{405}. Нечего и говорить, что римляне отреагировали очень жестко. Однако египтянин спасся бегством и до сих оставался на свободе. Поэтому римляне были настороже, особенно во время земледельческого праздника Седмиц, в ходе которого праздновали владычество Господне над Землей Израилевой. Этот праздник напоминал, что и земля, и ее плоды принадлежат Господу, а не Риму.
Похоже, что грандиозная затея Павла обернулась грандиозным провалом, но Лука либо не знал о ней, либо умолчал о произошедшем. Павловы взгляды были отлично известны в Иерусалиме; некоторые фарисейские зелоты, ранее поддерживавшие его гонения на Иисусово движение, все еще считали его отступником и предателем, а изобилие языческих спутников подтверждало их худшие подозрения. Принимать пожертвования безоговорочно для Иакова было небезопасно. Однако и отказаться не получалось. Отказ был бы плевком в лицо и навсегда расколол бы Иисусово движение. Из рассказа Луки мы можем понять, каким было компромиссное решение. Согласно Деяниям, Иаков убедил Павла заплатить за сложные недельные обряды очищения, которые должны были пройти в Храме четыре благочестивых еврейских общинника, а также самому очиститься с ними на третий и седьмой день. Это показало бы всем, что Павел не враг Торы{406}. Тогда Иаков мог потихоньку, не афишируя это, принять пожертвования.
Но, как рассказывает Лука, когда Павел вошел в Храм для совершения обрядов, началась потасовка и Павла чуть не убили. Римляне приняли его за пропавшего «египтянина» и отвели в крепость{407}. В итоге он оказался в тюрьме в Кесарии и, если верить Луке, его дело стало предметом разборок между римским прокуратором Феликсом и первосвященником Ананией, друг с другом не ладившими. В итоге Павла как римского гражданина экстрадировали в столицу на суд имперского трибунала.
У Луки схваченный Павел произносит множество красивых речей: перед еврейскими молящимися в Храме, перед Феликсом и его преемником Фестом, перед Синедрионом, а также Иродом Агриппой Вторым. И всякий раз эти речи встречают одобрение и уважение. Лука описывает Павлово путешествие в Рим как захватывающее приключение, и будто бы вся римская община вышла встречать его на Аппиеву дорогу. Под занавес Лука сообщает, что в течение двух лет Павел жил в Риме, открыто и беспрепятственно возвещая Царство Божие{408}. Всегда желая показать, что Павел был послушным слугой империи, Лука не мог заставить себя рассказать правду. А может, и не знал, что случилось с его героем.
Похоже, что на самом деле Павла заставили замолчать. Ничто не указывает на то, что после рокового визита в Иерусалим он основал хоть одну общину. Если он и писал какие-то письма, они не сохранились. Никто не знает, как и когда он умер. Климент, епископ Римский, в своем произведении, написанном около 96 г., не упоминает о заключении Павла в имперской столице, но сообщает, что Павел завершил миссию в Испании: «Будучи проповедником на Востоке и Западе, он приобрел благородную славу за свою веру. Научив весь мир правде и дойдя до границ Запада, он мученически засвидетельствовал истину перед правителями. Так он переселился из мира и перешел в место святое»{409}.
Живший в IV в. церковный историк Евсевий, епископ Кесарийский, полагал, что Павла обезглавили, а Петра распяли в Риме в ходе гонений на христиан при Нероне в 64 г. Он писал: «Рассказ этот подтверждается именами Петра и Павла, уцелевшими на кладбищах этого города»{410}.
В качестве дополнительного подтверждения Евсевий цитирует авторитетов II в.: римского клирика по имени Гай и коринфского епископа Дионисия. Однако в интонациях Евсевия сквозит неуверенность, словно он сам ощущает незначительность и слабость фактуры. По-видимому, реальность была проще и страшнее.
Как предполагает Джон Доминик Кроссан, ученики могли не знать, что случилось с Иисусом после его ареста и их бегства в безопасную Галилею. Едва ли, несмотря на утверждения Евангелий, для решения судьбы малоизвестного пророка из Назарета стали собирать особую сессию Синедриона ночью, да еще на крупный праздник. И едва ли Пилат, впоследствии отозванный в Рим из-за своей опрометчивой жестокости, стал предпринимать героические попытки спасти его. Евангельские рассказы о распятии наполнены цитатами из псалмов скорби: судя по всему, ученики искали в Писании (которое, как они верили, предсказывает судьбу Мессии) ключи к разгадке. «В детальных рассказах о Страстях мы находим не воспоминания об истории, а придание пророчествам исторического смысла», – пишет Кроссан{411}.
Да, Иисуса распяли: об этом свидетельствуют Иосиф Флавий и Тацит. Однако в Римской империи распятие было событием заурядным и непримечательным. «Я очень сомневаюсь, что иудейским стражникам и римским солдатам пришлось много согласовывать судьбу Иисуса с начальством, – заключает Кроссан. – Повторюсь, нам просто трудно осознать будничность той жестокости, с какой он, видимо, был схвачен и казнен»{412}.
Также и Павел мог попросту сгинуть в римской темнице. И в наше время мало ли мы видим, как могущественный режим сметает с пути мелких противников, мешающих ему! Наличие разных версий кончины Павла указывает на то, что после ареста он пропал: стал, подобно Иисусу, жертвой «будничной жестокости». А возможностей умереть безвестной, жалкой и унизительной смертью в римской темнице было множество. Под конец Павел мог поддаться и отчаянию. Ведь он не достиг концов земли и не стал свидетелем Парусии. Его пожертвования были отвергнуты, а в движении назрел раскол. А что бы ощутил Павел, если бы узнал, как церковь, которую он помог создать, истолкует его учение?
Посмертие
Для языческих церквей потеря Павла стала страшным ударом. Такие надежды возлагались на сбор пожертвований, и вдруг – трагическая неудача. Верующие ощутили себя потерянными и брошенными на произвол судьбы. Павел был не только их главной связью с Иерусалимом: он связывал их друг с другом. Единство экклесий, столь важное для Павла, оказалось под угрозой. Для них было унижением узнать, как обошлась с их даром иерусалимская община.
Связь экклесий с Иерусалимом стала еще тоньше с началом еврейского восстания против Рима и разрушением Храма, имевшего столь важное значение для Иакова и его общины. В результате этой катастрофы претерпел изменения и сам иудаизм. Из храмовой религии раввины сделали религию книги, постепенно создав новые писания – Мишну, Иерусалимский и Вавилонский Талмуды, – которые займут место Храма и станут средоточием божественного. В процессе этой великой трансформации Иисусово движение в иудаизме постепенно пойдет на убыль: ведь Иисус не явился снова, а то, что мы сейчас называем христианством, стало верой преимущественно язычников.
С конца XIX в. многие ученые приводят доводы в пользу того, что Послания к Колоссянам и к Ефесянам были написаны от имени Павла после его смерти. Их стиль сильно отличается от стиля Павла, непосредственного и лаконичного, да и по содержанию они отражают более позднее время. Острые дискуссии о допуске язычников в общину остались позади. И если в несомненных Павловых посланиях словом экклесиа чаще называется та или иная местная община, здесь так именуется движение в целом. Возникла «церковь» в нашем понимании, и возникло церковное богословие. И эти письма рассматривают уже не частные проблемы общин, а более широкие вопросы. Возможно, они были написаны в конце I в. учениками Павла, которые избрали псевдонимный жанр, ибо верили, что в столь сложный период для решения проблем необходим апостольский авторитет.
С исчезновением Павла стало понятно, что Второе пришествие свершится не так скоро, как все думали. И если Павел призывал своих последователей держаться подальше от неверующих, поскольку мир, каким мы его знаем, подходит к концу, теперь они все больше понимали: впереди долгий период сосуществования со всем остальным обществом. Но как не утратить при этом своей идентичности? Авторы пытаются адаптировать идеи Павла (в частности, его попытку сплотить общины путем сбора пожертвований) к новой обстановке. И таким образом, Послания к Колоссянам и к Ефесянам развивают Павлово богословие в новом направлении.
Обоим авторам присуще острое восприятие церкви как единого целого. Собственно, они и изобрели экклезиологию. Они используют образ тела Христова, созданный Павлом, но с одним существенным отличием. У Павла он имел антиимперской подтекст: в противовес пониманию императора как главы общества, Павел разработал плюралистический идеал общины, которая основана на взаимозависимости, а «слабейшие» органы пользуются даже большим почетом, чем голова. Послания к Колоссянам и Ефесянам делают Христа главой тела, пытаясь при этом сохранить некоторые ключевые идеи Павла. Например, в первом из них читаем о Христе: «Он есть глава тела Церкви; он – начаток, первенец из мертвых, дабы иметь ему во всем первенство»{413}.
Автор Послания к Ефесянам во вполне Павловом духе призывает читателей духовно возрастать, ориентируясь на Христа: «…дабы мы … истинной любовью все возвращали в Того, который есть глава Христос, из которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена получает приращение для созидания самого себя в любви»{414}.
Налицо попытка сохранить Павлов акцент на любви, важности созидания общины и взаимозависимости ее членов. Но начинает возникать иерархия: Христос отождествляется уже не с телом в целом и со всеми в