь надрать стульчаков из сортира?
– Думаю, вы, детки, разберетесь, как лучше поломать свою любимую песочницу. А я, пожалуй, переговорю с капитаном о том, как нам быть дальше.
– Переговори, давай. Только вряд ли от Господина Мальтийский Крест сейчас много толку.
Демид помрачнел. Ни слова не говоря, направился прочь. Василь, оглянувшись на небо, поплелся следом.
2.
У кабинета торчали два подозрительных типа. Они напоминали громил, подпиравших двери какого-нибудь паршивого клуба. Лоб одного перепоясывала красная бандана. Моряк расслабленно курил, и вид вахтенного офицера, возникшего в проеме судовой двери, словно ночной призрак, нисколько не смутил его.
– По какому делу? – лениво спросил Бандана. Он тянул слова, поэтому вопрос прозвучал как «Пы-а какому де-елу?».
– Прости, принцесса, – сказал Демид, – а твоя собачья какашка каким боком тут затесалась?
Второй запрокинул голову и заржал. Однако веселья в безвольных глазах не наблюдалось. Как и Бандана, он не шелохнулся. Эти двое и не думали их пропускать. По крайней мере, пока не наиграются вволю. Осознав это, Демид блеснул зубами. Поднял правую руку и обстоятельно пристроил ее на шее Банданы. Пальцы образовали клешню.
Глаза Банданы полезли на лоб, а задрожавший язык потешно подал сигарету, когда пальцы вахтенного сжались. Демид брезгливо сбил сигарету щелчком другой руки, а заодно попал по языку этого придурка.
– Ты намусорил, моряк, – сообщил Демид зловещим голосом. – Убери за собой, пока я не взбесился. И не забудь потом отмолить две вахты у котельной центрального отопления.
Бандана с выпученными глазами закивал и бросился ловить катавшийся по полу бычок. Второй матрос вытянулся по струнке и замер. Его глаза заученно остекленели. Надо признать, это не сильно удовлетворило Демида. Всё еще пожиная плоды бешенства, он буквально ворвался в кабинет. Чуть ли не силой впихнул туда оробевшего Василя. Сделал мысленную пометку выяснить имена «клубных громил».
– Что за портовые штучки, Валер? Ты здесь что, шлюхами из-под полы торгуешь?
Исаченко задумчиво взглянул на него. Развалившись у себя за столом, он проталкивал какую-то тряпку в горлышко полупустой бутылки. Справа выстроилась прочая коллекция из капитанского бара. Почти все уже закупоренные. Иногда мальтийский крест капитана и бутылка соприкасались, порождая короткие и невыразительные звуки.
– Проходи, золотозубый, садись. Привет, Василь.
В кабинете находились Зиновьев, их судовой врач, и Савицкий, еще один офицер. Оба заняли места у стен, словно королева-мать и архиепископ при сбрендившем императоре. Демид еще раз посмотрел на бутылки. Увидел пару экземпляров красного сухого.
– Не всё из этого будет гореть, Валер.
– А для людского страха много и не надо, Демид. К тому же я не хочу вызывать подозрения, сцеживая себе в карман топливо.
– Вот как? Что ж, ладно. Хотя мне и кажется, что еще рановато кусать друг друга. За нами следует то существо, Валер. Поэтому по ночам на нижней палубе должен гореть огонь. Пламя и дневной свет пугают его. А еще та штуковина, как по мне, чересчур обходительна с нами. Не исключено, что она бережет Папашу для истадцев.
– Наш Демид, как всегда, чересчур практичен, – заметил Савицкий. Он выглядел так, словно в этот самый момент находился в душном борделе, где всё наскучило и уже перепробовано по сто раз. – Человек дела, а не слов. Гроза всех гроз. Золотозубый бог, бл**ь.
Зиновьев странно покосился на Василя, явно прокручивая в голове обрывок какой-то мысли, и Демиду это не понравилось.
– Договаривай уже, Александр Анатольевич, – сказал Исаченко судовому врачу, а сам взялся за бутылку абсента. Ее зеленое сияние на миг отразилось в безразличных глазах капитана. – Как и сказал Савицкий, Демид – наш человек. Вся любовь и вся ненависть команды лежат только на нем.
– Да? А как же мальчик? Будем при нём говорить?
– А мальчик – его дело.
Зиновьев кашлянул:
– Что ж, извольте. Я и говорю, припасы и медикаменты рано или поздно закончатся. Это неизбежно. Поэтому их поиском лучше озаботиться прямо сейчас. Нам нужен неприкосновенный запас. Из всего. И на все случаи, какие только можно вообразить. А реалии утверждают, что случаев таких предоставится в избытке.
Демид мгновенно понял, ради чего эти трое собрались. Ему страстно захотелось назвать их крысами и пинками вышвырнуть с Папаши. Крысиные сборы – дальняя дорога, как говорится.
– Так, может, просто раздобудем эти чертовы припасы, а?
– Суши толком не осталось, Демид. – Савицкий смотрел почти что с любовью. Крошечной и больной любовью уставшего психопата с усиками. – Не осталось ни черта, понимаешь, золотозубый ты сукин сын? Мы идем вдоль шведского побережья, но скажи, видишь ли ты его?
– Угомонись, Олег, – бросил Исаченко.
– Нет, пусть эта клятая сука признает, что мы в глубокой заднице!
Демид скрестил руки на груди, показывая, что ничего признавать он не собирается. Василь стоял ни жив, ни мертв, уставившись в пол.
– Вот и я не верю. – Савицкий уронил голову на грудь и всхлипнул.
– Кто-то пустил большую волну, и мы находимся на самом ее гребне. – Исаченко смотрел перед собой пустыми глазами. – В пяти километрах от Престе разграбили норвежское судно. Это сделали рыбаки. Ты выходишь в море за лососем и вдруг понимаешь, что у тебя не осталось ничего, кроме вечно голодного брюха. Ни дома, ни накоплений. Только голод.
– Мы можем ловить рыбу, – заметил Демид.
Лицо старикашки Зиновьева сообщило, что он слышит чистейшей воды идиотизм.
– Что-то не припомню, чтобы макрель носила с собой аспирин.
Глаза капитана вдруг расширились, в них будто плеснули венозной крови. Он вскочил и швырнул бутылку. Та ударилась о барометр и разлетелась вдребезги. По каюте прокатился горьковато-хвойный запах. Подбитый барометр со звоном рухнул на пол, где и затих.
– Твои честные слова стоили мне бутылки отличного пойла, Демид.
– Ничего, переживешь. Ты всё равно планировал разбить ее о наши головы. Так что один – ноль в пользу крепких черепов.
Капитан хмыкнул, поправил свитер, но ничего так и не сказал.
– С вашего позволения, я займусь безопасностью Папаши. – Демид подтолкнул Василя к двери. Выпустил его и шагнул следом. – Приятного вечера, господа.
Ему не ответили.
Уже за дверью Демид внезапно понял, что любое братство – это лишь выдумка сытых и удовлетворенных мужчин.
3.
В голове Василя полыхал пожар.
Этой ночью явилась Летиция Никулина, его школьная учительница по литературе, которую он не видел много лет. Обычно она приходила, чтобы показать, насколько плоть моряка нежна и своевольна. Как правило, все «ночные уроки» заканчивались одинаково. Однако на сей раз Летиция изменила себе. Лишенная школьной указки, но не милого личика, она сидела в грязи в своем узком деловом костюмчике и вопила так, будто ее жарили на сковороде.
Она смотрела куда-то вверх, и Василь тоже поддался соблазну.
Над их головами раскинулся океан – рокочущий и бесконечный, словно смерть.
Иногда сон позволяет увидеть всё со стороны, но порой он дарит вполне конкретное знание. Так что Василь знал – знал, что воды мирового океана взмыли в небо и застыли там на веки вечные, словно приклеенные к звездам. Их внешняя сторона уже превратилась в ледяную корку с носившимися по ней синеватыми кристалликами.
Летиция вопила всё громче и надрывнее. Сам же Василь не отрывал глаз от неба. Звезды за куполом стремительно сместились в сторону, будто сработал какой-то вселенский механизм, управлявший небесами.
А потом океан вспыхнул.
Снаружи клубились колоссальные щупальца солнечного света. Обледеневший океан трещал и постукивал, но удерживал жар. Василь понял, что происходит. Каким-то образом снаружи ледяной корки пульсировало Солнце.
Их Солнце. То самое, вокруг которого они веками водили хоровод.
И прямо сейчас все запекались внутри синеватой глазури, яростно обстреливаемые солнечной радиацией.
Что-то коснулось подбородка Василя, и он повернул голову. Увидел безбрежный котлован, некогда державший все воды океана, но ныне заполненный туманом и болью. Там двигался чудовищный колосс, направляясь к испуганному наблюдателю от горизонта цвета раскаленного алого металла.
Йиг-Хоттураг.
Великий Древний правил тем, что осталось от человечества. Пасть, окутанная туманами, распахнулась.
– ГОЗ-ХЕГ’РЬЯ.
Мир задрожал. Солнце, колотившееся о замерзший океан, исчезло. Океанический мрак заполнил собой все лакуны израненной земли. Василь слышал, как рушится лед, пропуская через себя нечто такое, что покончит буквально со всем. С каждым.
Буквально за мгновение до пробуждения Василь увидел собаку. Она золотистой звездочкой мчалась откуда-то издалека. Именно ее лай Василь слышал в Истаде. Ему сделалось жутко. Собака несла смерть. А потом мир окончательно испустил дух.
– Кошмары, парень? – прорвался откуда-то извне голос Демида.
Василь распахнул глаза. Вахтенный сидел на своей койке и угрюмо таращился в экран ноутбука. Там выступала Виктория Галынская, вещая перед аудиторией с фанатичным, четко отмеренным блеском в глазах. Каюту заполнял серый рассвет.