обычно лишь проезжие туристы да влюбленные парочки из Павловиц, которые предпринимали экскурсии в пореченские густые заросли, а на обратном пути в ожидании автобуса заходили выпить стаканчик вина. Зимой, чтобы согреться, лесорубы и трактористы заказывали глинтвейн, сваренный с гвоздикой и лавровым листом, — фирменный напиток «Венка». И все же вначале дела у Кужелы шли вполне прилично.
Хуже стало, когда кооператив — конечно, уже при Михале — тоже занялся предпринимательством. В дни престольных и других больших церковных праздников, шумных летних гуляний, например, таких, как бал пожарных, именно тогда, когда в «Венке» прежде бывала большая выручка — люди не только много тратили, но и не слишком обращали внимание на счет, — кооператив открывал теперь свой ларек. На площади, в каких-нибудь пятидесяти метрах от «Венка», продавали в розлив «Жемчужину Поречья». Это чувствительно сказывалось на выручке «Венка». Кужела, правда, пытался ослабить конкурента — всячески благоустраивал свое заведение и вынашивал идею поставить во дворе кегельбан, но руководство треста отказалось выделить ему необходимые средства. Это несколько сдерживало инициативу Кужелы. Он чувствовал себя потерпевшей стороной и недружелюбно поглядывал на Михала. К чести Кужелы, надо сказать, что держался он по отношению к председателю корректно, хотя и с оттенком горечи. Несмотря на заботы и неприятности, которые последние два года доставляла ему закусочная, заведующий сохранял спокойствие. Самым большим развлечением, которое он себе позволял, были регулярные экскурсии в Павловицы, предпринимаемые им по понедельникам, — «Венок» в этот день был закрыт. Кужела ездил туда оформлять всевозможные заказы, оплачивать счета и всегда останавливался в гостиница «Спорт», где в меру кутил и позволял себе другие развлечения. Эти небольшие загулы давали ему или, вернее, поддерживали в нем необходимое чувство самоуважения, хотя подобные поездки вызывали обычно семейные неурядицы.
События, связанные с крестом и изменившие пульс жизни всего села, неожиданно создали «Венку» такую популярность, какая Кужеле и не снилась. В заведении теперь было людно каждый вечер. Работы стало столько, что Кужеле помогала обслуживать посетителей его жена Ружа, которая прежде занималась лишь стряпней и уборкой. Выручка за последние недели возросла втрое. Кужела под влиянием такого процветания и сам расцвел, к нему вернулось хорошее настроение. Сверх того он еще «болел» за Вилема, Адама, Эду и всех, кто был с ними заодно. «Венок» надолго превратился в боевую позицию, генеральный штаб, казарму, в арсенал.
Возможно, процветанию «Венка» довольно быстро пришел бы конец, возможно, его не было бы вообще, если бы не удивительное совпадение случайностей и чрезвычайно благоприятных событий. Первоначальное возмущение жителей Поречья, вызванное аварией трактора, а главное, перспективой еще больших опасностей, о возможности которых авария напоминала, длилось бы, пожалуй, не более двух-трех дней. Возможно, оно просто прошло бы, рассеялось, возможно, приняло бы сугубо деловую и привычно сдержанную форму, если бы негодование, объектом которого стал старый крест, не проявилось столь резко и не вызвало отклика, какого Вилем, Адам и Эда и не ожидали. Да, развитие событий могло бы быть совершенно иным, не допусти Марко оплошность, к которой его принудила группа набожных женщин, глубоко задетых осквернением креста.
Женщины начали поход против виновников тех непристойностей, которые время от времени позволяли себе посетители «Венка». Явившись к священнику, они потребовали, чтобы он взял крест под свою защиту и сурово осудил нечестивцев. Марко, сознавая деликатность ситуации, во время проповеди упомянул об этом, правда, весьма осторожно и робко. Это подлило масла в огонь, придав требованиям женщин оттенок официальности, что невероятно усложнило положение и послужило объявлением войны, которое, конечно, было немедленно принято.
Так как упреки и обвинения не имели точного адреса и никого конкретно нельзя было объявить преступником, они задевали, в общем-то, всех посетителей «Венка», любого, кто когда-либо без злокозненных намерений облегчился возле креста. Но в глазах тех, чью совесть взбудоражила авария с трактором Адама, эти протесты вполне закономерно слились с защитой положения, которое, с их точки зрения, необходимо было срочно изменить, чтобы не случилось еще какой-нибудь беды. То, что их намерение натолкнулось на сопротивление, лишь сделало его еще более значительным и важным.
Вилем, Адам и Эда, да, впрочем, и все остальные возмутились. Они поняли, что теперь отступать нельзя, почувствовали моральный долг и обязанность вести борьбу до победного конца. Убеждение, что речь идет об общественно полезном деле, которому стремятся помешать религиозные противники, а также то, что эта история в глазах части поречан приобрела несколько авантюрный характер, неожиданно стало вовлекать в борьбу все новых и новых союзников. Благодаря Вилему и его единомышленникам в общественном сознании поречан — правда, несколько завуалированно, поскольку об этом много и не говорилось, — стремление обеспечить безопасность детей, предотвратить возможность беды, причиной которой может стать крест, слилось с осознанной потребностью очистить сельскую площадь от символа всего старого, отжившего, символа мракобесия. Впрочем, были и такие, кто присоединился лишь из чувства удовлетворения, что в селе что-то происходит. Да и зимняя пора весьма благоприятствовала развитию такой, можно сказать, активности. Поразмыслив обстоятельно надо всем, Вилем пришел к выводу, что никакое другое время года не могло бы быть более подходящим для такого дела. Работы у людей было уже немного, и длинные зимние вечера, казалось, только и существуют для того, чтобы проводить их в дружеской компании. В «Венок» теперь регулярно ходили даже те, кто раньше лишь изредка забегал выпить кружку пива. Не было тайной, что ради пользы дела, которое их всех вдохновляло, кой-кому пришлось пойти на семейные разлады и ссоры.
Но помимо всего этого, они приносили и немалые материальные жертвы. Из вечера в вечер проводили они время в «Венке». Дружно пили, вели беседы, играли в карты. Пили много, поскольку хотели не просто утолить жажду. Пиво, крепленное ромом, выполняло высокую общественную функцию. А чтобы хотелось выпить, надо было и поесть. Ружа каждый вечер готовила острый, сильно наперченный гуляш; кроме того, всегда исчезали и две банки маринованной селедки. Чаще, чем прежде, гости Кужелы останавливались у витрины возле стойки и брали пакетик хрустящего картофеля или жаренного с солью арахиса. (У Кужелы были предусмотрительно выставлены здесь и сладости — леденцы, шоколад, пакетики косхалвы, — чтобы посетители, которые задержались слишком поздно или немного перебрали, могли дома откупиться этими лакомствами, служившими к тому же и знаками внимания.)
То, что всегда было неприятным и обременительным последствием выпивки, теперь они приветствовали с удовлетворением и отправлялись поодиночке или небольшими группками на площадь. Никто не заходил во двор «Венка», где пол дощатого нужника, покрытого льдом, был небезопасно скользким. Нет, они не считали за труд совершить в темноте значительно больший путь к середине площади, где стоял крест.
Даже сильные морозы не ослабили их волю к протесту. Вилем не переставал удивляться. В создавшемся положении он усматривал коренной перелом — исчезло наконец существовавшее до сих пор безразличие к делам села. Гордость, вызванная активной деятельностью и борьбой, а вместе с тем убежденность, что они осуществляют безмерно полезную общественную акцию, объединили посетителей «Венка» в довольно многочисленную ударную группу, которая знала, чего хочет, и последовательно, с сознанием своего морального превосходства выполняла задачу. Сплоченность ее день ото дня возрастала.
Между тем группа возмущенных, все более решительно выступающих с протестом женщин под предводительством Альжбеты Мохначовой потребовала от участкового милиционера Густы, чтобы он защитил освященное место от надругательства. Густа был еще совсем молодой работник и прибыл в Поречье всего несколько недель назад. Делегацию, которая обратилась к нему, он выслушал и сказал:
— Хорошо, я посмотрю, что там случилось.
Вечером он с минуту постоял под фонарем, который горел на столбе чуть поодаль от «Венка», — единственный фонарь на всей продолговатой пореченской площади. Густа знал, что за ним наблюдают из окон закусочной, да и из других окон. Он прошелся по площади, снова вернулся к фонарю и, нерешительно потоптавшись, вошел в «Венок», чтобы немного обогреться. Заказал глинтвейн. А пока он здесь сидел, случилось так, что лампочка на столбе вдруг лопнула и рассыпалась вдребезги. Густа, не подозревая об этом, приятно проводил время в «Венке». Позже, выйдя в темень на площадь — в этом готовы были присягнуть несколько свидетелей, и среди них Эда, — он остановился возле креста и тоже облегчился. Когда наутро женщины снова пришли к нему, он с кислой миной заявил:
— Не могу же я сторожить ночью каждую придорожную тумбу! Государство платит мне не за то, чтобы я следил, где кто сунет руку в ширинку.
Этим Густа снискал себе симпатии многих, а завсегдатаи «Венка» признали его поречанином.
Но даже после такой неудачи негодующие женщины не сдались. Напротив. Они мобилизовали общественное мнение, проведя работу прежде всего среди жен тех, кто, по их мнению, совершал непристойности, потому что ежедневно просиживал допоздна в «Венке». В результате влияние защитниц креста несколько возросло, и они решили взять дело его охраны в свои руки.
В тот же вечер Эда вышел на минутку, как обычно, из закусочной, но тотчас вернулся.
— Похоже, что сегодня они караулят, — сообщил он. — Я видел, как они там расхаживают, и, кажется, с палками, так что я туда даже подступиться не смог. А новую лампочку в фонарь еще не ввинтили.
Из «Венка» послали на разведку Адама и Людвика Купеца. Оказалось, Эда был прав. Пронесся слух, что около креста дежурят, по всей вероятности, и несколько мужчин. Завсегдатаев закусочной это возмутило. Поскольку некоторые, в том числе и Адам, были под градусом и сошли в раж, они рвались предпринять боевую вылазку, но Вилем отговорил их. Вместо этого было решено провести операцию, которая хотя и была простой, но носила характер заговора, а это в немалой степени способствовало поднятию боевого духа.