– Гриня, беги! – сдавленно кричали дружки из кустов, но он встал и, как зачарованный, двинулся навстречу видению.
Только тогда Анастасия его заметила. К счастью, она не завизжала, как глупая девица, не бросилась наутек и даже не стала прикрывать руками обнаженное тело. По выражению лица подростка она поняла его состояние, приветливо улыбнулась и жестом подозвала мальчика. Когда тот несмело подошел, держа одежду на вытянутой руке, купальщица накинула сарафан и, усевшись с мальчиком на песок, завела беседу.
– Настя, – указала она на себя.
Подросток понимающе закивал головой. В отличие от взрослых, он сразу поверил, что перед ним настоящая гречанка. Местные девицы вели бы себя совсем иначе. Мальчик сообразил, что собеседница желает узнать, как его зовут, и ткнул себе пальцем в грудь:
– Гриня.
Анастасия указала на детинец, потрясла в воздухе воображаемым копьем и назвала еще одно имя:
– Громыхало.
При этом она вопросительно посмотрела на паренька. Тот радостно вскочил. Кто же не знает Громыхало? Первый богатырь в дружине Великого князя!
– Громыхало! – повторила гречанка, решительным жестом указав на свои босые ноги.
Все ясно: она желает, чтобы богатырь как можно скорее пал к ее ногам. Гриня понимающе кивнул и стремглав помчался на княжеский двор. Проскользнуть мимо стражника и найти оного дружинника не составляло для него никакого труда.
Не успели гречанки обсохнуть, как Громыхало и сам Добрыня в сопровождении ватаги ребятишек прискакали на песчаную отмель. Удивлению их не было предела.
– Как вы здесь очутились? Откуда на вас наряды блудниц? – могучим басом спросил Добрыня.
– Решили по Киеву прогуляться под видом местных жительниц, – честно призналась Анна.
Дружинник и воевода расхохотались.
– Как это вас камнями не побили?
– А мы убежали.
– Придется вас назад верхом везти – иначе киевляне прохода не дадут.
– Мы готовы, – радостно заявила принцесса.
– А на лошадях удержитесь? Кони-то с норовом.
Анна подошла к вороному, на котором прискакал Добрыня. Конь бил копытом, раздувал ноздри и яростно грыз удила, которые воевода не успел вынуть изо рта. Не то что сесть – подойти страшно. Принцесса смело погладила боевого коня по шее, что-то шепнула ему на ушко и вдруг птицей взлетела в седло. Мужи только ахнули. Вороной, почувствовал чужака, встал на дыбы, но Анна уверенными движениями укротила его, и конь послушно пошел трусцой. Мальчишки завизжали от восторга. Примеру Анны последовала Анастасия, оседлав коня Громыхало.
– Ну, мы поскакали! – озорно воскликнула принцесса.
– А мы?
– Догоняйте.
Подруги голыми пятками пришпорили коней и взлетели на гору. Мальчишки неслись следом, а уж за ними брели Добрыня и Громыхало. Анна и Анастасия, словно амазонки, проехали через весь Киев мимо свиней, с которыми недавно валялись в одной луже, мимо собак, которые снова их облаяли, и мимо торжища, где люд аж рты разинул. Вот тебе и блудницы! Даже стражник не посмел путь преградить.
А Гриня с тех пор безвылазно пропадал в детинце в надежде увидеть Настю. Они часто встречались и много времени проводили вместе. Паренек постепенно познакомился с греками, заполонившими княжеский двор. Они научили его грамоте. Мальчик пристрастился писать лики Божии. У него появилась мечта воплотить Настю в образе Богородицы. Он даже стал посещать первую церковную школу, основанную греками. Родители, когда узнали, избили сына. Говорили, что лучше бы в рабство его продали. Выручила Настя, заплатившая отцу целую гривну. Гриня перебрался жить в монастырь и принялся усердно постигать греческие науки, по-прежнему чуть ли не ежедневно встречаясь с очаровавшей его византийкой.
Забота восьмая. Свержение кумиров
Не боги это, а просто дерево.
Лучшие мужи Руси собрались на княжеском дворе. За длинными дубовыми столами сидели вместе воеводы и юные гридни, градские старцы и князья подвластных Киеву племен, седовласые волхвы и греческие священники в черных ризах. Нашлось место и простому люду. Челядь выкатила огромные бочки с виноградным вином, хмелем, вынесла чаны с сытой и медовухой, заставила столы икрой, рыбой, птицей, дичью и другими яствами, но никто не прикасался ни к еде, ни к питью. Все ждали Великого князя, и тот вскоре вышел на красное резное крыльцо в сопровождении дядьки Добрыни.
Владимир торопился. Ему не терпелось поскорее вернуться к своей возлюбленной. Поэтому, не обращая внимания на оглушительный приветственный рев, он уселся на высокий дубовый трон, изукрашенный золотом и искусной резьбой, и сразу перешел к делу:
– Речите, други!
Первым поднялся киевский боярин Претич и с глубоким поклоном обратился к Владимиру:
– Великий князь! Не гневайся на нас, неразумных, что не можем своим малым умишком охватить твоих великих замыслов, а потому отрываем тебя от утех свадебных…
– Чего же ты не уразумел? – нетерпеливо заерзал на троне Великий князь.
– Не могу понять, княже, какой бог у нас теперь главный.
– Христос! – недолго думая, выпалил Владимир и вызвал настоящую бурю.
– Слава Иисусу! – заорали христиане.
– Перун! – громыхали гридни, не участвовавшие в походе на Херсонес и потому некрещеные.
– Род! Род главный! – не менее яростно кричали волхвы.
– Велес! – не отставали смерды.
Молчал лишь Претич. Он терпеливо дождался, пока утихли крики, и снова спросил:
– А за что новому Богу такой почет?
Боярин сделал упор на слово «новому», но кто-то из сторонников христианства весело пошутил:
– Бог хоть и новый, а с бородой, как у тебя, Претич!
Народ громыхнул дружным смехом.
– Да они похожи, как две капли воды!
– Все мы тут бородатые!
Боярин терпеливо сносил все насмешки, ожидая ответа Великого князя. Но тот вдруг спросил:
– А ты как думаешь?
– Я бы не сказал, что Он самый сильный.
– Зато Он самый мудрый.
– Но Он и не грозный.
– Зато самый добрый.
– Но Он не славянский бог.
– Он и не греческий, и не римский, а те и другие Ему поклоняются. Видно, есть за что. Он Бог для всех!
Претич снова склонил голову:
– Доверяю твоей мудрости и подчиняюсь твоей воле. – Боярин выпрямился и воскликнул: – Слава Христу!
– Слава! – подхватил народ.
Все, кроме волхвов, подняли наполненные вином кубки и залпом осушили их.
События развивались так, как и задумал Добрыня. Однако дальше все пошло не так…
– Княже, а как быть с остальными богами? – спросил кто-то из дружинников.
– Не богами, а идолами, – поправил того Владимир и решительно махнул рукой: – Снести!
Ропот прокатился по княжескому двору.
– Как снести?!
– Продал нашу веру!
– Променял на принцессу!
Вперед снова выступил Претич.
– Княже, как же так? Мы же приняли Христа, как родного!
– Да, – согласился Владимир.
– Мы же признали Его главным Богом!
– Да.
– Зачем же сносить других богов? Зачем гневить их понапрасну?
– А затем, что идолы требуют жертв.
– Чего? – не расслышал боярин.
– Идолам нужны наши жизни! А я этого не хочу!
– А при чем здесь Христос?
– Ему не нужны жертвы!
– Чего же Он хочет?
– Любви!
– А кто же тогда будет любить наших девок? – непонимающе развел руками Громыхало.
Приступ хохота потряс княжескую округу. Так, со смехом, киевляне прощались со старой верой. Владимир, утирая слезы, изрек:
– Не прибедняйся, Громыхало: твоих силенок хватит на всех.
Не смеялись лишь волхвы. С каменными лицами, молча сидели они за длинными столами и не прикасались ни к питью, ни к яствам. Лишь гордо держали свои седые головы.
– Что грустите, кудесники? – задорно обратился к ним Великий князь.
Из-за стола встал верховный жрец Ган.
– Печалимся, княже.
– О своих идолах?
– О людях.
– О каких?
– О тех, кто отвернулся от богов наших предков.
– Уж не на меня ли ты намекаешь?
– На тебя, княже. Разве не ты шесть лет назад возвел в Киеве и по всей Руси священные капища? Разве не ты воздал хвалу нашим богам? Разве не ты принес им первые жертвы?
– Я, – согласился Владимир.
– Почему же сейчас ты от них отрекаешься? Не из-за царевны ли?
Все, затаив дыхание, ожидали ответа Великого князя, и тот тихо, как бы про себя, молвил:
– Да, из-за Анны. Все твои идолы не стоят ее мизинца.
– Как ты смеешь?! – взъярился Ган.
– Смею, – твердо ответил Владимир. – Я их воздвиг – я их и снесу. Я думал, что пантеон объединит Русь, но ошибся. Каждый народ продолжает поклоняться своим идолам. А ведь Творец один. Ему и будем молиться!
Великий князь обвел пламенным взором внимавший ему народ.
– Будем?
– Будем! – подхватила дружина.
– Будем! – поддержал простой люд.
По-прежнему молчали лишь волхвы.
– Так ты еще о нас печалишься? – обратился Владимир к Гану.
– Да, княже.
– И что же нас ждет?
– Смерть! Смерть страшная и лютая! Но еще бо́льшая кара настигнет тех, кто осмелится поднять руку на Перуна!
Глаза волхва яростно сверкнули. Свой посох он поднял над головой, грозя всякому, кто осмелится посягнуть на его божества.
– Ты бородой-то не тряси, – миролюбиво посоветовал ему Владимир, – а то всю еду со стола снесешь.
Белая, ниспадавшая почти до колен борода Гана в самом деле, то ли от возмущения, то ли от гнева ее хозяина растопырилась во все стороны и колыхалась, как конский хвост на ветру.
После едкого замечания Великого князя, волхв, устав держать посох, грохнул им оземь, но борода по-прежнему ходила ходуном, а глаза метали молнии в сторону Владимира.
А тот уже обратился к верной дружине:
– Кто дерзнет бросить вызов идолам?
– Приказывай, княже!
– Нет, кто по своей воле пойдет?
Заметив легкое замешательство среди воинов, Ган в третий раз поднял посох: