— Из Лонгнера привезли мерный строевой лес. Нет, этой колоде уже много лет. Она иссохла настолько, что стала совсем легкой, почти как ковчежец. Тут никакой загадки. В южном конце крипты, под трапезной, сложены бревна, что остались после строительства последнего из наших амбаров. Я проверил, и стало ясно, откуда взяли эту колоду.
— Взяли недавно? — спросил аббат.
— Да, святой отец.
— Значит, умысел все-таки был, — неохотно признал аббат Радульфус. — Все было сделано преднамеренно, как ты и сказал. Трудно поверить. Но я не понимаю, как это ему удалось, по какому злому стечению обстоятельств? Ты говоришь, что Рун с Уриеном закончили свои приготовления еще до полудня. Значит, к вечеру на алтаре уже лежала эта дрянная колода, подготовленная к выносу. То есть нашу святую за это время успели подменить. Но зачем? С каким умыслом? Думай! Думай, Кадфаэль! За эти дни во время наводнения тут побывало не так уж много народу. Никому не удалось бы незаметно вывезти такую громоздкую вещь, как ковчежец. Должно быть, он спрятан где-нибудь в пределах наших стен. Во всяком случае, прежде чем мы начнем искать его за их пределами, нам следует хорошенько посмотреть у себя и в окрестных постройках.
Поиски мощей святой Уинифред продолжали два дня, с перерывами лишь на службы. Даже гости обители и те не остались в стороне, словно исчезновение святой затрагивало честь всех, кто находился в аббатстве. Даже кое-кто из городского прихода Креста господня пришел в обитель, меся ногами грязь, дабы присоединиться к поискам. Даже Реми Перги, забыв о своем простуженном горле, отправился с Бенецетом в конюшню на ярмарочную площадь, дабы обследовать там каждый уголок, а также сеновал, где во время наводнения хранились мощи святого Элерия и другие малые реликвии и откуда их благополучно забрали и принесли в храм. Девушке Даални не пристало вмешиваться в поиски и общаться с монахами, однако, стоя на крыльце, она с неослабным интересом следила за тем, как братья снуют туда-сюда, с хозяйственного двора в конюшню, из дормитория по внешним переходам в монастырский садик, оттуда в библиотеку и в лазарет, — и все напрасно!
Те, кто помогал монахам вечером того дня во время наводнения, когда срочно понадобилась их помощь, уже рассказали все, что знали. Теперь было ясно в подробностях все о каждой мелочи, которую переносили тогда с места на место, но что случилось с запеленутым ковчежцем святой Уинифред в промежутке времени между полднем и вечером, так и осталось загадкой. К концу второго дня поисков даже такой стойкий человек, как приор Роберт, сдался и был вынужден признать свое поражение.
— Ее здесь нет, — заявил он. — Ни в аббатстве, ни в Форгейте. Если бы там что-нибудь знали, давным-давно сказали бы нам.
— Придется признать, что святая отправилась куда-то дальше, — согласился аббат, помрачнев. — Ошибки тут быть не может. Ее подменили, причем умышленно, в расчете обмануть нас. Остается уточнить, кто выезжал за наши ворота за эти дни. Помимо братьев Герлуина и Тутило, которые, разумеется, ничего такого с собой не брали, никто ведь и не уезжал.
— А как же повозка, что отправилась в Рамсей? — напомнил Кадфаэль.
Наступило неловкое молчание, монахи стали переглядываться, прикидывая в уме, сколь неприятно и возмутительно выдвинутое Кадфаэлем предположение.
— Возможно ли это? — недоверчиво вопросил брат Ричард. — Разве что в темноте и суматохе? По ошибке? Возможно ли было по ошибке погрузить ковчег на повозку?
— Нет, невозможно, — твердо возразил Кадфаэль, отвергая предположение. — Раз уж святую Уинифред взяли с алтаря, а потом перенесли куда-то, то сделано это было с умыслом. Тем не менее я считаю, что ковчежец вполне мог покинуть аббатство на повозке, утром уехавшей в Рамсей. Но не случайно и не по ошибке.
— Стало быть, это не что иное, как святотатственное воровство! — возмутился приор Роберт. — Попрание законов божьих и законов мирских и должно преследоваться со всею возможной строгостью.
— Мы не можем так сразу согласиться с этим, — сказал аббат Радульфус, подняв руку. — Сперва мы должны расспросить всех, кто был тогда в обители, и выяснить, что они могут добавить к уже известному нам. А этого мы еще не сделали. Кроме того, субприор Герлуин и брат Тутило тоже были с нами в тот вечер, и, насколько мне известно, Тутило помогал переносить алтарную утварь до самого вечера. Не было ли там кого-нибудь еще? Так что прежде чем заявлять о воровстве, нам следует расспросить каждого, кто может пролить свет на эту историю.
— К примеру, возчиков из Лонгнера, которые привезли лес, но отрывались от перегрузки бревен, дабы помочь нам, — предложил брат Ричард. — Надо бы спросить и их. Хоть и было темно, но как знать, может, они что-нибудь заметили.
— Мы ничего не должны упустить, — согласился аббат. — Герлуин и Тутило, насколько я знаю, еще вернутся сюда, дабы возвратить наших лошадей, но это будет только через несколько дней. А нам ждать нельзя. Сейчас они, наверное, в Вустере. Не съездишь ли ты туда, Роберт? Расспроси их, что они видели в тот день.
— Охотно съезжу, — согласился приор Роберт. — Но, святой отец! Раз уж дело так похоже на воровство, не должны ли мы известить шерифа? Быть может, он сочтет необходимым послать со мною кого-нибудь из своих людей? Не исключено, что в конце концов этим придется заняться не только нам, но и мирским властям, тем более вы говорите, что время дорого.
— Ты прав, — согласился аббат Радульфус. — Я поговорю с Хью Берингаром. А с людьми из Лонгнера надо, конечно, повидаться и послушать, что они скажут.
— Если позволите, я бы взялся за это поручение, — сказал Кадфаэль.
Ему очень не хотелось, чтобы какой-нибудь человек, вроде приора Роберта, заявился в честное семейство Эвдо Блаунта и строил там сомнительные предположения относительно их двуличия и соучастия в воровстве.
— Займись этим, Кадфаэль, — сказал аббат, нахмурившись. — Ты знаешь этих людей лучше, чем кто-либо из нас. От тебя они не станут ничего скрывать. Наш долг отыскать святую Уинифред. Завтра Хью Берингар узнает о случившемся и поступит по своему усмотрению.
Примерно через полчаса после заутрени Хью Берингар вышел из покоев аббата.
— Ну вот, насколько я понимаю, на этот раз дела у вас совсем плохи, — сказал он, садясь на скамью, что стояла у бревенчатой стены сарайчика Кадфаэля. — Как это вы умудрились проворонить свою мнимую святую? А ты, дружище, что будешь делать, если кому-нибудь взбредет в голову открыть крышку вашего замечательного ковчега?
— С чего бы это? — не очень уверенно спросил Кадфаэль.
— Да просто из любопытства, о котором тебе известно лучше моего, — усмехнулся Хью. — Почему бы и нет? Скажем, ковчег окажется там, где никто его и в глаза не видел. Надо же как-то узнать, что там у него внутри? Да ты первый сорвал бы печати!
— Я и был первый, — согласился Кадфаэль, даже не пытаясь защищаться, ибо защищаться тут было бесполезно. Ведь Хью точно знал, что именно находится в ковчеге святой Уинифред. — Но, Хью, я надеюсь, ты отдаешь себе отчет во всей тяжести моего положения.
— Что и говорить, положение тяжелое, — согласился Хью. — Но ты не беспокойся, я изо всех сил буду хранить твою тайну. Но все это становится занятным. От моих забот я могу отдохнуть до самой весны, и это дает мне возможность проехаться до Вустера. Поездка развлечет меня, даже в компании Роберта. И насколько сумею, я постараюсь блюсти твои интересы. Ну хорошо, а что сам-то ты думаешь насчет этой пропажи? Кто-нибудь и впрямь решил ограбить вас? Или во время наводнения вы просто что-то перепутали?
— Ничего мы не перепутали, — возразил Кадфаэль и поднял голову от работы: он лепил лепешечки от поноса, запас которых следовало пополнить в лазарете. — Какой-то умник украл ковчежец с алтаря и подменил его запеленутым бревном, что взял из крипты. Причем подготовил подмену заранее, чтобы осуществить в подходящий момент и чтобы никто ничего не заметил, по крайней мере сразу. Хью, мы должны отыскать пропажу!
Хью глядел на Кадфаэля через стоявшую между ними жаровню. Шериф сидел, поджав губы и сдвинув брови, — таким Кадфаэль видел его не раз с тех пор, как они познакомились впервые, когда ни один из них не знал, друг перед ним или враг, но уже тогда их тянуло друг к другу в той полусерьезной, полуозорной борьбе умов.
— Видишь ли, ты все время говоришь так, словно в этом ковчеге и впрямь лежит святая Уинифред, — сказал Хью. — Ты говоришь «она», «ее», вместо того чтобы говорить «он» и «его». Ведь тебе лучше, чем кому-либо другому, известно, что она покоится в земле Гвитерина. Разве может она находиться в двух местах одновременно?
— Ее сущность на это способна, — уверенно промолвил Кадфаэль. — Ибо и у нас она творила чудеса. Святая Уинифред пролежала в этом ковчежце целых три дня, и на него вполне могла частично перейти ее благостная сила. Разве можно ограничить эту силу местом и временем? Сказать по правде, Хью, меня беспокоит вопрос о том, что, собственно, обнаружат внутри ковчега, если кому-нибудь и впрямь взбредет в голову открыть его. Но я денно и нощно буду молиться о том, чтобы этого никогда не случилось.
— Дай бы бог, — сказал Хью. — Представляю, какой крик поднимется, если кто-нибудь все-таки сорвет с таким тщанием наложенные тобой печати, поднимет крышку и вместо останков святой девственницы обнаружит останки двадцатичетырехлетнего мужчины. Да еще в чем мать родила! Боюсь, тебе тогда не поздоровится! — Хью встал, смеясь, правда, не очень-то весело, ибо такой поворот событий не исключался, и дело могло кончиться весьма печально. — Мне пора идти и готовиться к отъезду. Приор Роберт намерен выехать сразу после трапезы. — На прощание шериф ободряюще обнял Кадфаэля за плечи. — Не бойся, ты ведь у нее любимчик, да и сама Уинифред способна постоять за себя.
— Странное дело, Хью, — неожиданно сказал Кадфаэль, когда шериф был уже в дверях. — Что-то я забеспокоился о бедняге Колумбанусе.
— О бедняге Колумбанусе? — с удивлением промолвил Хью, оборотившись к монаху. — Кадфаэль, ты не перестаешь удивлять меня. Хорош бедняга! Украл и убил! Причем для своей личной выгоды, а не ради Шрусбери и святой Уинифред.