Увидал тут Илья по правую руку от князя Добрыню — дядю княжеского, коему вся старшая дружина подчинялась, по левую — воеводу из русов, Рагнара, коего больше на славянский манер звали Волчий Хвост. Сидело с князем за высоким столом не более двадцати человек.
Илье указали место за столом по левую руку от князя, и он сел безропотно среди храбров молодых, много его моложе. Рядом с Ильёй оказался и вовсе безусый славянский храбр, в дорогой рубахе, с гривной серебряной на шее, а против Ильи сидел торк — почти что одного с Ильёй возраста. Он сразу обратился к Илье по-тюркски, но Илья сделал вид, что не понимает этого языка.
Многое Илье было удивительно: и многолюдство, и яства обильные, и гомон, и слуги, разносившие еду, и уродцы, что меж столами кувыркались.
Каждое кушанье носили сперва к княжескому столу, и он отламывал и от лебедя по кусочку, и от кабанов жареных; иные куски ближним передавал, чествуя их. Посылал со своего стола кушанья и чары с мёдом особо отличившимся храбрам или кого почествовать желал.
После того как обнесли гостей первым кушаньем и первой чарой, заиграли на гудках и заплясали скоморохи, веселя пирующих. Зашумели за столами гости, принялись разламывать и птицу печёную, и кабанов, и прочую снедь. Куски и кости бросали под стол или валили на широкие блюда, кои выносили на двор нищим. Молодой храбр, что сидел рядом с Ильёй, видать, был роду хорошего. Потому что ел по-учёному: большие куски не хватал, не вгрызался в них, а брал перстами понемногу, словно пробовал, чтобы видно было — не обжираться сюда пришёл, а ради чести княжеской. Куски на подносы бросал большие, чтобы нищим больше досталося. А торк ел в охотку, смеялся и грыз кости, подмигивал Илье, как своему соплеменнику: «Пировать так пировать, а не руки поджимать!»
Разглядел Илья и князя, и всех бояр его; разглядел и храбров, за высокими столами сидящих и за столами средними, и младших, где он сидел. Все храбры схожи тем, что не было среди них людей слабых и немощных. Старшие были все в боях и сражениях иссечены, но не увечны и для новых боев гожи. Были все в одеждах праздничных, и ясно становилось, что все при достатке и, верно, много животов имеют либо от племени своего, либо от рук княжеских, а пуще всего от добычи воинской.
Илья поел для приличия, омыл руки в чаше глубокой, что отроки меж столов носили, да и сел так, чтобы гусляров послушать.
Гусляры князю пели песни изрядные, но их мало кто слушал, пока князь не встретился глазами с Ильёю. Долог и глубок был княжеский взгляд. И вспомнилось Илье, как полгода назад они с князем переглядывались, когда Соловый во дворе у стремени Бурушки стоял. И князь, видать, вспомнил. Он поманил отрока, и тот, выслушав что-то князем сказанное, побежал к гуслярам. Князь хлопнул в ладоши, и мгновенно все голоса за столами замолкли. Гусляры ударили по струнам, и старший из них запел:
Молодой Вольга Святославгович,
Он поехал к городам и за получкою
Со своей дружинушкой хороброю.
Выехал Вольга во чисто поле,
Ён услышал во чистом поли ратоя.
Ехал Вольга он до ратоя,
День сутра ехал до вечера,
Да не мог ратоя в поле наехати.
А орёт-то в поле ратой, понукивает,
A y ратоя сошка поскрипывает,
Да по камешкам омешики прочиркивают.
Ехал Вольга ещё другой день,
Другой день сутра до пабедья,
Со своею со дружинушкой хороброю.
Ён наехал в чистом поле ратоя.
А орёт в поле ратой, понукивает,
С края в край бороздки помётывает.
В край он уедет — другого не видать.
То коренья-каменья вывёртывает,
Да великие каменья ecu в борозду валит.
У ратоя кобылка соловенька,
Да у ратоя сошка кленовая,
Гужики у ратоя шёлковые.
Говорил Вольга таковы слова:
«Бог тебе помочь, оратаюшко,
А орать да пахать да крестьяновати,
С края в край бороздки помётывати!»
Говорил оратай таковы слова:
«Да поди-ко ты, Вольга Святославгович!
Мни-ка надобно Божья помочь крестьяноватъ,
С края в край бороздки намётывать.
А й далече ль, Вольга, едешь, куда путь держишь
Со своею дружинушкой хороброю?»
Говорил Вольга таковы слова:
«А еду к городам я за получкою,
К первому ко городу ко Гурьевну.
К другому-то городу к Ореховцу,
К третьему городу к Крестьяновцу.
Ай же, оратай-оратаюшко!
Да поедем-ко со мною во товарищах,
Да ко тем к городам за получкою».
Этот оратай-оратаюшко Гужики с сошки он повыстенул
Да кобылку из сошки повывернул,
А со тою он сошки со кленовенькой,
А й оставил он тут сошку кленовую,
Он садился на кобылку соловеньку;
Они сели на добрых коней, поехали
По славному раздольицу чисту полю.
Говорил оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга Святославгович!
А оставил я сошку: в бороздочке,
Да не гля ради прохожаго-проезжего,
Ради мужика-деревенщины:
Они сошку с земельки повыдернут,
Из омешиков земельку повытряхнут,
Из сошки омешики повыколнут,
Мне нечем будет молодцу крестьяновати.
А пошли ты дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку с земельки повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст».
Едут туды два да три добрых молодца
Ко этой ко сошке кленовоей;
Они сошку за обжи кругом вертят,
А им сошки от земли поднять нельзя,
Да не могут они сошку с земельки подвыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросити сошку за ракитов куст.
Методой Вольга Святославгович
Посылает он целым десяточком
От своей дружинушки хороброей
А ко этой ко сошке кленовоей.
Приехали оны целым десяточком
Ко этой славной ко сошке кленовенькой;
Они сошку за обжи кружком вертят,
Сошки от земли поднять нельзя,
Не могут они сошки с земельки повыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнути,
Бросить сошку за ракитов куст.
Молодой Вольга Святославгович
Посылает всю дружинушку хоробрую,
Тридцать молодцов да без единого,
А подъехали ко сошке кленовенъкой,
Брали сошку за обжи, кружком вертят,
Сошки от земельки поднять нельзя,
Не могут они сошки с земельки повыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнути,
Бросити сошку за ракитов куст.
Говорит оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга Святославгович!
Не дружинушка тут есте хоробрая,
Столько одна есте хлебоясть».
Этот оратай-оратаюшко
Он подъехал на кобылке соловенькой
А ко этой ко сошке кленовенькой,
Брал эту сошку одной ручкой,
Сошку с земельки повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.
Они сели на добрых коней, поехали
Да по славному раздолью чисту полю.
Говорил Вольга таковы слова:
«Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Как-то тобя да именем зовут,
Как звеличают по отечеству?»
Говорил оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга ты Святославгович!
Ржи напашу, в скирды складу,
В скирды складу да домой выволочу,
Домой выволочу, дома вымолочу.
Драни надеру, да то я пива наварю,
Пива наварю, мужичков напою,
Станут мужички меня покликивати:
Ай ты, молодой Микулушка Селянтювич!»
Не успел гусляр закончить былину, ещё не стихли струны его гуслей, а к Илье уже бежал-летел отрок с кубком вина.
— Князь чару вина тебе присылает! Выпей за здравие.
Илья поднялся во весь свой громадный рост, поклонился князю и, глядя ему в глаза, под одобрительные крики дружинников осушил чару непривычного ему византийского вина до самого дна.
«Князь мне место моё указывает, — понял он. — Меж Вольгой и Микулой». Губ его коснулось что-то со дна кубка.
Он отнял кубок ото рта: в кубке лежал княжеский перстень.
Илья вытряхнул его на широкую свою ладонь. Будто в крови, в красном вине лежал серебряный перстень с камнем дорогим.
— Целуй перстень! — подсказал ему молодой дружинник, сидевший рядом, — тот, что, видать, к пирам был привычен и знал, как подобает вести себя учтивому человеку.
Илья поцеловал перстень. И под завистливыми взглядами еле надел его на мизинец.
— Поклонись! Поклонись! — шипел дружинник.
Илья отвесил поясной поклон и хотел вернуть кубок отроку.
— Нет, нет! — сказал тот. — Кубок князь тоже тебе жалует.
Илья поднял кубок над головой и в третий раз поклонился князю.
— Да... — сказал вежливый дружинник. — Сколь много князь тебя пожаловал... Да... Кто ж ты таков будешь? Я недавно в дружину пришёл, не ведаю, кто ты? Откудова?
— Илья, — сказал богатырь. — Илья из Карачарова.
— А где это?
— Из земель муромы...
— А... Дак ты Муромец. Сказывают, там земли не мирные — болгары камские людей имают да хазарам продают.
— Бывает, — сказал Илья, и сердце его сжалось от тоски по домашним, от которых он никаких известий не имел.
За третьей переменой, когда на столы поставили питье изобильное, князь поднялся из-за стола и, пожелав всем веселия и здравия, ушёл вместе с воеводами нарочитыми. Илья понял, что главная часть столования закончена и можно уходить, потому что стали дружинники напиваться — кричать непотребное, дразнить шутов, а шуты и скоморохи — их, пьяных! Стали друг ко другу задираться, и пошло всякое непотребство. Дружинник вежливый исчез, печенег буйной головой на стол повалился, а к Илье подошёл отрок.
— Тебя воевода зовёт, — позвал он.
Илья, чуть захмелевший, пошёл за отроком во двор, где уже конно стоял с дружинниками Волчий Хвост.
— Илья! — сказал он, будто век его знал. — Завтра приводи всех отроков своих и воев своих в Киев, да возьмите две подводы да весь доспех воинский.
— Что это может быть? — спросил Илья отрока, когда они ехали обратно. Проклятое зелье туманило голову, мешало думать.