Дмитрий купил билет на электричку, блок сигарет про запас. Прогулялся, быстро устав от людской толчеи и пожалев, что не принял приглашение Бокуна посидеть до поезда в каком-нибудь уютном кафе, повспоминать былое.
Анатолий, высадив Рогожина у Ярославского вокзала, умчался, по его выражению, «ковать деньгу».
Время тянулось, и, только войдя в вагон, Дмитрий ощутил, что оно сдвинулось с мертвой точки.
Попутчики — мужчина и две женщины, все с синюшными физиономиями — сооружали дорожное застолье: выложили на кусок газеты жареную курицу, облепленную крошками хлеба. Мужчина поставил перед каждой женщиной пластмассовый стограммовый стаканчик, запечатанный фольгой. Самая нетерпеливая ногтем поддела блестящую упаковку, принюхалась и расплылась в улыбке:
— Русский йогурт!..
ЧАСТЬ III
Глава 1
По канонам тайной войны перед операцией разведчик подбирает себе маску и легенду. Дмитрию предстояло выполнить грязную работу: поговорить с приятелями Сергея, «выпотрошить» свидетелей преступления для воссоздания картины того дня, вплоть до мельчайших штрихов, выяснить, чем вообще дышит этот городишко.
Грязную часть дела Святому следовало проделать, не привлекая к себе внимания, оставаясь в тени. Затем, уединившись в каком-либо укромном местечке, свести в единое целое собранную информацию. Зная, какие карты перетасовались в колоде, можно было решать — проиграна партия или кто-то по-крупному блефует. На кон выставлялся его брат…
— Мамаша! — Рогожин обратился к женщине, метущей веником асфальтовую площадку перед главным корпусом «Шпулек». — Где мне Степаныча найти?
— Ты что за гусь? Не из милиции? — Сморщенное, словно печеное яблоко, лицо пожилой женщины выражало неприязнь. — Ходите, почитай, месяц. Вынюхиваете. Степаныча измордовали вконец. При Сталине таких извергов не было! — Старуха присовокупила пяток крепких словечек. — Степаныч лучшие годки армии отдал, берег наше мирное небо… — всхлипнула Клавдия Демьяновна. — А вы, говнюки, отставного майора мордой об асфальт! За что? За то, что он рядом был, когда этого борова Хрунцалова жизни лишали! — Старуха хлестнула веником по ногам Рогожина.
— Бабушка… — Дмитрий тут же истолковал полученную информацию. — Я из районного военкомата.
Степанычу прибавка к пенсии полагается. Надо только справки кое-какие нам принести.
Старуха оттаяла:
— На свалке он.
— Как на свалке?
— Обыкновенно. Построил хибару, забрал к себе Юрчика и живет. Нам, пенсионерам, самое место на свалке. Директор рассчитал Степаныча, выгнал из кочегарки, — она громко высморкалась, вытерла пальцы о телогрейку. — Его в камере мордовали, а директор прогулы поставил. Что хотят, то и творят. Степаныч — мужик гордый, да крылья ему подрезали. Артачиться не стал. Собрал узелок — и на свалку, подальше от людской злобы. Ему же внутренности в тюрьме отбили! Кровью харкает! — проникшись доверием к Рогожину, полушепотом сообщила баба Клава. — Истинный крест, зазря мужика сгубили. Бабы балакают, бумаги подписать требовали, а он упирался. Настоящие полицаи… — она, сжав кулак, несколько раз ударила им по ладони. — Ты, мил человек, доложи своим генералам о безобразиях..
Городская свалка бытовых отходов поднималась к небу терриконами мусора. Некоторые вершины чадили удушливым дымком тлеющих недр. По тропкам сновали люди с нагруженными тачками и царапками в руках. Царапкой — палкой с железным крючком — они добывали пропитание, выуживая из отбросов стеклотару, годные для носки вещи, подпорченные завонявшие продукты, которые желудки граждан переваривать не могли, а кишки бомжей перемалывали за милую душу.
.
Заблудившись среди гор мусора, Рогожин отловил существо неопределенного пола. Оно было укутано в тряпье. Поверх драпового пальто красовалась безрукавка апельсинового цвета, как у дорожных обходчиков. Завязанный по-бабьи платок сполз на глаза.
Дмитрий, не зная, кто перед ним, обратился нейтрально:
— Эй ты, где Степаныч обосновался?
Существо низким прокуренным голосом ответило:
— Суворов, что ли?
— Не знаю я ваших кличек. Отставной майор, кочегаром в котельной «Шпулек» работал.
— А не знаешь, так поройся собственным носом, — нагло посоветовало существо, скребя царапкой себе спину. — Авось откопаешь! — Оно вперевалочку двинулось к машине, доставившей свежую порцию отбросов.
— Стоять! — рявкнул Дмитрий, беря бомжа на испуг.
— Че сифонишь! — Существо, взяв царапку наперевес, словно средневековый рыцарь копье перед турниром, наступало на Рогожина. — По харе проедусь, мама родная не узнает!
Сточенные зубья мусорных граблей свистнули у лица. Дмитрий, перехватив древко царапки, рванул на себя, предварительно выставив колено.
Смелое существо получило настолько ощутимый удар в диафрагму, что грохнулось спиной на картонные короба.
Рогожин не церемонился. Придавив ногой потерявшего резвость бомжа, он успел разглядеть чахлые усики. Дмитрий пригрозил:
— Веди к Степанычу, вошь в жилетке. А не то на пельмени пущу!
У грунтовой дороги, делавшей петлю вокруг отвала, ближе к лесу была вырыта полуземлянка. На четверть жилище уходило под землю. Верхнюю часть составляла сложная комбинация из древесно-стружечных плит, ржавых листов жести и остатков просмоленных железнодорожных шпал. Дверь в жилище была вполне приличной, с кусками дерматиновой обивки и дыркой для «глазка».
— Суворов! — Провожатый Рогожина обратным концом царапки постучал в дверь. — Вылезай из берлоги! Руки за спину и на выход с вещами!
Дмитрий схватил юмориста за ворот и пинком под зад дал понять, что в его услугах больше не нуждается.
— Катись отсюда!
В дверную дыру смотрел человеческий глаз.
— Впусти, хозяин, — учтиво попросил Рогожин, не надеясь на взаимную вежливость.
— Канай вслед за Ким Ир Сеном, — ответ был весьма исчерпывающ, но Дмитрия он не устраивал.
Дверь задребезжала под его ногой.
— Открывай, вышибу! — предупредил Рогожин.
Атмосфера свалки напрочь отбивала хорошие манеры. Среди отбросов городской цивилизации они облетали, как шелуха.
Дверь отворилась. Человека в дверном проеме было видно по грудь. Остальная часть туловища скрывалась в земляной яме. Голова постояльца землянки подрагивала.
— Чего озорничаешь? — Брови мужчины, на коем был китель старого образца со стоячим воротничком, сошлись к переносице.
Было заметно — он бодрится, чтобы спрятать страх, грызущий его изнутри.
— В гестапо свое поволокете? — от бессильной ненависти голос его сипел.
Рогожин молча рукой отстранил старика и вошел в убогое жилище.
В центре землянки, имевшей форму не правильного овала, стояла печка-"буржуйка" с выведенным через крышу дымоходом. Кроватей не было. Их заменял дощатый настил, положенный на кирпичи. Стены от осыпания предохраняли листы многослойного картона, вспученные сыростью. Керосиновая лампа с надколотой колбой — единственный источник света — сильно коптила.
Рогожин подкрутил колесико, регулирующее пламя, и несколько секунд привыкал к полумраку.
Спертый воздух, пропитанный могильной сыростью, вонью пота и тошнотворным запахом перебродившей браги, заставил Дмитрия закашляться.
— Не нравится озон? — ухмыльнулся хозяин подземной резиденции. — Дверь открытой оставь, а то не ровен час задохнешься.
— Прикрой, Степаныч! — Дмитрий подобрал щепку, забросил ее, присев на корточки, в топку «буржуйки». — На кой ты брата моего оговорил? — без подготовки, в лоб, спросил Рогожин, интуитивно угадав — свидетель подставной. — Суворов из крысиной норы! — Он вложил в последнюю фразу заряд презрения.
— Ты кто? — задал вопрос Степаныч. — Брат? Того? — он указал пальцем в неопределенность.
— Рогожин Дмитрий Иванович. Старший брат Сергея! — отчеканил непрошеный гость.
— Судить меня пришел! — Хозяин безразлично усмехнулся, показывая свою готовность ко всему.
Он протянул руки к огню. На запястьях мужчины Рогожин увидел фиолетовые следы от наручников.
Степаныч поймал его взгляд:
— Симпатичные браслеты? Тебя приковывают к батарее и бьют ногами под дых, по голове, в грудь. Ты дрыгаешься, пробуешь закрыться, а ручки-то пристегнуты! — Он повертел ладонями. — Потом тебя освобождают. Добренький следователь угощает сигаретой и стаканом воды, усаживает на стул. Просит подписать бумаги. Ты отказываешься, объясняешь, что был залит водкой до гланд и не помнил тогда, как зовут родную мать. Следователь начинает грустить, — блики огня плясали в налитых слезою глазах Степаныча. — Ему хочется повеселиться. Он подает знак, и тебе опять надевают наручники, — старика колотило. — Верзила под два метра ростом заходит сзади и поднимает твои руки вверх, суставы хрустят, ты зависаешь в воздухе, железо режет запястья… — Степаныч затравленно оглянулся. — Уматывай из города, парень. Брательника твоего в расход списали и тебя обломают.
Он закрыл лицо ладонями, помолчал. — Тварь я последняя, — глухо признался отставной майор. — Не выдержал…
— Кто пытал? — Рогожину было жаль старика, но он подавил эмоции, могущие помешать делу.
— Марк Игнатьевич. Старший следователь Баранов.
Память Рогожина зафиксировала фамилию.
— Уезжай, парень! — молитвенно просил Степаныч, моргая влажными глазами. — Здесь тебе правды не найти. Накатай «телегу» в областную прокуратуру, в Генеральную… А тут — стая. Всех Хрунцалов, чтоб ему в гробу перевернуться, одной веревочкой повязал.
Подох, а мафия его осталась.
— Поподробнее расскажи. На чем покойный мэр жировал? Взятки?
— Он сам их раздавал. Местных подмазал, московским шишкам мзду выплачивал. Таньгу покойничек лопатой загребал. Умел организовать производство, — разговорился Степаныч, но, спохватившись, спросил:
— А ты того.., действительно брат Рогожина?
Дмитрий показал служебное удостоверение. Бордовую книжицу Степаныч старательно изучил, прочитал каждое слово.
— Ишь ты, майор! — сказал он, возвращая документ. — Я тоже до майора дослужился, — с оттенком печали произнес старик. — Дослужился, — сникнув, повторил он.