Это убеждение усиливало и поддерживало в них здоровую и столь необходимую уверенность в себе. Они не принадлежали к тем, кого волнует лишь собственный материальный интерес, кто думает лишь о том, чтобы купить еще что-нибудь из мебели да чтобы было побольше жратвы; они не были хапугами. Их заботило другое, куда более важное. Поэтому они ревниво следили за растущим влиянием Михала, не доверяли ему и опасались его. Они искали своего рода общественный противовес этому влиянию, им нужны были Уверенность, Гарантия и Верность. Их опасения и недоверие иногда заходили так далеко, что они начинали ломать голову над тем, почему Михал в отличие от прошлых времен, когда он работал как вол лишь на самого себя, вдруг стал все силы отдавать кооперативу. Размышляли они и над тем, не становится ли хозяйственный расцвет Поречья, которому сейчас Михал отдает себя целиком, своего рода приманкой, чтобы сбить с толку и усыпить людей, следствием чего могли бы стать неожиданные и неприятные общественные перемены. Однажды после какой-то стычки с председателем Эда выразил суть своих опасений вполне откровенно и просто. Он сказал: «Мне кажется, это схоже с тем, когда вор поступает в банк кассиром и усердно служит там, прямо из кожи лезет вон, чтобы потом ему легче было ограбить банк. Может, Михал и в партию вступил тоже ради этого. Я думаю, мы не должны были его принимать».
А сейчас Адам и Эда спокойно сидели у окна и поглядывали на улицу, терпеливо дожидаясь Вилема. Вино они пили прямо из кувшина.
Адам с довольным видом курил. Кругом не происходило ничего такого, что привлекло бы их внимание. Он отодвинул бутыль немного в сторону и поудобнее уселся на стуле.
В эту минуту на противоположной стороне площади у автобусной остановки появилась пани Рачекова. Она поставила детскую коляску у кучи песка, битого кирпича и щепок. Лучи солнца заглядывали в коляску, и пани Рачекова, склонившись над нею, что-то весело говорила своей годовалой дочке Марте.
Показался возле своего нового дома с топором в руках и сам Войта Рачек. Он остановился у деревянных подмостков и принялся тщательно оглядывать дом. Рачековы, в общем, уже заканчивали наружную отделку.
— Ты думаешь, они будут сегодня работать? — спросил Адам.
— Войта, видать, будет. Пожалуй, это единственное, что ему осталось, — заметил Эда.
— А лесника не видно?
— Пока еще нет. Ну и вертихвостка же эта Рачекова! Как он только все это терпит? Почему не выгонит ее? — тоном, полным презрения, продолжал Эда.
Адам промолчал. Он с интересом разглядывал новый дом. Семейная жизнь у Рачековых не клеилась уже давно. Причиной неурядиц и скандалов был лесник Йожка Смолак. В последнее время его слишком часто видели на стройке нового дома, и развитие отношений между супругами стало в селе предметом всеобщего внимания.
Интерес Адама остыл, когда пани Рачекова вошла в сарай.
Но тут на площади появился винодел Руда Михалик. Он неторопливо проследовал к боковой улочке, где находились кооперативные подвалы. Адам и Эда проводили его взглядом.
— Может, нам тоже следует взглянуть, как зреет «Жемчужина Поречья»? — неуверенно спросил Эда, когда Руда исчез.
— Это от нас не уйдет, — возразил Адам. — Бутыль еще полная — не тащиться же с нею. А в подвалы к нему мы можем заглянуть и позже.
Часа через полтора на площади наконец снова появился Вилем. Выйдя из дома председателя, он в нерешительности огляделся и после недолгих колебаний зашагал к зданию национального комитета. Адам и Эда молча наблюдали за ним из окна канцелярии. Скоро его тяжелые шаги послышались в сенях.
Вилем вошел с таким видом, словно только что расстался с ними. Он удобно уселся у окна, вытянул ноги и с облегчением вздохнул.
Вилем был рад, что застал Эду и Адама, что они дожидались его. Друзья сейчас были ему очень нужны. В последние дни он вообще был не в своей тарелке. Даже в канцелярии он чувствовал себя как в гостях. Неделю назад Касицкий распорядился произвести здесь ремонт, и теперь стены сияли чистотой, исчезли темные полосы копоти над высокой печью, пятна и трещины: свежая штукатурка заполнила все поры стен, пропитавшихся печным и табачным дымом. На полу даже появился новый бледно-голубой линолеум. Но вместе с тем помещение утратило свой прежний уют. Оно казалось холодным, и Вилема все время не покидало ощущение пустоты.
— Какие-нибудь новости? — спросил Эда, а Адам поднялся и пошел за стаканами, которые вместе с несколькими бутылками из-под пива стояли на шкафу возле раковины. Кувшин уже опустел, а пить прямо из бутыли было не очень удобно.
Вилем кивнул в ответ на вопрос Эды и вкратце рассказал, о чем шла речь у председателя кооператива, Новость ошеломила обоих.
— Почему, собственно, консервный завод? — недоуменно спросил Эда.
Он сосредоточенно наморщил лоб, это означало, что он считает положение серьезным. Он терпеть не мог, когда жизнь ставила перед ним какие-то сложные и непонятные проблемы — ему хотелось всегда и во всем иметь ясность, и большей частью это удавалось. Необычайно прямолинейный, с тяжеловатым, негибким характером и неторопливым мышлением, Эда был образцом уравновешенного, но неуступчивого человека. Хотя среди друзей Вилема он был самым старшим, тело его сохранило молодую упругость. Его худое смуглое лицо казалось строгим и смягчалось, лишь когда он был навеселе. Тогда он становился приветливым и компанейским. А выпить он умел!
— Консервный завод — дело, конечно, хорошее и полезное, выгодное для всех. Тут ничего не скажешь. Ведь у нас вечно какие-то неувязки и неполадки с закупкой овощей, — пояснил Вилем. — Просто какой-то заколдованный круг. Сердце кровью обливается, ведь знаешь обо всем этом и ничем не можешь помочь беде. Так что надо считать это дело своим и всячески поддерживать его. Я обязательно съезжу в район.
Говорил он убежденно, однако под конец выжидательно посмотрел на обоих друзей.
— Ох, что-то тут не так! — заметил Эда. — Вдруг это только предвыборные обещания? А потом они используют их в корыстных целях? Касицкий был при разговоре?
— Был, — подтвердил Вилем.
Его радовало, что Эда сразу смекнул что к чему и разделяет его опасения. Скорее всего, это хитроумный ход — ведь если возрастет влияние Михала, а с ним и Касицкого, то позиции Вилема и его единомышленников будут подорваны, а это было бы не только огорчительно для них самих, но и вредно для Поречья.
Эда сидел по-прежнему, удобно откинувшись на спинку стула, и курил сигарету, стряхивая на пол пепел. Судя по всему, его одолевали серьезные сомнения.
— А что скажешь ты, Адам? — спросил ой.
Адам пока не принимал участия в разговоре, хотя слушал внимательно. Он с довольным видом выпускал клубы дыма, время от времени кивая в знак согласия. Напрягать мозг, когда сидишь с друзьями и пьешь вино, просто не имеет смысла.
На лице у Адама мелькнула тень недовольства. Он уставился на стакан. В золотисто-желтой мутноватой жидкости играли веселые пузырьки; они легко и беззаботно поднимались кверху и сталкивались, издавая слабое шипение. Толковать в такие минуты о серьезных вещах Адаму не хотелось.
Разговор, однако, шел о Михале, которого лично он недолюбливал, и для этого у него было достаточно оснований. Он вообще терпеть не мог таких людей, как председатель.
Адам знал трактор как никто другой и работал на нем так, что, по мнению многих, шутя мог занять первое место в соревнованиях по пахоте. Он и собирался уже дважды на эти соревнования, но в последнюю минуту у него всегда что-то приключалось. Дело в том, что Адам обладал удивительной особенностью. Бывает же так с автомашиной: мотор работает четко, безупречно и вдруг ни с того ни с сего что-то под капотом разлаживается — и стоп машина! Господи, что случилось? Никто ничего не может взять в толк. А потом, к удивлению бессильных что-либо сделать пассажиров, машина вновь катит вовсю. Поршни, цилиндры, свечи, передачи — все в наилучшем порядке, хоть отправляйся на гонки. Вот так случалось и с Адамом: вдруг все в нем разлаживается, находит полное безразличие ко всему, вялость. Ни с того ни с сего навалится на него этакое благостное состояние и скует по рукам и ногам, И было оно настолько сильным, что останавливало, намертво тормозило все пятьдесят лошадиных сил его «зетор-супера». Адам, словно подпав под неведомые чары, сразу забывал обо всех своих обязанностях и часа два-три грелся на солнышке, хотя должен был бы торопиться, потому что его наверняка где-то ждали. Как будто истомленный вечными заботами, он начисто выбрасывал их из головы. Но при всем том сердце у него было доброе. Время от времени он кому-нибудь привозил дрова, он вообще всегда охотно помогал людям. Делал он это не ради того, чтоб подработать — хотя и принимал иногда «благодарность» за услугу, — а потому, что не мог отказать соседям. Оттого его и любили. Но у председателя кооператива не встречали сочувствия ни благотворительность Адама, ни периодические «окна» в его работе (могло создаться неверное впечатление, что это взаимосвязано). Терпеть такое было выше сил Михала, да это и противоречило его пониманию порядка. Потому-то у него и возникали постоянно столкновения с Адамом. Последнее произошло совсем недавно. В самый разгар сбора винограда, когда Адам вез с виноградников бочки, полные гроздьев, он вдруг почувствовал неодолимое желание лечь на траву и немножко отдохнуть. Отъехав в сторону от дороги, он — поскольку пора была горячая, — чтобы не привлекать к себе внимания, забрался под трактор, мотор которого не выключил — он так привык к его урчанию, что оно не могло помешать ему вздремнуть. Волею случая поблизости проходил Михал. Он подумал, что Адам не может справиться с какой-то неполадкой в моторе, и решил ему помочь. Ноги Адама торчали из-под трактора, а сам Адам спокойно похрапывал между колесами. Услышав голос Михала, он открыл глаза, но не успел взять в руки гаечный ключ или пассатижи, которые приготовил на всякий случай. Произошел неприятный обмен мнениями, который вывел Адама из равновесия. Он считал это мелочной придиркой и еще раз укрепи