ражено на ней. Там догорала вечерняя заря. Где-то далеко на пригорке военный трубач трубил сигнал отбоя. На поле сражения только что закончилась кровавая схватка. На проволочных заграждениях, запутавшись, повисли трупы атакующих, над землей, изрытой снарядами, еще стояла серая пороховая гарь. В одной из воронок лежал и смотрел в небо умирающий от ран молодой солдат. Над ним летит белый Ангел, чтобы принять его душу. Это навело меня на размышления о святом остатке на земле. Я думал о семье праведного Ноя, о Лоте, спасшемся из Содома, о святых апостолах Христовых, о том святом остатке людей, которые поверили в учение Христа и разнесли его по всему миру. Это были те дрожжи, о которых упоминал Христос и которые пробудили и заквасили тесто христианства в мире сем.
В тридцатые годы проклятого и богоборческого двадцатого века, когда большевики гнали и искореняли из русских душ кроткого Христа, когда железные птицы только еще начинали летать над Русью, высматривая в лесах тайные поселения людей, не признающих красных властей, когда спутники не поганили небо, а о телевизорах и слыхом не слыхивали, когда одни отреклись от Христа, другие забыли Его, третьи охладели к вере, тогда на Руси еще остались люди, которые крепко хранили веру Православную и были согласны скорее умереть в сталинских лагерях, нежели отречься от Христа. Вот об одном таком «Святом Остатке» и пойдет речь.
В те годы снялась с места и двинулась на Север в леса целая деревня. Все люди этой деревни были между собой в каком-то родстве и крепко держались друг за друга. А снялись они с места потому, что из райцентра приехали казенные служивые партийцы в черных кожаных куртках и таких же картузах с красными звездами и нешуточными наганами на боках. Приехали они обобществлять скот, рабочих лошадей, плуги, бороны и прочее. Одним словом, загонять народ в колхоз. Мужики на сходке заупрямились. Кому охота отдавать свое кровное, нажитое в общие руки. А те, что с наганами на боку, сразу взъерошились, густыми бровями задвигали, сквозь зубы шипя пригрозили, что в следующий приезд будут всех поголовно раскулачивать и отправлять в ссылку. Ночевать они отправились в поповский дом на диванах и перинах. Всю ночь шумели, играли на гармошке, пели свои коммунистические босяцкие песни, а также крепко пили реквизированный в деревне самогон. Под утро дом загорелся. Казенные люди нагишом выскочили во двор, а изба полыхала вовсю, и оставленные в ней наганы сами начали стрелять, пугая народ. Полураздетые, в белых кальсонах, мужики везли к месту пожара бочку с насосом, да где там – все сгорело дотла. Ночевавший в церкви старый вдовый батюшка, завидев пожар в своем доме, начал выносить из храма самое ценное и святое. Огонь, меж тем, перекинулся на церковь, с треском и грохотом повалилась деревянная колокольня, и утром от поповки осталось только черное пепелище.
Закопченным голым партийцам вынесли для прикрытия срама какие-то рваные гуньки. Они, одевшись, реквизировали лошадь с телегой и уехали в город, на прощание обвинив крестьян в злостном поджоге, и обещали вернуться с милицией и судом. Вот тут-то мужики и зачесали затылки, собрали деревенский сход вместе со старым батюшкой и все судили-рядили: сдаваться властям или бежать. Наконец, встал батюшка, осенил себя крестным знамением, положил поклон всему обществу и сказал, что всей деревней надо срочно уходить, забрав все, вплоть до собак и кошек, вынув стекла и сняв двери в избах. Бежать и сокрыться в северных лесах, только тогда можно будет свободно дышать, Богу молиться и от колхоза избавиться.
Говорят: Россия большая, а спрятаться негде. Но это больше к нашему времени относится, когда развелось много самолетов, вертолетов, а со спутника можно даже разглядеть номер автомобиля. Русскому мужику с места сняться, что раз плюнуть. Ему ума не занимать, он и на голодном острове двух генералов прокормит.
Так из всех пожиток составился обоз, а в путь тронулись ночью. Днем прятались в лесах и рощах, а ехали только по ночам, чтобы не высмотрел их чей-нибудь иудин глаз и не донес начальству. Конечно, были кое-какие встречи, совсем их было не избежать и на расспросы старост пришлось слукавить: де, начальство нас переселяет на новые земли по разнарядке. Это казенное слово всегда действовало безотказно, и дальнейшие расспросы прекращались. В пути от грыжи померла старуха Пелагея и один грудной младенчик от поноса. Батюшка Иоанн совершил погребение по чину в стороне от дороги, в лесу. На могилках поставили кресты и придавили холмики тяжелыми валунами, чтобы лесному зверю было неповадно. Уже давно обоз свернул на торную дорогу – пустынную и давно заброшенную. И днем в лесу не хоронились, а шли открыто, останавливаясь только на кормление лошадей, на ночлег и дневной отдых. Во время кормления батюшка служил благодарственный молебен, иногда даже с водосвятием. Старики на сходках, оглаживая бороды, говорили: «Чем далее забредем, тем вернее спасемся». И все они присматривались, брали щепотью землю и нюхали ее, выбирали такое место, чтобы земля была родючая, чтобы в половодье не затопило, чтобы и горами были сокрыты, и на много верст кругом человечьим духом не пахло бы.
Наконец, старики нашли глухое и отдаленное межгорье с речкой, где водилось только дикое зверье и непуганая птица. Еще их привлекло, что здесь были свежие лесные гари, сулившие хорошие урожаи ржи и овса. На новом месте прежде всего отслужили благодарственный молебен и поставили двухметровый поклонный крест. Сделав кое-какие балаганы и шалаши, крестьяне первым делом начали разрабатывать землю под пашни на гарях, тем более, что здесь в этих северных местах время для посева еще не было упущено. Трудились и старые, и малые. В плуги впрягали по несколько лошадей, да еще и сами тянули, поскольку земля была нетронутая. И старики решили, что она будет годна под рожь, овес, ячмень и картошку. Вся надежда была на Бога. Батюшка окропил поле святой водой и первый вышел с лукошком, разбрасывая семена во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Речка, протекавшая в межгорье, изобиловала рыбой, и мужики, походив с бреднем, наловили рыбы на всю общину. После сева стали обустраивать жилье. Нарубили впрок бревен и сложили их клетью, отстаиваться на год, а пока нарыли капитальные и довольно приличные землянки с печками, полатями и окнами в крышах, в которых вполне можно было пережить зиму.
Домик срубили только для батюшки. Батюшку всячески берегли и ублажали, потому что, если с ним что случится, другого взять негде, да и был он благодатный и народу люб. Хотели еще срубить и храм Божий, но Бог указал уже готовый природный пещерный храм, который обнаружил деревенский пастух и сразу смекнул, под что его можно приспособить. Пещера – по размерам вполне годная для храма и, главное, сухая, имела форму вытянутой коробки без внешней стенки. Мужики поставили эту недостающую часть из бревен, прорезали в ней окна и дверь, и получилось отличное помещение для устройства церкви. Слава Богу, что отец Иоанн успел вынести из горящей церкви антиминс, миро, церковные сосуды и книги. Мужики быстро оборудовали церковь, сделав все как положено: солею, иконостас, престол и жертвенник. Люди нанесли иконы и покровы. Старухи сшили батюшке облачение из старинных праздничных нарядов, и отец Иоанн освятил храм во имя иконы Пресвятыя Богородицы Казанския.
Лето было жаркое, в свое время шли дожди, и посевы на вспаханной гари взошли хорошо. К осени Бог дал неплохой урожай. Убрали зерновые, заложили в ямы картофель, засолили капусту. Снег лег в ноябре и завалил все подходы к новому селу. Дров заготовили много, и они, нарубленные, все лето сушились в поленницах под навесами около каждой землянки. Дров не жалели, и в просторных землянках было всегда тепло. Из труб над землей курились дымки, бабы с коромыслами ходили по воду на речку к проруби, дети катались на санях с горок, весело бегали и лаяли собаки – деревня жила себе в печали.
Службы в храме были по субботам, воскресеньям и в праздники. Воскресным утром, когда рассветало, все обитатели деревни, умывшись, молились и шли натощак в храм Божий, где батюшка правил обедню. В пещере была поставлена печь с трубой, выведенной наружу, и в храме было тепло и уютно. Скупой зимний свет, проникавший через запотевшие стекла окон, создавал в церкви полумрак, в котором синим туманом стоял кадильный дым и желтыми трепетными огоньками перед образами горели свечи. Исповедь длилась долго. С сокрушенным видом и поникшей головой люди подходили к аналою, и батюшка, не торопясь, из самой глубины души вынимал греховную скверну, накладывал епитимии и давал наставления. Пока монахиня Лукерья высоким строгим голосом читала часы, батюшка занимался проскомидией, вынимая частицы из просфор за здравие и упокой. А народ терпеливо стоял и ждал начала литургии, и только дети, устав стоять, сидели на полу у ног родителей и не баловались, понимая, что здесь будет совершаться что-то важное и таинственное, в чем принимает участие сам Бог.
Наконец батюшка возгласил: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, и ныне и присно и во веки веков!» Монахиня Лукерья, взмахнув руками, сделала озабоченное лицо, и хор дружно пропел: «Аминь!» Клирошане пели, а батюшка тихо проговаривал в алтаре молитву первого антифона: «И сотвори с нами и молящимися с нами богатые милости Твоя и щедроты Твоя».
И древнее православное Богослужение медленно потекло своим чередом. После причащения народа Святыми Дарами, батюшка сказал проповедь, назвав прихожан малым стадом Христовым, последним святым остатком. За власть придержащих в ектениях он не молился, считая их врагами Церкви Православной и слугами антихриста. В конце проповеди батюшка дал наставление прихожанам потреблять сушеную черемшу, квашеную капусту, проращивать и есть хлебные зерна, чтобы в деревне не завелась вредная болезнь – цинга. Батюшка Иоанн и дома, и в церкви всегда молился за весь грешный мир, но в проповедях своих он говорил народу:
– Господь помог нам вырваться из этого котла, из этой советской трясины, и пока мы Богом хранимы, нам не следует знать, что там делается за горами. Скажу только одно: страшные, страшные дела там творятся. Святые храмы рушатся, народ не имеет ни крещения, ни святого причастия, ни христианского погребения, святые мощи угодников Божиих выбрасываются на поругание, святые образа сжигаются на кострах. Земля стонет, принимая в свои недра прах невинно убиенных, брак попран. Закон Божий в школах запрещен. Но в Священном Писании сказано, что Бог поругаем не бывает. И, со временем, эта богоборческая власть сгниет и повалится смрадным трупом. И тогда мы, святой остаток, объявимся народу и будем учить людей, что Бог – жив и призывает всех к покаянию. Чтобы получить от Господа прощение и не погибнуть на веки.