Дядька Добрыня и гридень Громыхало, ожидавшие князя, подошли к нему.
– Ну что? От ворот поворот? – насмешливо спросил дядька.
Владимир гневно метнул взгляд в его сторону.
– Это тебе не своих баб щупать! – рассмеялся Громыхало. – Принцессу объездить – не скакуна усмирить.
Великий князь словно не слышал. Приложив десницу к глазам, так как приходилось смотреть против заходящего солнца, оглядывал стройку.
– Когда закончат? – спросил он Добрыню.
– За возведение местный грек отвечает. Феофаном кличут.
– Сюда его!
Феофана долго искать не пришлось: он суетился неподалеку, во все вникая и отдавая распоряжения. На вопрос Владимира скромно ответил:
– На все воля Божья.
– А что в твоей власти? – скрипнул зубами Великий князь.
– Я стремлюсь исполнить волю Всевышнего.
– А мою волю?
– Когда язычник велит Божий храм возводить, то разве не глаголет он волю Господа?
– Во как повернул! – восхищенно воскликнул Добрыня. – Вот у кого премудростям учиться. Теперь выходит, что ты, князь, за сроки и отвечаешь, раз глаголешь волю Божию.
– Отпусти его, – посоветовал Громыхало, указывая на грека. – Я за ним наблюдал: он свое дело знает. А мы только мешаем.
Владимир в знак согласия махнул рукой и вновь стал рассматривать строящийся храм.
– Смотри, солнечных зайчиков нахватаешь, – предупредил Добрыня.
– Да, еще долго, – вздохнул Великий князь, оставив без ответа предупреждение дядьки, – даже стены не готовы. А к куполам и не приступали.
Вдруг Владимир стал тереть глаза.
– Что такое? – тревожно спросил Добрыня.
– Накаркал, я ничего не вижу.
– Это от зайчиков, – сказал Громыхало, – сейчас пройдет.
Не прошло. Владимира отвели в шатер и послали за знахарем. Тот до вечера суетился вокруг больного. Чего только не перепробовал: и настои, и отвары, и заговоры, и заклинания, и пляски – все напрасно. Не помог и местный лекарь-еврей. А весть о недуге Великого князя стремительно разлетелась по городу и достигла покоев принцессы Анны. Она немедля послала к Владимиру своего придворного лекаря – грека. Тот явился лишь к утру и беспомощно развел руками:
– Ничего не пойму: глаза в порядке, а ничего не видят.
Анна выслушала лекаря в присутствии лучшей подруги Анастасии и пресвитера Михаила, прибывших с ней из Константинополя.
– Я к нему, – заволновалась принцесса.
– Подожди, – остановил ее Михаил. – Ни по греческим, ни по славянским обычаям невесте не принято до свадьбы навещать жениха.
– Он же болен!
– Думается мне, что Великий князь болен душою, а не телом, – предположила Анастасия, уже посвященная во все подробности первой встречи принцессы и Владимира.
– Почему? – обратилась к ней Анна.
– Болезнь тела от лекаря не скрыть.
– И что ты предлагаешь?
– Посоветовать Великому князю креститься. Тогда и снизойдет на него благодать Божия.
– Воистину снизойдет! – подхватил Михаил.
– Да! Да! – порывисто встрепенулась принцесса. – Надо срочно сообщить Владимиру.
– И сделать это лучше отцу Михаилу, – остановила ее патрикия.
– Я с радостью, – выразил готовность пресвитер.
– Вы знаете, что ему сказать? – обратилась Анна к священнику.
– Всевышний вложит в мои уста нужные слова.
Несмотря на ранний час, визит Михаила к Владимиру начался пышно и торжественно. Пресвитера сопровождала целая свита священников и придворных. Они едва вместились в огромный княжеский шатер. Снаружи тревожно толпилась дружина. Владимир встал с ложа. С непокрытой головой, босиком, в нижнем белом белье до пят. Он приказал принести одежду, но Михаил остановил слугу:
– Ничего не надо. Мы ненадолго.
«Ненадолго» вылилось в пышную приветственную церемонию, торжественное богослужение с песнопениями, молитвами и небольшим крестным ходом. На площади собрались не только дружина и рать, но и почти все жители Херсонеса. Дружинники не спешили принимать новую веру. Крещение Владимира могло внести раскол в ряды и гридней, и отроков, и пасынков. Перед походами волхвы проводили обряды жертвоприношения и гадания, а после побед устраивались пышные тризны. Если Владимир крестится, то как проводить древние обряды? Они просто немыслимы без участия Великого князя. Отдельной группой стояли волхвы, кудесники, вещуны, заклинатели… Все с нескрываемой тревогой наблюдали за происходящим.
Михаил громогласно огласил послание Анны:
«Если хочешь избавиться от болезни этой, то крестись поскорей; если же не крестишься, то не избудешь недуга своего».
Владимир протянул руку, пытаясь нащупать в пространстве епископа. Михаил снял крест и вложил в руку Великого князя.
– Неужели христианский Бог избавит меня от слепоты?
– Всемогущ Бог наш единосущный! – провозгласил епископ.
– Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский, – изрек Владимир и повелел себя крестить.
Известие громом пронеслось над площадью и всем Херсонесом. Люди застыли в ожидании.
– Слава Богу! – воскликнул Михаил. – Когда начнем обряд?
– Немедля.
– В каком храме?
– Пресвятой Богородицы.
– Я оповещу об этом епископа Херсонского, – поклонился Михаил. – Он совершит обряд.
Священник перекрестился и отбыл, а Владимира одели и повели в церковь Пресвятой Богородицы. Ни в храме, ни на площади яблоку было негде упасть. Людей больше занимал не сам обряд, а чудо. Чудо исцеления. Все задавали друг другу и себе один и тот же вопрос: «Неужели прозреет?»
В полной тишине Великого князя ввели в храм. Епископ Корсунский, облаченный в белые одежды, епитрахиль, поручи и фелонь, встретил Великого князя у входа и сам развязал ему пояс. Диаконы помогли Владимиру разуться и раздеться. Великий князь остался в одних ризах. Нижнее белье можно было не снимать, но Владимир решительно совлек его с себя, оставшись в чем мать родила, и, повернувшись на восток, навстречу солнцу, стал на колени. Епископ возложил руку на голову Великого князя и начал оглашение:
– Пусть никакие еретики не прельстят тебя, но веруй, говоря так: «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли».
Это была прелюдия к молитве оглашенных, посвящение крестившегося в суть христианской веры:
«Верую во Единаго Бога Отца нерожденного и во Единого Сына рожденного, в Единый Дух Святой, исходящий: три совершенных естества, мысленных, разделяемых по числу и естеством, но не в Божественной сущности; ибо разделяется Бог нераздельно и соединяется без смешения».
Речь текла плавно и мощно, а каждое слово произносилось отчетливо. До каждого в храме доходил смысл изреченного.
«Не три бога, но Один Бог, так как Божество едино в трех лицах. Отцу отцовство, Сыну сыновство, Святому же Духу исхождение».
Внимал и Владимир, постигая непостижимое и осознавая непознаваемое. Как разумом понять Христа, который «…оставшись как был и став каким не был, приняв вид рабский – на самом деле, а не в воображении, всем, кроме греха, явившись подобен нам…»? Почему «все свойственные человеческой природе, неподдельные мучения пережил»? Ничего подобного в других религиях не было. Везде боги наказывали людей, но нигде люди не наказывали Бога. А Иисус «был распят и вкусил смерти безгрешный».
Что же подвигло Спасителя на такие жертвы? Во имя чего?
Только во имя Любви! Безмерной и бесконечной Любви! Как же велик Бог, любящий так рабов Своих! И как ничтожен человек, не готовый поступиться и малым ради ближних своих?
Вглядывался Владимир внутренним взором в невидимый дух и вдруг просветлел:
– Узрел! Узрел я истинного Бога!
«Прозрел!» – пронеслось в храме.
«Прозрел!» – возликовала площадь.
Люди радовались так, как будто именно они исцелились, словно с ними произошло чудо. Рус обнимался с греком, а варяг с торком. Рев стоял такой, что Владимир с ужасом осознал: он не может не прозреть.
А обряд крещения продолжался. После прочтения молитвы оглашенных Великий князь, повернувшись на запад и воздев руки, троекратно отрекся от сатаны, изгнав его из души своей. Только очистившись от нечисти, избавившись от всяких злых и дурных помыслов, можно обращаться к Христу, давать обет служению добру и любви.
«Когда же ты отрицаешься сатаны, разрывая совершенно всякий с ним союз, и древнее согласие со адом, тогда отверзается тебе рай Божий», – напомнил епископ наставления Кирилла Иерусалимского, повернув Владимира к востоку. Теперь Великий князь стоял с опущенными руками, выражая полную покорность Сыну Божиему.
– Сочетался ли еси Христу?
– Сочетаюся.
Повторил троекратно. И лишь потом:
– Веруеши ли Ему?
– Верую Ему, яко Царю и Богу.
Шум в толпе давно стих. Все внимали каждому слову, каждому жесту, вникая в смысл таинства. Человеческая плоть умирала и рождалась духовная, способная приобщиться к Божественному Духу. Как Христос умирал и воскресал, так и человек преображался в крещении. Исповедание Символа веры слушали, затаив дыхание:
– Верую во единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли.
– И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго… Бога истинна от Бога истинна.
– И в Духа Святаго, Господа Животворящаго.
– Исповедую едино Крещение во оставление грехов.
– Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь.
После чтения молитв Великого князя троекратно окунули в купель, облачили в белые одежды, называемые «блистающей ризой, ризой царской, одеждой нетления», и надели на шею нательный крест.
И вот перед народом предстал не Великий князь Владимир, а раб Божий Василий, прозревший и видящий все в ином свете. Да, он остался Великим князем, но это уже был не просто Великий князь, а раб Божий, посвятивший свою жизнь не гордыне, не похоти, а служению Господу и Руси. Путь к Богу еще только начался, еще много искушений было впереди, но самый важный шаг, первый шаг навстречу Спасителю, был сделан.
Владимир вышел на паперть, окинул ясным взором замершую площадь и провозгласил: