Кужела увидел председателя еще издалека.
— Как дела? — спросил он, когда Михал подошел поближе.
Несмотря на возникавшую иногда конкуренцию между кооперативом и «Венком», Кужела при встрече с Михалом держался всегда корректно. Это означало, что он относился к Михалу с должным уважением, однако никогда не угодничал перед ним и не пытался быть с ним запанибрата.
— Дела идут, — сказал Михал. — Еще несколько дней — и самое трудное будет позади.
— Вы вроде чем-то озабочены? — заметил Кужела.
Вопрос прозвучал вполне невинно — будто просто для поддержания разговора, но Михал насторожился.
Ему послышалась в голосе заведующего закусочной какая-то странная нотка. Конечно, нетрудно и ошибиться. Он был раздражен, а в таком состоянии человек легко может прийти к нелепому выводу; при виде дохлой кошки готов подозревать в убийстве даже мышь.
Михал остановился. Солнышко пригревало. Кужела сидел на стуле, запрокинув голову и зажмурив глаза. Михалу казалось, что тот с довольной усмешкой следит за ним из-под опущенных век. У него никогда не возникло бы такое подозрение, если бы Кужела не был приятелем Вилема.
— А знаете что, — вместо ответа сказал Михал, — я бы выпил сейчас пива.
— С ромом?
— Да, но налейте стопку побольше.
Кужела молча поднялся со стула и вошел в пустую закусочную. Михал последовал за ним. Кужела наполнил пивом две кружки и, сдув пену, влил в них по большой стопке рома. Потом поставил их на стол, за которым устроился Михал, и подсел к нему.
— Хорошо пообедали? — спросил Кужела.
— Просто хочется выпить, — ответил Михал и внимательно посмотрел на него.
Они подняли кружки, чокнулись и выпили. Михал вытер губы.
— Ваше пиво вкуснее, чем в «Спорте».
Иногда, дожидаясь в Павловицах автобуса, Михал заходил в тамошнюю гостиницу выпить пива.
— Это потому, что у нас хороший погреб.
— А в «Спорте» все так же весело?
— В понедельник я туда заходил. Так себе.
Глаза Михала остановились на кружке. Он почувствовал, как внутри у него что-то заныло, и вдруг встрепенулся: сегодня среда, письмо пришло вчера. Это значит, что послано оно было тогда, когда Кужела ездил в город.
Михал поднял кружку и шумно отхлебнул, потом поставил ее на стол, но тотчас сделал еще несколько глотков.
— Послушайте, у меня возникли кое-какие неприятности, и я хотел бы с вами потолковать, — сказал он без обиняков.
— Что-нибудь с кооперативом?
— Нет, с женой.
Кужела поднял брови.
— Что такое?
— Не знаю, что на нее нашло. Короче говоря, женщина просто не в себе, — сказал доверительно Михал. — Вам, конечно, это знакомо.
— Еще бы! Все они гадюки.
Кужела был известный бабник, и у него с женой постоянно происходили стычки; иногда в воскресный день он исчезал из дома и возвращался лишь во вторник утром.
— Мне необходима ваша помощь, — сказал Михал. — Разумеется, все должно остаться между нами.
На лице Кужелы появилось удивленно-недоверчивое выражение. Михал понял, что тот колеблется. Шрам у него на лбу слегка покраснел — он «заработал» его в прошлом году в день храмового праздника, когда вместе с Адамом усмирял разбушевавшихся гостей из Горной Рыбницы, которые столь своеобразно отметили свою дружескую встречу с поречанами.
— Чем могу быть полезен? — спросил Кужела выжидательно.
— В общем, это пустяк, — сказал Михал. — Напишите моей жене несколько строчек. Хватит трех фраз. Надо ее немного успокоить.
У Кужелы задергалось веко. Он обхватил кружку ладонями и водил пальцами по ее острым граням. Как быть? Известно что-нибудь председателю или нет — он не мог понять. А что, если Адам проболтался? Проклятая история!
— А что я могу написать? — возразил он. — Сочинять я не мастер. Может быть, Альбин напишет, ведь он учитель?
— Жена знает его почерк, — сказал Михал. — Альбин иногда мне помогает, когда у меня много работы. Вообще было бы лучше, чтобы письмо написал кто-нибудь не из членов кооператива. Ясное дело, подписывать его вам не надо. Все останется между нами.
Говоря это, Михал не спускал с Кужелы пристального, испытующего взгляда.
У того было ощущение, будто Михал загоняет его в угол, а он никак не может выскользнуть. Если Михал его подозревает, то отказ лишь усилит подозрение. Но откуда председатель мог знать, что и он приложил к этому руку? Неужели Адам в самом деле…
Кужела не был в этом уверен. Возможно, тут случайное совпадение, и лучше уж исполнить просьбу Михала.
— Ума не приложу, что писать. Сочинять я не мастер, — снова повторил он, сделав ударение на слове «сочинять». Его отказ прозвучал так, будто он считал предложение председателя оскорбительным.
— Ну что ж, — кивнул Михал. — Я сам продиктую. Не более трех фраз. Вы должны помочь мне выбраться из этой заварухи. Для меня это очень важно.
— Понимаю.
— Ну, начнем?
Кужела обвел глазами пустой зал. Как ему хотелось, чтобы сейчас сюда зашел хоть какой-нибудь сопляк выпить стакан газированной воды. Но никто не приходил. Он даже выглянул в окно. На площади не было ни души. До прихода автобуса оставался еще час.
— Ладно, — ответил Кужела.
Он медленно и неохотно поднялся, давая понять, что решился на это только из дружеских чувств к Михалу и добрых побуждений, раз дома у него какие-то нелады.
Долго рылся он в выдвижном ящике под стойкой в поисках почтовой бумаги. Нарочито медленно отыскивал среди бланков заказов, счетов и чеков авторучку — он вечно возился, когда нужно было подсчитывать выручку, чтобы сдать ее, предварительно вычтя, конечно, чаевые. И при этом все поглядывал на председателя.
Дома Михал держался с видом оскорбленного достоинства. Жены подчеркнуто не замечал. Однако уловил в ее поведении некоторую перемену. Появились первые несомненные доказательства, хотя поначалу и холодной, но явной нормализации семейных отношений.
Его, как всегда, ждала еда; в доме царили порядок и чистота, о чем Катарина постоянно проявляла, можно сказать, даже чрезмерную заботу. Она давала Михалу понять, что не забывает о своих обязанностях. На третий день кончилась супружеская изоляция. Катарина вновь появилась в спальне и смущенно заявила, что в той комнате ей плохо спится и потому на следующий день тяжело работать. С собой она все же принесла грусть и укоризну. И спала, прижавшись к самой стенке.
Наутро Катарина нарушила молчание, спросив, не зарезать ли курицу. Когда Михал кивнул в ответ, она сообщила ему, что у Касицких собака разорвала трех гусят. Михал не ответил. Он читал газету. Через минуту Катарина заговорила о винограднике и вызвалась пойти туда окучивать в субботу после обеда. Михал, не отрывая глаз от газеты, холодно сказал:
— Я тоже собирался туда заглянуть.
Сквозь черную пелену печали у Катарины стало проглядывать новое, пока еще скрываемое волнение. Она была преисполнена удивления — смутного, какого-то беспомощного. Ходила вокруг Михала непривычно тихая и словно бы в чем-то неуверенная.
Михал ждал разговора и знал, что он обязательно последует.
Во время обеда на столе появилась вазочка с веткой боярышника. Катарина сорвала ее на меже, возвращаясь с поля. Михал ел молча.
— Хочешь еще? — спросила она.
— Нет.
— Может, хочешь чашечку кофе? Я сварю, Михал.
— Пожалуй.
Катарина встала.
— Сегодня вечером тебя опять не будет?
Михал кивнул. Он знал, что Катарину распирает тайна, — она уже не может оставаться с нею наедине, ей хочется поделиться, но продолжал спокойно есть.
Катарина вздохнула. Стоя у плиты, она взглянула на Михала и зарделась. Затаила дыхание.
— Я тоже могла бы, если бы… — Она многозначительно замолчала, не спуская с Михала глаз.
— Что ты могла бы? — спросил он, продолжая жевать и не поднимая глаз от тарелки.
— Михал…
Она подошла к нему. Он удивленно поднял глаза.
— Михал! Я… должна тебе кое-что сказать. Знаешь, Михал… — Она вздохнула и покраснела от волнения. — Посмотри, что я получила.
Она достала из выреза кофточки и протянула Михалу сложенный листок бумаги.
— Опять? — проворчал он раздраженно. — Оставь меня в покое!
— Ты только взгляни, Михал, — попросила она.
— Ну, покажи.
Он протянул руку. Катарина заботливо развернула перед ним письмо.
С минуту он пристально вглядывался в него:
«Катарина, Вы уже давно мне нравитесь, а Михал теперь часто в отъезде. Я с удовольствием зашел бы к Вам, но не знаю, что Вы скажете. Наверное, Вы уже заметили, кто на Вас посматривает. Дайте мне знать».
— Что за чертовщина! — вспыхнул Михал. — Кто это написал?
— Вот видишь! — сказала Катарина с интонацией, которая не осталась незамеченной Михалом.
— Кто это написал? — повторил он уже спокойно.
— Не знаю.
— Он же пишет, что ты его, наверное, заметила. Кто это?
— Михал…
— Когда ты получила письмо?
— Я нашла его как-то вечером в почтовом ящике.
— Значит, оно у тебя уже давно?
Михал задумался; пальцы его отбивали на столе дробь. Вдруг он крикнул:
— Нет, ты погляди на них! Только этого им и надо!
Катарина изумленно уставилась на него. Она не понимала, о чем идет речь.
— Им только этого и надо! — повторил Михал. — Я, кажется, разгадал их тактику. Они хотят натравить нас друг на друга, поссорить. Сперва письмо насчет меня, теперь — о тебе.
— Но Михал…
— Мне все понятно, — продолжал он раздраженно. — Одному надо, чтобы ты мне была во всем помехой. Другому не нравится, что мы дружно живем. Третий хочет свалить меня. Но я расквитаюсь со всеми… — Он спрятал письмо. — Им не удастся поймать нас на эту наживку.
— Что ты собираешься делать?
Катарина в отчаянии посмотрела на него. Она была унижена и разочарована. Дышала глубоко и прерывисто. Одежда словно вдруг стала ей тесна.
— Ничего, я узнаю, кто это писал. По почерку. В картотеке в национальном комитете…