Но почему именно Аравия, а не Пальмира или города Финикии? Для такого выбора были веские причины. Набатейское царство в землях юга Палестины (на территории современной Иордании и северо-запада Саудовской Аравии) было самым могущественным соседом Израиля. К моменту появления там Павла (33/34 г.), оно стяжало немалые богатства, контролируя торговые пути между Южной Аравией и Персидским заливом, по которым пряности, золото, жемчуг, редкие лекарства и другие предметы роскоши попадали в Средиземноморье. При царе Арете IV город Пéтра с его домами, выстроенными из красного песчаника, стал настоящим чудом. А поскольку в этом царстве жило много евреев, Павел, скорее всего, проповедовал в синагогах крупных набатейских городов «богобоязненным» язычникам: людям, которые восхищались иудейской верой, посещали богослужения, слушали Писание, но не прошли через долгий и трудный процесс полного обращения. Политические и экономические связи с Иудеей были налажены; арабы считались потомками Измаила, старшего сына Авраама от его рабыни Агари{99}. Таким образом, это были родственные племена, причем арабы, со своей стороны, считали себя членами Авраамова рода и делали сыновьям обрезание. Пророки Исаия и Иеремия предрекали, что в конце времен Набатея станет одним из народов, которые поклонятся Яхве в Иерусалиме{100}. Поэтому Павел вполне мог считать Аравию подходящим местом для начала миссии{101}.
Он ничего не рассказывает о своей деятельности там, и мы можем лишь строить догадки на сей счет. Должно быть, он немало времени проводил в размышлениях и молитве – дамасский опыт нуждался в осмыслении, и это подталкивает к предположениям насчет того, как именно повлияло на него пребывание в Аравии. Всю последующую жизнь Павел обеспечивал себя, работая руками{102}. Он, если основываться на словах Луки, занимался «деланием палаток» и был кожевником{103}. Впоследствии Мишна посоветует изучающим Тору совмещать штудии с овладением ремеслом. Поэтому многие исследователи предполагают, что Павел выучился этому занятию параллельно с учебой у Гамалиила, о которой упоминает Лука{104}. Однако о такой раввинской практике стало известно только в середине II в. А избранное Павлом ремесло было особенно востребовано именно в Аравии, где местных бедуинов называли «жителями палаток». И если Павел действительно учился ему в Аравии, он владел искусством разрезать кожу и сшивать куски так, чтобы полотно было водонепроницаемым, и каждый день проводил целые часы на скамье, склонясь над работой, так что его руки постепенно загрубели и покрылись мозолями, и это сказалось на почерке: буквы стали крупными{105}.
Ремесло позволяло Павлу сохранять экономическую независимость, а то и обеспечивало кров над головой{106}. Также оно сопутствовало его миссионерской деятельности. На многих полотнах великих живописцев мы видим, как Павел проповедует толпам в прекрасных колоннадах и величественных лекториях, но более правдоподобна иная картина: Павел ведет свой рассказ в мастерской. Изготовление палаток было тихим занятием, и Павел вполне мог сочетать его с беседой об Иисусе и Царстве с покупателями и другими ремесленниками. Вообще же мастерские зачастую располагались на агоре (рыночной площади) или в задней части магазина. У Павла не было времени на публичные лекции: почти все время съедала работа. «…Вы помните, братия, – написал он фессалоникийцам, – труд наш и изнурение: ночью и днем работая…»{107} Обычно ремесленник вставал до рассвета, чтобы по максимуму использовать светлое время суток. За исключением субботы, Павел трудился дни напролет, и, если ученики хотели повидать его, они должны были приходить к нему в мастерскую.
Немногие из апостолов обеспечивали себя, работая, и некоторые из противников Павла считали, что, примкнув к низшим слоям общества, он скомпрометировал Слово Божье. Однако после Дамаска Павел хотел преодолеть сословные границы. В отличие от многих учеников Иисуса, он изначально принадлежал к социальной элите и мог позволить себе недоступную простым людям роскошь полностью посвятить себя учебе. Во всех обществах до Нового времени высшие классы отличались от остальной части населения возможностью жить, не работая{108}. Историк культуры Торстейн Веблен объясняет, что в таких обществах «труд ассоциируется… со слабостью и подчинением». Для «благородного и свободнорожденного человека» работа была не только «постыдна … но и нравственно невозможна»{109}. Зачастую на ремесленников смотрели с презрением. И наверное, для Павла это было особенно тяжело: он привык к иному обращению. Однако, сознательно отказавшись от прежнего образа жизни и солидаризировавшись с простыми людьми, он практиковал каждодневный кеносис, или «самоуничижение», сродни тому, на которое пошел Иисус, когда «уничижил Себя Самого, приняв образ раба»{110}. Более того, Павел говорил, что, избрав физический труд, он по сути поработил себя{111}. Ведь это была тяжелая жизнь. По словам Павла, он и его работники проводили время «в трудах, в бдениях»{112} и терпели «голод, и жажду, и наготу и побои», «как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне»{113}.
Жизнь в Аравии могла также заставить Павла вновь задуматься о роли Авраама, что впоследствии отразилось в его толковании христианского учения{114}. Многие евреи считали, что гора Синай (где Бог дал Моисею Тору) находится на юге Набатеи. На Павла произвело глубокое впечатление то, что Синай расположен неподалеку от Хегры, второго по величине города Набатеи: возможно, Хегра была названа в честь Агари, Авраамовой наложницы. Отсюда у Павла возникла ассоциация Агари с Торой, а ее положение рабыни стало для него символом уз Закона Моисеева, от которых, как он считал, его освободил Христос{115}. Оглядываясь на свое прошлое ревностного фарисея, Павел считал, что находился в то время в рабстве у того, что он называл «грехом». Однако он не ставил знака равенства между Законом и грехом, нет, он настаивал на том, что Тора – «доброе», но при неукоснительном следовании заповедям раньше он был «пленником закона греховного, находящегося в членах моих»{116}. Он был рабом греха, ибо не мог делать то, что в глубине души считал правильным{117}.
Для Павла грех – это дьявольская сила, перед которой мы фактически беззащитны. Сегодня можно связать такое понятие «греха» с инстинктами, которые генерируются в гипоталамусе и унаследованы нами от предков-рептилий. Они помогли нашему виду сохраниться, заставляя нас бежать от опасности, бороться за территорию и статус, присваивать доступные ресурсы и производить потомство. В них «я» стоит на первом месте. Этим автоматическим, непосредственным и могущественным реакциям, пронизывающим всю нашу деятельность, включая религиозные верования, чрезвычайно сложно сопротивляться. Свое былое радение о Законе Павел считал пороком, ибо оно диктовалось эгоистическим шовинизмом, толкавшим его на то, чтобы нападать, преследовать и даже убивать еврейских собратьев во имя чести и достоинства своего народа.
Однако, если Агарь символизировала прошлое «я», ее муж, Авраам, знаменовал путь вперед. Согласно книге Бытия, Авраам некогда обошел всю землю, обещанную его потомкам{118}. Теперь, оказавшись в Аравии, Павел шел по следам Авраама. Было о чем задуматься! Задолго до дарования Торы Моисею на горе Синай Бог назвал Авраама праведным за его веру (пистис){119}. Еще до обрезания Авраама Бог обещал, что через него будут благословлены все народы на Земле{120}. Размышляя о своей миссии по обращению язычников, Павел действительно мог воспринимать Авраама как ключевую фигуру. Тот не был рожден иудеем, но стал родоначальником всего еврейского народа. А значит, в каком-то смысле был и иудеем, и язычником. Подобно Аврааму, Павел получил от Бога указание оставить прежний образ жизни и отправиться в чужие земли, он также был призван основать новую семью, в которую войдут и иудеи, и язычники{121}. Павел мог знать, что еще Иоанн Креститель призывал евреев не полагаться на происхождение от Авраама{122} и что сам Иисус предсказывал: когда установится Царство, язычники придут издалека и сядут за один стол с Авраамом, Исааком и Иаковом{123}. Все это предвосхищало проповедь Павла в языческом мире, через которую суждено было исполниться обещаниям, данным Богом Аврааму.
Однако Павел оказался в Аравии не в лучший момент. В 34 г. Ирод Антипа вторгся на территорию Набатеи и основал к югу от Мертвого моря израильский анклав. Но царь Арета неожиданно атаковал иродианских наемников и уничтожил их. Антипа же впоследствии впал в немилость в Риме и был сослан в галльский город Лугдун (нынешний Лион). Многие евреи усмотрели в этом возмездие свыше за казнь Иоанна Крестителя, а ученики Иисуса – еще и предзнаменование скорого прихода Царства. По-видимому, в результате политических передряг Павлу пришлось вернуться в Дамаск, где е