экклесии, но только с головой.
В этой концепции Христос остается альтернативой кесарю, но после ужасов иудейской войны с Римом Павлову критику «владык века сего» решили не продолжать. Христос описан как победитель космических, а не земных сил. Вместо того чтобы фокусироваться на скором Втором пришествии, когда Христос вернется на землю и сокрушит имперское правление, авторы настаивают на том, что Иисус уже одержал эту победу, но на небесах. Некогда решая проблемы, созданные «духовными» верующими в Коринфе, Павел подчеркивал, что Царство еще не пришло. Но эти авторы говорят, что ученики Христа уже живут качественно иной жизнью. Автор Послания к Колоссянам пишет: «Он избавил нас от власти тьмы и ввел в Царство возлюбленного сына своего», т. е. в область света{415}. «В нем мы и сделались наследниками, быв предназначены к тому по определению Совершающего все по изволению воли своей», – читаем в Послании к Ефесянам. Отныне Христос воцарился «превыше всякого начальства, и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем»{416}. Политическая концепция Павла как бы перенесена в другой мир и другое временное измерение.
Эти тексты показывают начало изменения Павловой традиции. Желая приспособить богословие Павла к новым обстоятельствам, авторы потихоньку меняют его. Это особенно очевидно в указаниях о христианском домохозяйстве. На смену утопическому эгалитаризму Павла пришла иерархическая концепция, согласно которой жены должны слушаться мужей, а дети – родителей. Звучит и такая заповедь: «Рабы, во всем повинуйтесь земным господам вашим»{417}. Стилистика и лексика этих пассажей вполне созвучны культуре своего времени: патриархальность, чуждая Павлу, уже проникла в языческие экклесии. Крещальный возглас («нет мужеского пола, ни женского!») теряется в рассуждениях об иерархическом теле Христовом:
Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви. Христос есть спаситель этого тела; но как Церковь повинуется Христу, так и жены должны повиноваться своим мужьям во всем{418}.
Эти стандартные инструкции отражают возникшую потребность сосуществования с греко-римским обществом. Второе пришествие оказалось отложено на неопределенный срок, и Павлов радикализм требовалось смягчить: иначе движение не выжило бы. Эти указания напоминают домашние кодексы, которым придавали большое значение греко-римские философы, историки и еврейско-эллинистические авторы, полагая, что упорядоченность семьи важна для нормального функционирования общества{419}. Описанное здесь патриархальное домохозяйство не выдумано Павлом или авторами девтеропаулинистских посланий: оно отражает греко-римские нормы. Авторы лишь попытались наполнить их Павловыми идеалами любви и служения: в центре внимания находится верность человека Христу, а не государству (как в эллинистических домашних кодексах){420}.
Радикализм Павла был утопичен. Он был возможен лишь до тех пор, пока все верили, что Христос вернется в ближайшем будущем и установит новый мировой порядок. Павлово представление о том, что закон ведет к несправедливости и разделяет, перекликается с нашей вечной неудовлетворенностью цивилизацией и стойкой верой в необходимость равного сосуществования. Быть может, эта вера возникла в тысячелетия, когда мы занимались охотой и собирательством в маленьких эгалитарных общинах. За какие-то 5000 лет мы не вполне адаптировались к цивилизации, неизбежно неэгалитарной и неспособной выжить без драконовских законов.
Но вот парадокс: описывая, как Христос низложит земные власти, Павел фактически уподобил это событие победам императора:
А затем конец, когда он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги свои. Последний же враг истребится – смерть, потому что «все покорил под ноги его»{421}.
Авторы Посланий к Колоссянам и к Ефесянам сохранили эти образы, но перенесли их на космический уровень. А когда случилось немыслимое и в 312 г. Константин стал первым христианским императором Рима, такая риторика пригодилась, чтобы обосновать его мировое владычество.
Авторы Посланий к Колоссянам и к Ефесянам старались сохранить голос и авторитет Павла. Но для большинства христиан древней Церкви он был загадочной фигурой. Когда автор Второго Послания Петра описывает общинам диаспоры окончательное пришествие Господа, он призывает их быть терпеливыми, как «возлюбленный брат наш Павел» «написал вам, как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, извращают, как и прочие Писания»{422}.
Немецкий ученый Эрнст Кеземанн однажды заметил, что уже в первые годы после своей смерти Павел стал «большей частью непонятен»{423}. Он мало повлиял на тех богословов II в., которых принято называть «мужами апостольскими». Игнатий Антиохийский упоминает о нем лишь шесть раз, причем ясно, что понимает он Павла в лучшем случае поверхностно. Поликарп, епископ Смирнский, признает, что ни он, ни кто-либо другой не способен понять мудрость блаженного и славного Павла{424}. Раннехристианский апологет Юстин Мученик нигде не упоминает Павла, а Феофил, епископ Антиохийский, ссылается на идеи Послания к Римлянам о повиновении государству, но не называет Павла по имени.
Парадоксальным образом раннехристианские мыслители, активно обратившиеся к Павлову наследию, впоследствии были сочтены еретиками. Маркион, образованный и богатый судовладелец из Синопа, крупного черноморского порта, считал Павла единственным апостолом, сохранившим верность учению Иисуса. Его реформистское движение распространилось столь быстро, что к моменту его смерти в 160 г. «маркионитство» угрожало затмить собой «официальную» церковь. Маркион составил Евангелие, взяв за основу Евангелие от Луки и Павловы послания, которым придал статус Священного Писания. Его «Новый Завет» предполагал отрицание Еврейской Библии, отвергнутой как Ветхий Завет, который, по его мнению, проповедовал не Бога Иисуса, а иного Бога. По учению Маркиона, ветхозаветный Бог-Творец, даритель Закона, обещавший спасение только евреям, отличался жестокостью и мстительностью, тогда как Бог Иисуса милостив ко всем и несет любовь.
До нас не дошло ни одно сочинение Маркиона: остались лишь фрагменты в цитатах его противников. Судя по всему, Маркион не отвергал Тору огульно, но с одобрением цитировал ее заповеди о любви к Богу и ближнему. Однако его представление об Иисусе как о принципиально новом откровении было не созвучно Павловой трактовке Иисуса как венца еврейской истории. Маркионовы общины отличались аскетизмом и даже некоторым пуританством. Если Павел в своих рекомендациях безбрачия был осторожен, последователи Маркиона довели эти советы до крайности и практиковали строгий целибат; при крещении все отрицали заповедь «плодиться и размножаться», данную Богом-Творцом{425}, а к удовольствиям, получаемым от еды и питья, относились с таким презрением, что даже на вечере Господней употребляли вместо вина воду. Однако Маркион понял эгалитаризм Павла и его заботу о нищих и обездоленных. И его церковь была первой, которая вослед Павлу ввела женское служение: в его общинах женщинам разрешали исцелять и учить; женщин рукополагали в епископы и пресвитеры. Маркион также разделял Павлово понимание взаимосвязи между свободой и спасением.
Чтобы опровергнуть это учение, противникам Маркиона пришлось тщательно изучать написанное Павлом. Среди этих противников могли быть авторы так называемых Пастырских посланий (Первого и Второго Посланий к Тимофею и Послания к Титу), созданных от имени Павла, по-видимому, в начале II в. в Риме или Эфесе, но приписанных ему лишь в конце II в. По стилю и содержанию они значительно сильнее отличаются от подлинных Павловых посланий, чем Послания к Колоссянам и к Ефесянам. Они содержат многие слова и выражения, которых не было в подлинных посланиях Павла. Там не упоминается Парусиа и не говорится о жизни «во Христе», греческая пистис понимается не как «верность», а как «христианская вера»{426}, а Иисуса не называют «Сыном Божьим». «Пастырскими» эти послания назвали потому, что они содержат наставления для христианских лидеров, которые к этому времени уже формировали иерархию, не свойственную общинам Павла: эта иерархия включала епископов, пресвитеров и дьяконов.
Пастырские послания отражают полемику с маркионитством{427}. В уста Павла вложен призыв: «О, Тимофей! Храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания»{428}, под которым явно подразумевается знаменитый трактат Маркиона «Антитезы».
Этот же текст обличает и «запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением»{429}. Авторы явно не одобряли женское служение в Маркионовых общинах. С их точки зрения, женщинам лучше зарабатывать спасение, рожая детей и слушаясь мужа: «Жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью, а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление»